Страница 10 из 17
Интересно в этом контексте и то, что последовательное разграничение понятий «правовая система» и «система права» осуществилось в отечественной науке достаточно недавно , а именно – в 1982 г. Как раз в обозначенное время было указано на то, что «помимо понятия «системы права» в литературе иногда употребляется понятие «правовой системы». Если первое отражает главным образом внутреннее строение права, то второе – его место в ряду других общественных явлений, наряду с экономической, политической и иными системами» [42] .
При этом мыслится, что разграничение названных понятий (в разъяснительных целях часто сопровождающееся указанием перефразирующего толка, согласно которому в юриспруденции от перемены «мест слагаемых» «сумма» может и изменяться) во многом было предопределено уже сформировавшимся пониманием термина «система права» как совокупности отраслей правовых норм, выделенных на основании предметно– (а иногда и методо-) формирующего (их) фактора (ов). По сути же, отраслевое деление права относиться не столько к области внутреннего строения права, сколько к вопросу о его секторной градации (классификации), т. е. к сфере содержательного размежевания норм позитивной правовой ткани. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с термином, неточно отображающим содержание обозначаемого им явления. Представляется, именно это и обуславливает некую «путаницу», до сих пор еще иногда имеющую место быть некоторую разграничительную непоследовательность в оперировании категориями «правовая система» и «система права» [43] .
Итак, в связи с тематикой об иерархическом (субординационном) соотношении норм международного и внутригосударственного права, обусловленном спецификой предметного (содержательного), субъектного (и в правотворческом, и в адресном аспектах) и территориального (пространственного) действия таковых, а также вытекающей из этого проблемой определения правосистемной принадлежности правилоповеденческих положений международного частного права, необходимо отметить, что в настоящее время принято выделять наличие всего лишь двух корреспондирующих уровней конкретно-исторических совокупностей законодательства (нормативных правовых актов), юридической практики и превалирующей правовой идеологии (т. е. правовых систем). Вместе с тем указанное верно лишь при условии признания того положения, что нормы международного права образуют самостоятельную правосистемную общность. Представляется, подобный подход нуждается в некоторой корректировке.
Дело в том, что относительно обособленное существование статутного и подзаконного правового материала, практической юридической деятельности и преобладающего правового восприятия характерно (типично) не только для межгосударственного и внутригосударственного, но и для более мелких уровней, присущих не таким крупным публично правовым формированиям, как, соответственно, международное сообщество и национальное государство.
Это связано не только с географическими, политическими, экономическими, этническими (и иными подобными) факторами, но и с наличием у той или иной публично-пространственной общности (самостоятельной политико– и (или) административно-территориальной единицы) правомочий по созданию правовых норм. С другой стороны, «переплетающееся» взаимодействие норм международного и внутригосударственного права, осуществляемое в том числе и посредством их имплементации, свидетельствует: с одной стороны – о наличии определенной сущностно-содержательной обьединенности правовых систем наднационального и внутригосударственного уровней (в качестве видов); а с другой – о том, что совокупное социально-юридическое действие таковых влечет формирование и функционирование некоей качественно новой правовой общности. Последняя целостна (едина) в своих принципиальных установлениях, имеет значение для субъектов как международного, так и внутригосударственного права и более «объемна», нежели каждая из них по отдельности. Специфическое, относительно замкнутое правобытие, представленное нормативной правовой базой, практикой ее реализации (в том числе в пробельном срезе) и интерпретации, возможно констатировать и внутри конкретных национальных государств. В частности, мы можем усмотреть таковое на региональном (субъектно-территориальном) и муниципальном (местном) уровнях.
Таким образом, как представляется, наиболее корректно говорить более чем о двух, а именно о правовых системах следующих пяти уровней: 1) всеобщая (всемирная); 2) международная (интернациональная, наднациональная, надгосударственная); 3) национальные (внутригосударственные, государственные, внутренние); 4) региональные (субъектно-федеративные и (или) административно-территориальные); 5) местные (муниципальные). Охарактеризуем их более подробно.
1. Всеобщая правовая система присуща мировому сообществу в целом. Она аккумулирует данные о наиболее значимых, основных, принципиальных положениях, характеризирующих (должных характеризовать) правовое общение представителей рода homo sapiens и сотворенных ими юридических субъектов; отображает известное (сущее) правовое пространство как целое, т. е. аккумулирует наиболее значимые данные обо всех, по сути входящих в ее состав, иных корреспондирующих феноменах (более «мелких» подразделениях). В порядке условного обозначения правовую систему данного уровня можно назвать всемирной.
2. Международная, наднациональная (или, следуя менее точному, но также устойчивому наименованию, – межгосударственная) правосистема объединяет в себе данные о профильном взаимодействии лиц, так или иначе выходящем за специальные (юрисдикционные) пределы какого-либо конкретного государства, притом что такое общение является юридико-значимым и для иных субъектов мирового правового порядка.
Здесь надо отметить, что общетеоретические положения о структуре и системе права должны распространяться и на область структуризации, внутреннего упорядоченного строения международного права. Вместе с тем в настоящее время положения теории права «ориентированы» преимущественно на внутригосударственный правосистемный уровень (хотя при этом они и не вполне «пропитаны» данными отраслевых юридических направлений), но недостаточно учитывают специфику структуризации, системного строения международного права (требующего специального, самостоятельного и тщательного научного анализа). Юристы – специалисты в области международного права неоднократно обращали на это внимание, говоря, что стремление к исследованию наднационального права по тем же критериям, по которым изучается право внутригосударственное, не может привести к достоверным результатам, ибо оно не будет «адаптировано» под специфику корреспондирующей области социального общения, не учтет ее особенных свойств [44] . В целом представляется, что именно в контексте рассмотрения вопросов международной правовой области наиболее ярко прослеживается имеющая на сегодняшний день место негативная тенденция взаимной «оторванности» общетеоретических и отраслевых юридических данных (распространяющаяся и на область вопросов правовой структуризации и систематики).
Причем, к сожалению, отмеченная тенденция не сокращается до сих пор: уменьшения «дистанции» между данными различных научных, практических и учебных направлений юриспруденции не происходит. И это несмотря на то, что указания и на нее саму, и на ее негативный характер действительно встречаются в отечественной юридической литературе достаточно давно.
Так, еще в ходе третьего конвенционного обсуждения проблематики системы права отмечалось, что «дискуссия по общетеоретическим проблемам системы права имеет важное методологическое значение для всех отраслей советской юридической науки, в том числе для науки международного права. В то же время ограничение… рамками главным образом системы советского права, высказанный взгляд на международное право как на отрасль, а не систему права показывает, что общая теория по-прежнему полностью ориентируется на изучение внутригосударственной правовой системы» и не акцентирует должного внимания на рассмотрении интернационального правового порядка. Это не оправданно с позиций уровня регламентационного воздействия и значимости наднациональной правовой системы в «жизни народов» [45] .