Страница 99 из 104
Наша благодарность Великой за ограждение Аверсоя от войны с людьми напитала Стержни волшебством. Кристаллы растратили много, защищая армию от атак магов-отступников, от вражеских стрел, но все еще хранили достаточно силы. Некоторые наши маги добровольно отдали остатки своего волшебства Йолле. Золотой Зуб, снова оказавшийся в руках законной владелицы, тоже сыграл свою роль. Жуткая ирония, — кинжал помогал Йолле, отдавая ей ту магию, ту силу, что забрал у лорда… пресветлого лорда Адинана. Круг из Стержней, принцесса, воздевшая руки с устремленным ввысь кинжалом, крепнущая с каждым словом, каждым витком мелодии песня, — и вот уже сама ведара становится Стержнем, обрушивающим всю мощь на демонов, создающим защиту для наших войск. Эта картина стояла у меня перед глазами, когда Келиар говорил о падении второго демона. Я как наяву видела тысячи ледяных осколков, сыплющихся на созданный Йоллой купол, стекающих по нему, не причиняя вреда живым.
Но тогда, на рассвете девятого дня я могла только догадываться, что происходит. Почему-то уверилась, что все вскоре завершится. И завершится благополучно. Эта мысль, гревшая мне сердце, окрепла ближе к вечеру, когда я почувствовала изгнание второго демона. А потом надежда поблекла, стала таять. Я почувствовала, как слабеет защищающее волшебство. Всем естеством ощутила ярость магии оставшегося демона, плещущую багрянцем беспощадную силу шаманов. Битва шла далеко, но я услышала призыв, мольбу о помощи. И моя рубиновая птица с огненным оперением откликнулась на него. Не знаю, как это возможно, но я ощутила полет и слияние своей магии с белым Стержнем. Рядом с мой птицей сплетались в единое волшебство отточенные дары Келиара и Леньора, горный ручей лорда Кадруима, спокойная магия Беро, величественный дар Владыки и еще множество других даров. И родной огненный, пульсирующий золотом дар Нэймара. Одно на всех волшебство.
Не знаю, сколько это продолжалось, наверное, долго. Я чувствовала, что слабеет моя птица, что один за другим истощаются окружающие меня дары. Но, наконец, бушующее рядом пламя, последний демон, застыло на мгновение ледяной статуей, рассыпалось тучей осколков. Они пронеслись мимо меня, обдали смрадом гниющей плоти, но я знала, вреда они причинить не могут. Общее волшебство распалось. Я открыла глаза и встретилась с испуганным взглядом Гериона.
— Небо, Мирэль, ты в порядке? — срывающимся голосом, спросил он. У него за плечом возник Илдирим. Оба брата, казалось, вообразили себе уже не одну сотню ужасов.
— Да, — я улыбнулась. — Да.
— Ты сознание потеряла. Прямо где стояла, там и упала, как подкошенная. И в чувство тебя привести не смогли. Ты точно в порядке? — допытывался Илдирим.
— Все хорошо, — успокоила я. — Мы победили демонов.
День десятый. Последний. Все закончилось. Шаманы, подпитывающие своими дарами демонов до последнего момента, были истощены и уже к рассвету десятого дня не могли противостоять нашим магам. Владыке, Йолле, Беро, Кадруиму. Магия других лордов и эльфов была исчерпана, все было отдано общему волшебству. Опустошенные Стержни не могли больше защищать наши войска. Дальше все зависело от боевых навыков каждого воина, от покровительства Великой…
Уже к полудню было ясно, что орки не победят. Им бы отступить, сдаться. Но у орков другие жизненные ценности. Для них смерть в бою почетней всего, для них важно было устроить эту, по сути, обреченную на поражение войну. И орки бились до последнего вздоха, игнорируя раны, не замечая боли. Келиар говорил, что только орки могут вводить себя в такое состояние, называемое вхемента. Он видел орков, продолжавших сражаться, не замечая копья, пронзавшего грудь, стрел, торчащих из живота…
Десятый день принес много боли и ран. Много смертей. Слишком много. Я делала все возможное, лишь бы избавить умирающих от страданий. И, закрывая глаза павших, видела, как смерть меняла лица. Гоблины, смуглые от природы или же с сероватой кожей, словно иссыхали. Черты становились острей, бледные губы белой полосой выделялись на темнеющем в первые же минуты после смерти лице. Темные глазницы пугали чернотой. Человеческие лица желтели, напоминая воск. Губы приобретали отталкивающий серый с синим отливом цвет, а глаза проваливались в сиреневые глазницы. А эльфы… Эльфы были красивы и в смерти. Лица погибших становились более хрупкими, сияющими, как чашка из тончайшего фарфора, когда смотришь сквозь нее на солнце. Их лица наполнялись внутренним светом, сохраняя живость линий. Потому умерших эльфов и называют пресветлыми…
В доме старосты появились раненые. Двое льеров и, к моему ужасу, Леньор и лорд Кадруим. Если за жизнь Седого эльфа я могла не беспокоиться, то от Посланника просто боялась отойти. Его очень серьезная рана была нанесена отравленным оружием. Как мне рассказал Леньор, лорд Кадруим схлестнулся с шаманом. Посланнику удалось победить, но какой ценой… Пытаясь остановить лорда в шаге от Вечности, я молила Великую за него и не могла сдержать слез. А не осознающий ничего, кроме жесточайшей боли, эльф изгибался в судороге, заходился в беззвучном крике. Его всегда спокойное, не отражающее эмоций лицо искажала мука, а я временами малодушно думала, что ему было бы легче умереть там, в бою… Лишь через несколько часов мне удалось убрать боль и, вспоминая все советы, всю науку Ледяного лорда, приготовить ему противоядие.
До полуночи оставался час, когда я вышла из дома старосты и занялась другими ранеными. Вечность отступила, я знала, что лорд Кадруим будет жить. Но радости от этого я не ощущала, мне было холодно, саднило сердце. Душу наполнило щемящее чувство потери.
Спустя четыре часа я сидела у постели Нэймара, сжимала его руку в своих ладонях и неотрывно смотрела в лицо единственного. А перед глазами проносились последние часы. Снова и снова.
С того момента, как я вышла из дома старосты прошло три часа. За эти дни я научилась определять время по степени усталости. Отошла от очередного воина, встретившись с осоловелым, бездумным взглядом падающей с ног от изнурения женщины, велела ей идти отдыхать. Она кивнула и потянулась за ниткой с иголкой. Я остановила ее, заставила встать и поручила заботам еще больше поседевшего за эти дни старосты. Вышла в темный двор, в этом доме, как и в других, мне делать было больше нечего. Но оставался дом старосты, могли привезти еще раненых. В воротах чуть не столкнулась с Вальтером.
— Леди Мирэль, — от его тона захолодело сердце. Я, почувствовав, как все нервы натягиваются, словно тетива лука, ждала продолжения. Но бледный юноша, мой мучитель, с непередаваемой болью вглядывавшийся в мое лицо, молчал.
— Что случилось? — спросила я. Голос прозвучал неожиданно требовательно и жестко. Я думала, что захлестывающую меня панику не удастся скрыть.
— Лорд Нэймар… — он беспомощно махнул рукой в сторону дома старосты.
Я бросилась туда. Во дворе мельком увидела окровавленного Келиара, нескольких знакомых воинов. Все комнаты на первом этаже были заняты, это я знала, поэтому сразу метнулась на второй этаж. Чуть не сбила с ног идущего мне навстречу Баркема. Дверь в ближайшую комнату была закрыта, перед ней стоял Колесар. Я потянулась к ручке, но телохранитель мужа встал в проеме, мешая мне.
— Леди Мирэль, не надо, — тихо попросил воин.
— Пропустите меня! — выкрикнула я, гневно глядя на эльфа.
— Нет.
— Что? — взвилась я и попыталась оттолкнуть Колесара. Но не тут-то было. Он намертво вцепился в косяк правой рукой, а левой, висящей на перевязи, пытался держать меня на расстоянии.
— Колесар! — завопила я. — Пропустите немедленно! Я смогу ему помочь!
— Нет. Пресветлый лорд Нэймар не хотел бы, чтобы Вы видели его таким, — глухо ответил воин.
Я отшатнулась от эльфа, отступила на шаг, уперлась спиной в стену. 'Пресветлый…'. Этого не может быть! Я не могла в это поверить! По щекам побежали горячие слезы, дыхание перехватило. Пустота в сердце, чувство потери затопило меня, причиняя острую, почти нестерпимую физическую боль.