Инкуб

– Еще раз извините за вторжение, Елена Семеновна, – поднялся следователь навстречу хозяйке, входящей в гостиную с кофейником в руках. – Меня к этому подвигло одно печальное обстоятельство.

– Надеюсь, никто не умер? – спросила Завадская ровным голосом.

– Увы, – вздохнул Страхов, принимая из ее рук чашечку кофе. – Убит господин Брагинский.

– То есть, как убит?! – воскликнула Елена Семеновна. – Мы же были у него вчера вечером.

– Я знаю, – кивнул следователь. – Именно поэтому решил задать вам несколько вопросов.

– Какой ужас! – печально вздохнула хозяйка, присаживаясь боком на край кресла. – Бедный Валентин Васильевич. Он выглядел таким оживленным вчера.

– Оживленным?

– Брагинский был человеком чопорным, замкнутым, во всяком случае, с женщинами. А вчера он удивил нас всех. Танцевал, расточал комплименты, шутил. Даже подарил мне книгу. С намеком, как он сказал.

– Старинная книга?

– Нет. Современное издание.

– А почему с намеком? – полюбопытствовал Страхов.

– Она называется «Молот ведьм».

– Странный подарок, вы не находите?

– Это была шутка, не более того, – поморщилась Елена Семеновна. – Продолжение комплимента, если хотите.

– Вам польстило сравнение с ведьмой?

– А по-вашему, я должна была оскорбиться? – искренне удивилась Завадская. – Это не в моих привычках. Я отшутилась, сказав Брагинскому, что обязательно познакомлю его с инкубом, если тот попытается меня соблазнить. Потом мы пошли танцевать.

– Ничего подозрительного ни в доме, ни вокруг него вы не заметили?

– Нет, – покачала головой Елена Семеновна. – Все выглядело очень мило.

– А собака?

– Ах, вы об Арнольде, – усмехнулась Завадская. – Он напугал Светлану, когда та приблизилась к изгороди. Но его хозяин сразу вмешался и прогнал пса. Потом он долго извинялся и перед Кобяковой, и перед Брагинским. Очень воспитанный человек.

– Значит, ссоры между ними не было?

– Нет. За это я могу поручиться.

– Брагинский ждал кого-то еще? Все-таки день рождения, да и дата почти круглая – пятьдесят пять лет.

– По-моему, нет, – не очень уверенно отозвалась Завадская. – Хотя был один телефонный звонок, немножко странный. Во всяком случае, Брагинский слегка взволновался и на вопрос, заданный, видимо, собеседником, ответил, что ждет щенка.

– Щенка?

– Я запомнила его слова из-за Светланы, которая тут же начала отговаривать Брагинского. Сказала, что от собак никакой пользы, а только одни сплошные гадости. Валентин Васильевич засмеялся и обещал подумать. По-моему, Кобякова просто боится собак. Она этого несчастного Арнольда напугала своим визгом до такой степени, что бедняга не знал, куда от нее бежать.

– Мастифф выглядел напуганным?

– Мне так показалось, – чуть повела плечом Завадская. – Хотя кто его знает, я плохо разбираюсь в собаках. А почему вы спрашиваете?

– Видите ли, Елена Семеновна, Брагинский погиб при странных обстоятельствах. Его нашли утром на заднем дворе с разодранным в клочья горлом.

– Какой ужас! – прошептала Завадская. – Но ведь это трагическая случайность?

– Возможно, – вздохнул Страхов. – Однако мы обязаны проверить все версии. Собаку ведь могли натравить на Валентина Васильевича. Кстати, Брагинский был верующим человеком?

– Понятия не имею. Мы, конечно, встречались и довольно часто, он ведь компаньон моего мужа, но о религии вопрос никогда не заходил. Он, правда, любил рассказывать разные истории о демонах, оборотнях, вампирах и прочей ерунде. Говорил, что вычитал их в старинных книгах. На Светочку эти рассказы производили изрядное впечатление, но я уже не в том возрасте, чтобы верить в сказки.

Страхов допил кофе и вежливо распрощался с хозяйкой. Елена Семеновна любезно проводила его до крыльца. В какой-то миг Валерию Игоревичу послышался не то смех, не то кряхтение, доносящееся из подвала, но обернуться он не рискнул. Зато, выйдя на крыльцо, спросил у Завадской:

– Вы случайно бесхозных собак в поселке не встречали?

– У нас тут не только собаки, но и бродяги по переулкам шастают, – усмехнулась Елена Васильевна.

– Но ведь у вас есть охрана? – засомневался Страхов.

– А какое этим ребятам дело до собак? Бегают и пусть бегают. Хорошо хоть в наших краях тигры не водятся, иначе непременно бы наведались к нам.

Кобяков возвратился в город поздно вечером. Ночь уже вступила в свои права, но жизнь продолжала бить ключом и за окнами домов, и особенно на проезжей части. Почти у самого дома Эдуарда подрезал какой-то идиот на старенькой «Ладе». Хорошо еще, что Кобяков притормаживал, иначе столкновения не удалось бы избежать. Эдуард очень дорожил своей новенькой «Хондой», а потому пришел в ярость от поведения нарушителя дорожных правил, которому явно было наплевать и на свою прогнившую консервную банку, и на чужую, блистающую полированными боками, собственность. Кобяков обругал наглеца последними словами, но, к сожалению, впопыхах не успел зафиксировать номер его автомобиля. У заместителя начальника управления земельными ресурсами департамента имущественных отношений области хватило бы власти, чтобы привлечь к ответственности любого дорожного хулигана. Кобяков своей должностью гордился, хотя, конечно, понимал, кому он обязан столь успешной карьерой. Его тесть, Петр Петрович Мокшин, являлся далеко не последним в области деятелем – с большими связями и немалым влиянием на губернатора. Впрочем, Эдуард, с отличием окончивший экономический факультет местного университета, считался в чиновных кругах специалистом перспективным, но протекция никогда не бывает лишней для человека только начинающего свой жизненный путь.

Успокоился Кобяков только в подъезде своего дома, нажимая на кнопку вызова лифта. Свое раздраженное состояние он списал на усталость. Десять часов за рулем, это серьезное испытание даже для молодого полного сил организма.

Дверь квартиры Кобяков открывал осторожно, стараясь не разбудить спящую Светлану. Двигала им не столько забота о жене, сколько желание избежать пустых разговоров. Светлана любила поболтать перед сном о разных пустяках, и эта черта ее характера не на шутку раздражала Эдуарда. Жили они вместе вот уже два года, но этот срок, конечно, слишком мал, чтобы совершенно разные по уму и воспитанию люди успели притереться друг к другу. Кобяков считал жену глуповатой, похоже, его мнение разделяли преподаватели института, куда дочь ответственного чиновника поступила после школы. Проучившись три года, Светлана почувствовала непреодалимое отвращение к юриспруденции и решила отдохнуть от сессий и экзаменов, чрезвычайно обрадовав тем самым своих наставников. Вот уже больше года она бездельничала к великой досаде родителей, проводя по многу часов перед телевизором и компьютером, сплетничая со своими многочисленными подругами по телефону. Кобякова леность супруги раздражала, но в целом семейная жизнь оказалась менее обременительной, чем думалось поначалу.

Эдуард проник в свою квартиру словно вор и, не включая свет в коридоре, на ощупь двинулся к кабинету. Дверь в спальню была приоткрыта, и оттуда доносились какие-то звуки, чрезвычайно огорчившие Кобякова. Светлана, похоже, забыла выключить телевизор, что, кстати говоря, с ней случалось довольно часто, и теперь спокойно посапывала в подушку под чужие нервные вскрики. Подобная рассеянность, распространявшаяся, к слову, и на электрическую плиту, сулила в будущем большие неприятности, а потому Эдуард решил утром серьезно поговорить с женой. В конце концов, она не слепая и глухая старушка, которой можно многое простить по причине возраста и многочисленных болезней.

Кобяков хотел проскользнуть в семейную спальню тенью, но застыл на пороге столбом. Телевизор был выключен, равно как и компьютер, горел только ночник, в свете которого зрелище, открывшееся потрясенному Эдуарду, выглядело воистину сюрреалистическим. Звуки, столь удивившие Кобякова, издавала его обнаженная супруга, извивавшаяся в объятиях мужчины, буквально вдавившего распутницу в широкое ложе. О насилии не могло быть и речи. Мужчина явно чувствовал себя хозяином в чужой квартире и чужой постели, а Светочка с наслаждением признавала его власть, отдаваясь чужаку с таким пылом, которого Эдуард в ней даже не подозревал. Потрясение Кобякова оказалось столь велико, что он не нашел в себе сил даже для протестующего окрика, а только беззвучно шевелил губами и тупо смотрел, как трепещут в пароксизме страсти обнаженные блудодеи. Очнулся Эдуард в кабинете. Ярость тугой волной ударила ему в голову. Он сжал кулаки и готов был уже ринуться в спальню, чтобы обрушить гнев на обидчика, но вовремя остановился. Соперник мог оказаться сильнее Кобякова физически, и тогда оскорбленному мужу пришлось бы перенести еще одно унижение, совершенно невыносимое в создавшихся обстоятельствах. Мысль об охотничьем ружье, подаренном на свадьбу бизнесменом Брагинским, пришла в голову Эдуарда сама собой. Валентин Васильевич знал толк в оружии, а потому не приходилось сомневаться, что его презент не даст осечки даже в самой драматической ситуации. Кобяков решил убить обоих, и если бы ружье висело на стене в собранном виде, скорее всего участь Светланы и ее любовника была бы в эту ночь решена. Но пока Эдуард приводил в порядок оружие и искал патроны, к нему вернулось если не спокойствие, то, во всяком случае, способность рассуждать. Он вдруг ужаснулся собственному безумию. Разумеется, те двое заслуживали если не смерти, то серьезного наказания, но, увы, после их убийства главным виновником трагедии станет Кобяков. Молодой, подающий большие надежды чиновник сразу же словно бы по мановению волшебной палочки превратится в презираемого всеми уголовника. Тоже мне Отелло выискался! В наше бурное и склонное к греху время рога самое распространенное украшение мужчины. Эдуард и сам бы мог рассказать с десяток историй о похождениях жен своих друзей и коллег. Не говоря уже о грехах собственной молодости. Дабы избежать соблазна, Кобяков поспешно разобрал ружье и убрал его в шкаф. После чего достал из секретера припрятанную бутылку коньяка и в несколько глотков осушил ее едва ли не наполовину. Эдуарду сразу стало легче. Он опустился в кресло, чтобы обдумать ситуацию. Разрыв с женой именно сейчас, мог обернуться для него крахом карьеры. Мокшин при разводе встанет на сторону дочери, обвинив во всех смертных грехах непутевого зятя. Более того, зная характер Петра Петровича, можно нисколько не сомневаться, что он сделает все от него зависящее, дабы выжить Эдуарда не только из областной администрации, но и вообще из города. И тогда Кобякову придется вновь пробиваться наверх из толпы столь же честолюбивых и на многое способных молодых людей, не готовых уступать дорогу конкуренту. Пять лет неустанных трудов пойдут прахом, и Эдуарду ничего другого не останется, как пить горькую у разбитого корыта. Какое все-таки счастье, что он сумел совладать с первым порывом ревности и разгулом страстей, которых даже не предполагал обнаружить в самом себе. Кобяков всегда гордился собственной выдержкой и умением без срывов и истерик выходить из любой, даже самой сложной ситуации. Хотя Светка, конечно, тоже хороша. Ладно бы блудила где-то на стороне, так нет, ей вздумалось грешить на семейном ложе. Свою жену Эдуард не любил и никогда не питал на этот счет никаких иллюзий. В брак он вступал исключительно по расчету, надеясь найти опору не столько в жене, сколько в ее сановном папаше. Вице-губернатор области, шутка сказать, все чиновные караси задыхались от испуга и почтения при виде хищной губернской акулы. Конечно, Петр Петрович рад был сбыть свое сокровище в надежные руки молодого серьезно относящегося к жизни человека. Между прочим, это квартиру в сотню квадратных метров подарил молодым на свадьбу именно Мокшин. К немалому удивлению Эдуарда, Светлана оказалась девственницей. Такое целомудрие в наше распутное время могло означать либо физическое уродство, либо фригидность. Светочка хоть и не блистала красотой, но уродливой, конечно, не была. Более того, даже нравилась юным оболтусом раскованным поведением и мясистым задом. Что же касается секса, то особой активности в постели она не проявляла, целиком полагаясь на мужа. До недавних пор Эдуард полагал, что вполне удовлетворяет потребности жены, не отличавшиеся, к слову, особой изысканностью. Кобяков уже подумывал о том, чтобы найти на стороне более пылкую подругу, но пока не торопился с реализацией своих смутных и пока еще не оформившихся желаний. Главным сейчас в его жизни было место начальника управления, которого следовало добиться любыми, пусть и самыми постыдными способами.