Страница 17 из 22
И последнее: отзывы из разных городов на передачу о нас пишем мы сами. Так что не беспокойтесь…
Наша команда
У нас своя команда. Она в шубе и сапогах, я в болонье и валенках… Дошли с моей родной до дорожки. Она первая на тысячу пятьсот метров в искусственной шубе и сапогах. Я на три тысячи ушел от всех и весь в болонье. Смерч на дистанции.
Меня раззадорить, раздолбать, дать родной пейзаж, любимые трамвайные крики – уйду на шесть кругов с чемоданами в пальто и еще дам двойной ритбергер и наш тройной сидоров с уходом штопором вбок и завершающим криком на дистанции.
Она с сумкой, полной продуктами, обошла Стин Кайзер и Улее Кее Диестру, накормила детей, постирала, подогрела и была такова в течение часа обеда, двигаясь по прямой вперед и назад и одновременно вращаясь по и против часовой стрелки.
Наш человек с этажеркой и бидонами мчался по лыжне, потом случайно попал на лед. На четыре круга впереди всех в ботах под аплодисменты занял очередь в ларек, дождался, пока займут за ним, летя домой за деньгами, вырвался из-за поворота, ухнул вниз, наказал четверых бобслеистов из ФРГ, успел к ларьку и обратно с полным чайником по сильно пересеченной местности, через кабель, канавы, горы песка и вброд между домами, с голландским сыром и докторской колбасой в боковом, с петрушкой в пистончике и двумя пол-литрами, бьющими по ногам, с портфелем сзади и транзистором на шее. Ветром от него был сбит с ног чемпион Европы прославленный Эрхард Келлер – двадцать восемь лет.
Нас за минуту собирается тысяча в определенной точке, в определенное время, к открытию… Пожилые люди преодолевают многие километры при плохой погоде, при сильном встречном ветре, с четырьмя сотнями пустых бутылок в трех огромных наволочках, прогнувшись назад, уверенно обходя представителей восемнадцати стран, в том числе скандинавов, признанных фаворитов, и, не разрушив ни одно горлышко, двойным ритбергером и тройным сидоровым, с прощальным штопором вбок и затухающим криком на дистанции мечут посуду в амбразуру пункта ПППП (приемный пункт пустой посуды), не оставляя никаких надежд соперникам.
Трое наших в понедельник, опоздав на круг, обогнали и сдули пену на девятнадцатилетнего студента из Ванкувера, поставили кружки и уже пылят вдали, теряя очертания и давая план… Приходим к финишу, так и не отдав всего, на что способны, но взяв все, что можно было на дистанции пути, обнаруживая вечную форму, многолетнюю спортивную злость, великолепную агрессивность и уважение к инвентарю.
Высоко прыгаем, потому что хороший толчок получаем. Быстро бегаем, потому что не на результат, а за результатом. Берем максимальный вес, чтоб не прогадать, и – на максимальное расстояние с максимальной скоростью в преддверии автобуса, который тут должен быть, но его нету.
Так и несемся – кадр с кадром, кудря с кудрей, пакет с пакетом. Ухо в ухо, глаз в глаз! Ишь ты! Ну ты! Что ты! Куда там…
Ранняя пташка
А я с утра уже… Ох, люблю я с утра!.. Эрли Бёрд, ранняя пташка, – это я. Как идет! Сначала колом, потом соколом, потом мелкими пташками. С утра ее возьмешь, всю ломоту снимает.
Итальянский коньяк привез наш советский товарищ, «Шпок» называется. Это да! Шпокнули мы по первой – сразу стала голова проясняться. Шпокнули по второй – голова ясная, как стеклышко! Шпокнули по третьей – свет невозможный, яркий. Сам легкий, как ангел. Все соображаешь. Я из своего окна Невско-Печерскую лавру увидел. Первый раз, никогда не видел. Обострилось все. Еще по стакану дали себе – вижу странное здание на горизонте, но не могу черты разглядеть. Добавляю. Всматриваюсь – он! Точно, университет. МГУ. Московский. Из Одессы вижу. Шутка сказать, зрение обострилось до орлиного. Коньячок… «Шпок» называется…
Глядим на университет, шпокаем еще. Прислушался. По-немецки говорю. Ну?.. Сроду ни одной буквы. Ну!.. И все понимают. Ну? А раньше – ни в зуб колесом. Голова ясная, как хрусталик. Все вспомнил, что в жизни было. Ножки легкие, как перышки. Тельце тоненькое, как шнурочек, организм работает, как часы! Вот коньячок! Еще две бутылки осталось. Хочу сегодня Достоевского вызвать и по-гречески думаю заговорить. Вот это коньячок! «Шпок» называется!
Тараканьи бега
Встретились два таракана. Один из них был интеллигентом, а второй просто спросил: «Как вы относитесь к большому спорту?»
– Большой спорт прекрасен. Прекрасно желание побеждать любого, колоть, забивать. И нет большей радости, чем убедиться, что другой сломлен. Я это понимаю, но это не для меня. Шахмат я боюсь, потому что там обязательно унижают другого. Ему доказывают, что он слабее, и просят не раздражаться. Видимо, это прекрасно, но не для меня.
И они поползли дальше, преодолевая водопроводную трубу.
– И, вы знаете, я любуюсь лицами чемпионов, хотя они получаются несколько мрачноваты. По мне, пусть не такие уж чемпионы, пусть подобрее и из дам – повеселее и, простите, поженственнее. Чтоб не такая тяга преодолевать себя и партнера, она же когда-нибудь станет женой.
Они остановились у газовой колонки. Вокруг разливалась приятная теплота.
– Я не против карьеры даже в спорте. Но спорт ради карьеры?.. Простите. Приятно увидеться и поговорить с Мохаммедом Али, но жить под его руководством?!
В это время вспыхнул свет. Они помчались. Один успел нырнуть в щель.
– Куда же вы, а я?..
– Не сочтите предательством, вас опрыскали. Может быть, большой спорт – это плохо. Но элементарная физическая подготовка… Особенно для интеллигенции…
Есть счастье, есть!
Я немножко изменился. Я мало пью. Я много думаю. Я не выдающийся инженер, но меня любят, уважают. И дома у меня все хорошо. Соседи, в общем, хорошо относятся. Меня уважают, и мне приятно. Есть счастье, есть. Я сейчас как-то приучился довольствоваться самым необходимым. Малым. Большое, где оно? У меня никто не спрашивает. Так за всю жизнь ни разу не подошли и не спросили: «А как вы думаете?» Только песня по «Маяку»: нравится или не нравится? Я написал как-то в Молодости, Молодости с большой буквы, написал в Молодости, что не нравится. А они назвали только тех, кому нравится. Я перестал писать. Ну, не нравится – выключу, нравится – включу, и я спокоен. Есть счастье, есть.
Отсижу на работе. Иногда целый день в окно смотрю, а иногда перед собой. Как когда. Ты думаешь, счастье – командовать? Нет, когда Притупилось, я не боюсь этого слова с большой буквы – Притупилось, счастье – это подчиняться. Ну, как подчиняться?.. Делать, чтобы не было неприятностей. Конечно, я растолстел, немного полысел. Одет немодно. В общем, не пью, но и не бегаю по утрам. Вот так если бы осталось, и я бы сказал: «Нет-нет, есть в жизни».
Последний раз: «А вы как думаете?» – меня спросил профессор еще в институте у нас, и от этого сразу стало тревожно. Нет, я, конечно, как-то думаю, но хорошо, что не спрашивают. Я, конечно, смотрю в окно, вижу: дома одинаковые или автобусы переполненные. Ну, меня как-то не спрашивают. Да вот уже и сами об этом говорят. Газеты уже пишут. Кто-то всегда найдется. Обязательно найдется. Кто-то. Вот уже как-то обращают… Я, ты знаешь, даже волнуюсь. Я так давно откровенно ни с кем не говорил.
Знаешь, когда по всему телу разливается покой, от шерстяных носков до кроличьей шапки, по всему телу. И сладко там, внутри, куда я помещаюсь, неподвижны члены, как будто тебя гладят женские пальчики от лба к вискам. Нет, есть, есть оно!.. Какая-то суть, моменты истины – как хорошо сказано. А что ж, когда никто не спрашивает. Действительно, самые острые моменты в жизни переживаем во время чтения детективов. Или знаешь, смотришь картину цветную, музыкальную, красивую. Идешь домой, а внутри оно еще поет какое-то время, чего-то действительно хочется. И кажется, нет ни живота, ни носков. А главное, не желание, а действие, кажется, появилось. Действие. Господи, слепишь снежок, запустишь – и побежал… Задохнешься… А дома тепло, тихо. Пощелкивает, посапывает. И опять счастье подступает медленно от радиатора, от ванной, от нечитанной «Вечерки», от кресла, которое меня обнимает сзади и подкладывает колени, от невключенного телика, который сейчас, и – оно засветится и мне что-то будут показывать. Мне тут что-то написали. Мне там что-то приготовили. Ой, я сейчас все включу. И ты знаешь, у меня опустятся руки, чуть откроется рот, и я буду смотреть подряд.