Пурпур и бриллиант

Она с удовольствием завернулась в него. Каролина хотела сказать что-то, но слова застревали у нее в горле. Тогда она попросту уткнулась лицом в его плечо, обрадовавшись, что он снова обнял ее. Каролина чувствовала себя под его надежной защитой и прижималась к Симону все крепче. Ощутив холодное прикосновение серебряных пуговиц его кителя, она вдруг окончательно поверила, что это правда: он пришел, чтобы отвести ее домой.

Пираты молча стояли рядом, сжав в руках мушкеты. Капитан Мора из всего, что сейчас происходило, понял лишь то, что его люди ведут себя как последние бестолочи.

– Эй, вам что, мозги ветром выдуло? – заорал он. – Или у вас корица в ружьях вместо пороха? Этот человек – мой пленник, один из этих проклятых французов. Разве вы забыли, что я обещал награду за каждого матроса с «Алюэта», который попадется вам в руки?

Каролина оторвалась от Симона. Название корабля было первым словом, дошедшим до ее сознания с тех пор, как из ночной темноты к ней вдруг явился человек, чьего присутствия оказалось довольно, чтобы она ощутила себя дома.

– Ты с «Алюэта»?

Симон кивнул:

– Я просто больше не хотел ждать, поэтому взял шлюпку и отправился к берегу. Все шло хорошо, пока два этих парня не обнаружили меня.

– А где бросил якорь «Алюэт»? Терпение капитана Мора истощилось.

Он бесцеремонно шагнул вплотную к Каролине:

– Этот человек принадлежит мне!

Не отвечая ему ни слова, Каролина повернулась к Гоунандросу и сказала со всем высокомерием, на которое была способна:

– Уберите от меня этого типа!

Капитан Мора задохнулся от гнева. Совершенно сбитый с толку, он уставился на Каролину, не в силах вымолвить ни слова. Петрос воспользовался моментом и оттащил его в сторону.

– Где корабль? – повторила вопрос Каролина.

Симон окинул ее взглядом, в котором ясно читалось, что он снова и снова хотел убедиться: чудо произошло, она перед ним и она жива.

– «Алюэт» приплыл вместе с целым флотом в сорок судов – завтра в течение дня они должны бросить якорь у берегов Алжира. У них достаточно орудий, чтобы развалить весь город. Но мысль о том, что вы, может быть, находитесь в Алжире и попадете под обстрел наших орудий, сводила меня с ума. Я должен был непременно вас найти, пока все не началось. – Он улыбнулся. – Если б кто-то другой сказал мне, что собирается искать вас таким образом, я бы счел его ненормальным. Это против здравого смысла – но, как видите, иногда удаются самые сумасшедшие предприятия. Я нашел вас.

Каролина всматривалась в ночь. В черной тьме был виден свет маяка. Наконец она набралась мужества.

– Он на борту? – спросила она, не глядя на Симона.

– Да.

Какое прекрасное «да»! Внезапно все показалось ей таким простым.

– Он знает, что я здесь?

– Герцог надеялся найти вас здесь.

– А он знает, что я жива?

Как ему начать? Как сказать все, что он должен сообщить?

– Герцог получил сообщение, что вы мертвы.

Каролина подумала об Абе эль Маане и отосланных в Алжир вещах.

– И что же ему сообщили о моей смерти?

– Что вы умерли при родах.

– А он – он поверил?

– Нет, – ответил Симон. – Он ни секунды не сомневался в том, что вы живы, – он как-то странно посмотрел на Каролину. – Вы помните о своем свадебном подарке?

– Да, это был бриллиант. А что с ним?

– Герцог верит, что в тот миг, когда вы погибнете, этот камень рассыплется в прах. Я присутствовал при том, как ему принесли весть о вашей смерти. Он отослал этого человека прочь, обозвав лжецом. Он верит только предсказаниям бриллианта.

Каролина положила ладонь на сильную руку Симона. Она должна была дотронуться до него, чтобы удостовериться в том, что дожила до этого счастливого момента. И все же этот миг казался ей только сном, который превратится в реальность, лишь когда она ступит на борт «Алюэта». Каролина тряхнула головой, отгоняя от себя нахлынувшие мечты, до исполнения которых было еще далеко. Сейчас не время предаваться мечтам. С той же жесткостью, с какой сдерживала взбрыкивающего под ней жеребца, теперь она не давала воли сердцу. Этот час еще не пришел; возвращение в объятия мужа будет последней, самой последней станцией ее бесконечного пути. Теперь ей нужно держать голову свободной для других вещей.

– Ты сказал, флот завтра подойдет к Алжиру. Будет бой?

– Боюсь, что да. Лорд Эксмаут, который ведет эскадру, потребует от дея освободить всех рабов-христиан. А этого не произойдет, даже под угрозой двух тысяч пушек. Тогда начнется война.

– Этого не должно произойти, – сказала Каролина.

Только мужчинам могут приходить в голову такие сумасбродные идеи! Каролина знала, как одержим был герцог идеей борьбы с рабством. И она всегда поддерживала его в этом. Она гордилась тем, что он объявил войну старейшей семье работорговцев Португалии – братьям Санти. И что же в результате? Жертвой этой борьбы стала она, Каролина. Все, что ей пришлось вынести, промелькнуло перед ее глазами. Нет – только не оглядываться! Цена, которую она заплатила, и без того слишком высока, слишком страшна. То, с чем она не хотела соглашаться все это время, сейчас стало ей абсолютно ясно. За все страдания, унижения, за все муки ее души и тела она считала ответственным только одного человека – его, ее супруга. Разве то, что она отдалась Стерну, не было местью, направленной против него? И вместе с тем в этой мести не было ничего дурного, предосудительного. Это была всего лишь вспышка тех самых чувств, что хранили ее от полного разрушения, что придавали ей силы перенести все это. Если это был грех, то грех, в котором она может отчитываться только перед собой – и больше ни перед кем...

Плеск волн о борт пришвартованной шлюпки напомнил Каролине о том, где она находится. Ее рука все еще покоилась в широкой ладони Симона. Гоунандрос и Мора все еще стояли в стороне и о чем-то тихо беседовали. Каролина решительно подошла к ним. На ее губах играла улыбка, но глаза были холодны.

– Так вы все знали! – сказала она. – Когда я только переступила порог вашего дома, вы уже знали о близости флота! Нет, удержитесь от еще одной лжи! Это Стерн принудил вас к ней! Он не хотел, чтобы я уезжала.

Только когда эти слова уже были произнесены, она поняла, что они значат. Но молчание грека доказало ей, что она права. Рамон Стерн решился на такое, на что не имеет права никто, как бы сильна ни была его любовь. Горячее нетерпение охватило ее. Какой смысл стоять здесь и выяснять отношения с Гоунандросом! Стоит ли терять драгоценное время?

– Мне совсем не хочется просить вас, Гоунандрос, – сказала она. – Но дайте мне лодку и людей, которые доставят меня на корабль моего мужа.

– Вы можете взять мою собственную шлюпку, – ответил Петрос. – Она быстрая, а я думаю, это самое важное для вас. – Он повернулся к Мора: – Сколько тебе понадобится времени, чтобы оснастить «Перетту»?

Капитан Мора отступил и, словно защищаясь, поднял здоровую руку:

– Француженка? Нет, Петрос, дьявол тебя побери, нет! Не болтай чепухи. – Он замолчал, пытаясь привести в порядок мысли. – Ты лечишь моих людей, а сам прячешь в своем доме христианку? Это и есть твоя проклятая религия? И это вы называете милосердием! Любить и друзей, и врагов! Но не требуй этого от меня!

– Перевезти кого-то на корабль – какое это имеет отношение к дружбе или вражде? – возразил Гоунандрос. – Или я сам должен доставить их туда?

– Ты не можешь этого от меня требовать, Петрос. Если я и доплыву до этого чертова француза, то только для того, чтобы сделать с ним то, что он сделал с моим «Карфагеном».

Его откровенная враждебность казалась Каролине более достойной доверия, чем невозмутимое спокойствие Гоунандроса. Следуя вечному женскому стремлению смягчать удары, наносимые мужчинами друг другу, она повернулась к капитану:

– Я компенсирую вам потерю вашего судна, капитан Мора.

Мора взглянул на нее сузившимися от бешенства глазами.

– Я не торговец, – гордо бросил он. – Я пират. У моего ремесла свои законы. Компенсация за потопленное судно может быть только одна – потопленный враг. Однако не будем об этом, это мужские дела. Через час лодка для вас будет готова. Я сам отвезу вас.