Страница 43 из 90
Освобожденная от оков, русская народная культура в Галиции быстро развивалась. Побывавший «на второй день Рождества» на крестьянском собрании в одном из сел в окрестностях Львова журналист сообщал: «Публика была довольно серая. Преобладали женщины. Пелись песни, говорились импровизированные речи. Пели все — и женщины, и мужчины, и взрослые, и дети. Сначала пели рождественские малорусские колядки, а потом вдруг запели некрасовскую „Назови мне такую обитель… где бы сеятель твой и хранитель, где бы русский мужик не стонал“. Задушевные слова этой народнической и народной песни удивительно гармонировали с общим страдальческим тоном жизни этой несчастной страны, где столько убитых на поле брани, столько повешенных и расстрелянных венграми за одну принадлежность к русскому племени, столько арестовано и увезено австрийскими властями. Это торжественное исполнение некрасовской крестьянской песни крестьянским людом Галиции служит лучшим знамением тех возможностей, которые открываются для русской культуры в Галиции» {506}.
К сожалению, возможностям этим реализоваться было не суждено. Неудачи на фронте вынудили русскую армию оставить большую часть, казалось бы, уже навсегда освобожденных земель. Австро-венгерская оккупация, а вслед за ней и террор возобновились. Вновь сжигались деревни, вновь убивались или угонялись вглубь Австрии не успевшие убежать жители. Вновь оказалось под запретом употребление русского языка. Немного позже, в 1917 году, когда раздираемая на части Россия уже не представляла угрозы для противников, Вена позволила себе перевести дух. Сменивший умершего в конце ноября 1916 года Франца-Иосифа император Карл I приказал освободить заключенных в концлагерях галичан. Австрийский парламент предпринял расследования преступных действий австро-венгерской военщины (все-таки террор осуществлялся против граждан своей страны). Материалы этого расследования легли в основу ряда публикаций и исследований, вышедших за границей. В Украине же правда о чудовищном геноциде 1914—1917 годов замалчивается до сих пор. И сегодня о Бухенвальде, Освенциме, Майданеке у нас знают больше, чем о не менее ужасных концлагерях первой мировой — Талергофе и Терезине.
Между тем этот русский погром объясняет, что произошло с Галицией в дальнейшем. В ходе его более 60 тысяч человек было убито. Сотни тысяч галичан стали узниками концлагерей. Более 100 тысяч из них погибли там, не выдержав нечеловеческих условий заключения {507}. Количество жителей западно-украинских земель, погибших во время принудительной депортации вглубь Австро-Венгрии, не поддается исчислению. Сложно установить и число тех, кто при отступлении русской армии в 1915 году бежал в Россию. Тогдашняя пресса и русская, и австрийская называли цифры от 100 до 400 тысяч человек. Оценки историков разнятся от нескольких десятков тысяч до нескольких сотен тысяч человек {508}. Все эти люди оказались разбросанными по бескрайним просторам России, охваченной вскоре пожаром революции и гражданской войны. Не многие смогли вернуться домой. Если учесть и тех, кто погиб на фронтах Первой мировой войны, то становится ясно, какие невосполнимые потери понесла Галицкая Русь. Почти все лучшие представители интеллигенции, духовенства, крестьян, рабочих были физически уничтожены.
Из уцелевших можно было лепить, что угодно. Чем и занялись вернувшиеся австрийцы. Первый после вторичного занятия Львова австрийский комендант города, генерал-майор Фр. Римль в секретном рапорте начальству одновременно с «беспощадным террором» против населения рекомендовал насаждать в крае украинофильство и сожалел, что «пока что украинская идея не совсем проникла в русское простонародье» {509}.
С крахом в 1918 году Австро-Венгрии, после кратковременного существования «Западноукраинской народной республики» (о которой ныне много говорят) и «москвофильской» «Лемковской республики» (о которой почти не вспоминают), Галиция оказалась насильно включенной в состав возрожденной Польши. Новые хозяева первое время яростно полонизировали оккупированную территорию. Запретив русские школы, польская власть взялась и за украинские. На опустевшие после русского погрома земли из центральной Польши переселяли крестьян-поляков. Государственная пропаганда трубила, что Галиция — исконно польская земля, а не Русь или Украина. Варшава рассчитывала, что обескровленный предыдущим террором край сопротивляться не сможет.
Карты польским политикам спутало русское движение. Оно возродилось неожиданно для многих, стало набирать силу и хотя, по понятным причинам, не достигло прежнего размаха, все-таки вызвало во властных структурах переполох. Наверху сочли за благо вернуться к прежней политике — «пустить русина на русина». После прихода к власти в мае 1926 года Юзефа Пилсудского полонизация резко сбавляет обороты. Русские школы по-прежнему под запретом, но украинские пользуются полной поддержкой властей. Украинский язык начинает изучаться даже в польских школах Галиции. Чиновники заговаривают о «польско-украинском братстве», направленном против России. Государство вновь берется за финансирование украинских организаций (хоть и не в таких размерах, как в австрийские времена).
Население сопротивлялось как полонизации, так и украинизации. Галицкая газета «Русский голос» отмечала, что оба эти явления взаимосвязаны — украинизация фактически ведет к полонизации (в Галиции), также как и к румынизации (в Буковине) и чехизации (в Закарпатье). Простому галичанину трудно пользоваться украинской газетой или книгой. «Так как украинский язык ему малопонятен ввиду его искусственности и так как этот язык не выдерживает культурной конкуренции с природными литературными языками других народов, то наш простолюдин, изучив чужой язык в школе и армии, становится объектом чужого культурного завоевания» {510}.
Состоявшийся во Львове съезд Русского народного объединения поднял вопрос о восстановлении в Галиции системы образования на русском языке. Но власти решительно воспротивились этому. Они всячески притесняли русское движение. Только природным национальным чувством галичан можно объяснить тот факт, что, пережив страшный погром, это движение возродилось, пользуясь поддержкой сотен тысяч местных жителей (только в Русской селянской организации (РСО) состояло до 100 тыс. человек {511}). При этом следует учитывать, что галицко-русским организациям приходилось не только противостоять давлению властей, но и выдерживать жесткое противоборство с украинским движением. «Национально сознательные» деятели как коммунистической, так и некоммунистической ориентации дружно выступили против возродившегося «москвофильства». «Москвофилы еще и теперь мечтают про „единую неделимую“ под покровительством „батюшки царя“» {512},— предупреждали они. «Галицкое москвофильство… представляет теперь серьезную опасность для западно-украинского революционного движения» {513},— отмечалось в тезисах пленума ЦК Коммунистической партии Западной Украины (КПЗУ).
Угроза для ненькопатриотов действительно была реальной. Со всех концов Галиции поступали сообщения о росте «москвофильских» настроений. «Часть украинских крестьян еще и до сих пор попадает под влияние реакционной москвофильской агитации, главным образом на Полесье и в округах Золочев, Львов, Перемышль» {514},— говорилось в резолюции III съезда КПЗУ (1928 год). Так называемая «Лемковская комиссия при обществе „Просвіта“» указывала на «москвофильско-православную деморализацию», охватившую население Лемковщины, «русификацию» этой части Галиции, и требовала немедленно принять меры «для спасения дальше всего на запад выдвинутого украинского бастиона» {515}. Обеспокоенность в украинских кругах вызывали также «сильный напор черной сотни» и «белогвардейская пропаганда» {516} Русского народного объединения на Бойковщине.