Страница 25 из 50
— Ты не доверяешь мне, да? Но я же тебе все рассказал!
Я решаю уступить его просьбе, стараясь не упоминать тех моментов, что еще неизвестны Цезарям. Жан-Люк внимательно слушает, изредка задавая вопросы. Он заметно оживляется. Я ухожу на обед, пообещав вернуться на следующий день. Как я и ожидал, остальные проявляют ко мне безразличие, словно я переметнулся в чужой лагерь и теперь они презирают меня. Меня преследует мысль о том, что все это — инсценировка, цель которой — изолировать меня и сделать доверенным лицом Жан-Люка.
После отбоя ко мне заходит Клавдий.
— Мето, давай используем эту встречу по максимуму, — начинает мой друг. — Ромул намекнул, что она будет последней перед долгим перерывом. Он хочет, чтобы впредь твоя дверь оставалась ночью закрытой для всех, кроме него. Ромул сказал, что от него ускользает слишком много информации. Он должен сохранять контроль и боится, что за его спиной зреет заговор.
— Это меня не удивляет. Он чувствует себя одиноким и загнанным, но мне он больше не нужен, потому что у меня есть ключ от моей комнаты!
— Я догадывался, что это был ты. Вся эта суматоха была из-за тебя! Как тебе удалось пережить обыск?
— Меня предупредили, и я спрятал ключ снаружи во время утренней пробежки.
— Все равно будь осторожен, Мето. Вчера я подслушал конец одного разговора в конторе и сумел разобрать, что Юпитер говорил о тебе. Он сказал, что нужно позволить тебе довести до конца твой дерзкий замысел и что хватит уже Цезарям бояться какого-то сопляка. Выйдя из комнаты, Цезарь 2 негромко выругался, мол, старый шеф не в своем уме и подвергает Дом необоснованному риску. На что Цезарь 1 возразил: «Но Мето еще не победил, и я пока не сказал свое последнее слово».
— Мне нужно будет выйти завтра вечером. Сможешь узнать для меня расписание?
— Оставь дверь открытой. Постараюсь заскочить.
Я рассказываю о предстоящем задании на континенте и вижу, как он морщится:
— Вернуть обратно Иеронима? Ты меня пугаешь. Между собой они считают эту операцию невыполнимой и даже самоубийственной. По-моему, они нашли способ, как от тебя избавиться.
— Не волнуйся. Я буду осторожен.
Впервые за долгое время я смог выспаться и наутро встречаюсь с остальными за завтраком. Они оставляют для меня место, но не позволяют участвовать в разговоре. Я смиряюсь со своим одиночеством. Натянув на себя экипировку в раздевалке, я вдруг обнаруживаю, что в правый ботинок что-то попало. Хочу разуться и посмотреть, но меня останавливает Бернар:
— Некогда, и так опаздываем.
Это было подстроено. Боль пронизывает меня с самых первых шагов. Я догадываюсь об ухмылках под масками моих палачей и прилагаю огромные усилия, только бы не доставить им удовольствия и не выказать своих страданий. Я знаю, что долго не продержусь, они обгоняют меня один за другим, всякий раз толкая и выводя из равновесия. Оставив меня позади, они поочередно возвращаются и следят за мной. Я хочу добежать до тайника с ключом и высматриваю свои ориентиры. Надеюсь, что падаю в нужном месте. Я сбрасываю ботинок и одновременно шарю в траве во всех направлениях, пытаясь найти ключ. Он перепачкан землей, и я засовываю его в левый ботинок. Остальные поворачивают вспять. Я вытаскиваю из ступни гвоздь. Мой носок в пятнах крови. Я кричу из-под маски: «Шайка мерзавцев!», но слышится лишь комичный звук, похожий на крик недорезанного поросенка. Они помогают мне встать, и я не успеваю завязать шнурки. Меня выталкивают вперед и заставляют бежать первым, подгоняют, если, по их мнению, я бегу недостаточно быстро. Я в ярости, но в душевой этого не показываю, а затем просто делаю крюк, чтобы зайти в санчасть. Цезаря 3 беспокоит мое состояние:
— Как ты поранился? Сейчас же снимай второй носок. Мы найдем тебе чистые.
Я охотно подчиняюсь, потому что успел переложить ключ в карман.
— Просто острый камешек в ботинке. Нужно было его раньше вытащить. Как себя чувствует Жан-Люк?
— Неважно. Кстати, он хочет тебя видеть.
— Постараюсь зайти позже. Главное — подготовиться к заданию.
Я научился распознавать малейшие эмоции на лице у Цезарей. Он растерян: не ожидал, что я откажусь.
В библиотеке я нахожу досье по «Либерте». Отодвигаю в сторону газетные вырезки, не заслуживающие доверия, и знакомлюсь с планом судна, списком пассажиров и членов экипажа. Еще для меня приготовили более общее досье о «судах для ссыльных» и условиях жизни на борту.
Грузовые суда обладают правом пополнять запасы питьевой воды и топлива два раза в год. Это осуществляется в открытом море супертанкерами, зафрахтованными теми Зонами, из которых вышли суда. Заодно они передают почту, однако не имеют права забирать к себе на борт кого-либо из пассажиров.
Повседневная жизнь на борту
Различие между членами экипажа и пассажирами, существующее в начале плавания, обычно довольно быстро стирается, и все сообща выполняют различные бытовые работы, необходимые для обеспечения жизнедеятельности. На некоторых судах сформировались спасательные комитеты, и решения принимаются демократическим путем.
Дабы обеспечить себя пропитанием, пассажиры занимаются разнообразными промыслами: рыбной ловлей, охотой на птиц, а также гидропонным выращиванием сои, фасоли и чечевицы. Многие время от времени совершают набеги на континент в официальных Зонах и за их пределами.
Для детей организуются школы, и обеспечивается обмен опытом между взрослыми.
Цезарь 3 подводит итоги, а я постепенно разрабатываю легенду для своего персонажа и персонажа Каэлины, которая выступит в роли моей сестры. Волосы у нас должны быть каштановые, потому что это самый распространенный цвет в Зоне № 17.
— Мы запланировали твой отъезд на завтра, на три часа ночи. Как думаешь, успеешь подготовиться?
Я заверяю, что успею. Перед уходом он просит меня навестить Жан-Люка и добавляет, что если тот не одумается, завтра же будет вынесено решение о его понижении.
— Чего вы от меня ждете?
— Сейчас он очень слаб, и мы думаем, что ты мог бы помочь ему преодолеть этот тяжелый период. Он цепляется за тебя, как за соломинку, но твое сердце так зачерствело, что ты ничего для него не делаешь.
Эта настойчивость кажется мне подозрительной. С чего это вдруг Цезарю упрекать меня в бесчувственности?
Я застаю Жан-Люка в плачевном состоянии и сообщаю:
— Скоро я отправлюсь на задание и хотел повидаться с тобой перед отъездом. Ты в курсе, что они хотят тебя понизить? Знаешь, что это означает? Больше никаких поездок на континент — только дурацкие задания по надзору внутри Дома…
— Плевать. Здесь я всего лишь орудие зла. Никак не могу забыть тех людей, что качались на волнах: их убили, хотя они никому не причинили вреда. Мы ведем скверную жизнь, так зачем ее продолжать?
— Я пока не могу тебе объяснить, но уверен, что лучшая жизнь для нас возможна. У меня есть план, и, если хочешь поучаствовать, для тебя тоже найдется место.
— Правда? — спрашивает он, выпучив глаза.
— Даю слово. До скорого, Жан-Люк.
Вечером мы мельком видим Юпитера. Он сидит, развалившись в кресле, и выглядит внезапно постаревшим и усохшим. Все по очереди подходят к нему, а он лишь добродушно провожает нас взглядом. Мы возвращаемся в комнаты, и я дожидаюсь полной тишины в коридорах, чтобы наконец опробовать свой ключ. Клавдий приходит очень поздно, прокрадывается в комнату и негромко докладывает:
— Коридоры освободятся через двадцать минут и будут свободны до двух часов двенадцати минут. Будь осторожен. Пока!
— Спасибо. Не волнуйся за меня.
Я встаю, чтобы ополоснуть лицо, и шагаю на месте, разминая мышцы, а затем прижимаюсь к двери и наблюдаю за последними перемещениями. Все, пошел.