Страница 50 из 53
— Так они уехали?
— Уехали, мисс.
Люси откинулась на сиденье. Экипаж остановился возле дома священника. Она сошла с него, чтобы позвать мисс Бартлетт. Значит, Эмерсоны уехали, и вся эта суета с отъездом в Грецию была напрасной! Все впустую! Слово, казалось, подводило итог всей жизни. Планы — впустую, деньги — впустую, любовь и та — впустую. А теперь она еще и обидела мать! Неужели это она все испортила? Вполне возможно. Другие же люди портят. Когда служанка открывала дверь, Люси не могла говорить и только тупо смотрела в глубину холла.
Мисс Бартлетт вышла сразу и после долгой преамбулы попросила о любезности — она еще хотела зайти в церковь. Мистер Биб со своей матушкой уже ушел, но она не могла последовать за ними без разрешения миссис Ханичёрч, поскольку исполнение ее желания было чревато тем, что лошади пришлось бы стоять лишних десять минут.
— Конечно, — устало проговорила миссис Ханичёрч. — Я совсем позабыла, что сегодня пятница. Идемте все. Пауэлл может отвести лошадь на конюшню.
— О, Лючия, дорогая…
— Я не пойду с вами, — сказала Люси.
Послышались вздохи, и Шарлотта с миссис Ханичёрч отправились. Увидеть церковь в наступившей темноте было непросто, и только пятно света указывало им направление. Слабый свет лился из витражного окна, и когда дверь открылась, Люси услышала голос мистера Биба, обращавшегося с молитвой к немногочисленной пастве. Даже церковь, так искусно построенная на склоне холма, с ее изящно возведенным поперечным нефом и сияющим шпилем, даже церковь потеряла в глазах Люси все свое очарование, равно как и религия — вещь, о которой не принято говорить вслух.
Она прошла в дом вслед за служанкой. Не будет ли служанка возражать, если она посидит в кабинете мистера Биба? Только там горел огонь. Служанка не возражала. Но в кабинете уже кто-то был.
— Леди, сэр. Ожидает родственников, — услышала Люси слова служанки.
У огня сидел старший Эмерсон, положив ноги на табурет.
— О, мисс Ханичёрч! — воскликнул он дрогнувшим голосом. — Это вы?
Эмерсон сильно изменился с тех пор, как она видела его в прошлое воскресенье. Люси не смогла произнести ни слова. С Джорджем она знала как себя вести, но с его отцом — нет.
— Мисс Ханичёрч, дорогая, мы так сожалеем о том, что случилось. И Джордж, он тоже сожалеет. Я не могу осуждать моего мальчика, и тем не менее он должен был сначала сказать мне. Зря он этого не сделал. Я ничего не знал, поверьте.
О, если бы она только знала как себя вести!
Эмерсон покачал головой:
— Но вы не должны его ругать!
Люси повернулась к Эмерсону спиной и принялась разглядывать книги на полках.
— Я учил его, — продолжал Эмерсон, запинаясь, — учил верить в любовь. Любовь — единственная реальность бытия. Я говорил ему: «Страсть не ослепляет. Нет! Страсть сродни разуму, и та женщина, которую ты любишь, есть единственная из людей, кого ты можешь понять». — Эмерсон вздохнул. — Это правда, вечная правда. Я не устану повторять это, несмотря на то, что мои дни сочтены. Бедный мальчик! Он так сожалеет о том, что случилось. Он сказал, что это было безумием — приводить с собой вашу кузину. Вы не могли сказать о том, что вы чувствовали. И тем не менее… — Голос Эмерсона окреп и зазвучал уверенно: — Тем не менее мисс Ханичёрч. Вы помните Италию?
Люси выбрала книгу — том комментариев к Ветхому Завету. Поднеся ее к глазам, она произнесла:
— У меня нет никакого желания обсуждать Италию и прочие вещи, связанные с вашим сыном.
— Так вы помните ее?
— Ваш сын с самого начала вел себя неправильно.
— Мне только сказали, что в прошедшее воскресенье он говорил вам о своей любви. Мне трудно оценить его поведение. Возможно, что и неправильно.
Чувствуя себя более уверенно, Люси поставила книгу на место и повернулась к Эмерсону. Его изможденное лицо слегка распухло, но глубоко запавшие глаза сверкали юношеской отвагой.
— Он вел себя ужасно. Хорошо, что он раскаивается. Вы знаете, что он сделал?
— Не «ужасно», — мягко поправил Люси Эмерсон. — Он только совершил попытку — тогда, когда этого не следовало делать. У вас есть все, мисс Ханичёрч; вы выходите замуж за человека, которого любите. Не уходите из жизни Джорджа сказав, что он ужасен.
— Ну конечно, «ужасен» — это слишком сильное слово, — сказала Люси, несколько устыдившись. — Простите, что я употребила его применительно к вашему сыну. Но я, наверное, пойду-таки в церковь. Моя мать и кузина там. Я не хочу опоздать.
— Особенно теперь, когда Джордж ушел во тьму, — сказал Эмерсон спокойно.
— Что вы имеете в виду?
— Ушел буквально, — пояснил Эмерсон, опустив голову.
— Я не понимаю!
— С его матерью было то же самое.
— Но мистер Эмерсон! Мистер Эмерсон! О чем вы говорите?
— Все получилось оттого, что я не позволил крестить Джорджа, — сказал он.
Люси была не на шутку напугана.
— И она согласилась со мной в том, что крещение ничего не значит, — продолжал Эмерсон. — Но он подхватил эту лихорадку, когда ему было двенадцать, и она вернулась туда, откуда я ее вытащил. Она считала, что это возмездие. — Он содрогнулся. — Это было ужасно. После того как мы отказались от суеверий и разорвали отношения с ее родителями. Это страшно — ты расчищаешь клочок чистого поля среди дикого леса, сажаешь маленький сад, впускаешь в него лучи солнца, а потом туда опять вползают сорняки! Возмездие! Она говорила, что наш мальчик подцепил болезнь потому, что священник, видите ли, не побрызгал на него водой в церкви! Разве это возможно? Неужели мы опять вернемся во мрак невежества?
— Я не знаю, — выдохнула Люси. — Я таких вещей не понимаю, это — не мое.
— Потом явился мистер Игер — меня дома не было — и сделал то, что велели ему сделать его принципы. Я не виню его… Я вообще никого не виню. К этому времени мой мальчик уже выздоравливал, а жена после визита мистера Игера заболела. Он убедил ее в том, что Джордж заболел по ее вине, что это из-за греха, который она совершила, отказавшись от Бога. С тех пор она только об этом и думала, и эти мысли ввергли ее во мрак.
Так вот что имел в виду мистер Игер, когда говорил, будто Эмерсон убил свою жену пред ликом Господним!
— О, как это ужасно! — воскликнула Люси, впервые забыв о своих проблемах.
— Джордж так и не был крещен, — продолжил Эмерсон. — Я держался твердо.
И он решительным взором оглядел ряды книг, словно одержал над ними победу. Но какой ценой!
— Мой сын уйдет в землю неоскверненным, — закончил он.
Люси спросила:
— Так он болен?
— Прошедшим воскресеньем… — Мистер Эмерсон не без труда возвращался в настоящее. — Нет, он не болен, — наконец ответил он. — Просто ушел во тьму. Он никогда не болеет. Но он — сын своей матери. У него ее глаза и лоб, который я считаю самым прекрасным на свете… и он так же думает, что на свете не стоит жить. Не для чего. Он будет жить, но с этой мыслью. И никогда не увидит в жизни смысла. Вы помните ту церковь во Флоренции?
Люси вспомнила и церковь, и то, как она предлагала Джорджу заняться коллекционированием марок.
— После того как вы оставили Флоренцию, ему было страшно плохо. Потом мы переехали сюда, и он отправился купаться с вашим братом, и все стало намного лучше. Вы видели, как он купался?
— Мне очень жаль, но не стоит это обсуждать. Я глубоко сожалею об этом.
— Затем там было что-то с тем романом. Я не очень понял. Просил его рассказать, но он отказался. Он считает, что я слишком старый. Ну что же, и у нас бывают неудачи. — Эмерсон сделал паузу и продолжал: — Джордж приезжает завтра и увозит меня к себе в Лондон. Здесь он не может оставаться, а я не могу без него.
— Мистер Эмерсон! — воскликнула Люси. — Не уезжайте! Во всяком случае из-за меня. Я еду в Грецию. Оставайтесь! Такой уютный дом!
В первый раз за все это время голос Люси звучал по-доброму, и Эмерсон улыбнулся.
— Как тут все милы! — проговорил он. — А мистер Биб вообще приютил меня: пришел утром, узнал, что я уезжаю, и пригласил к себе. Здесь, у огня, так хорошо.