Страница 80 из 111
Он населил свой мир прекрасными женщинами и добросердечными мужчинами. “Мимо Темной Звезды”, “Волосы Вероники”, “Предсмертная песнь револьвера Вуда” и другие любовные песни скитальцев, мужчин космоса, лишенных женского общества, были непосредственным результатом того, что его восприятие не омрачалось низкими истинами. Это смягчало его подход к жизни и превращало вульгарные вирши в настоящие стихи, а иногда даже в высокую поэзию.
У него теперь было сколько угодно времени для размышлений, для того чтобы искать и находить чудесные слова, чтобы шлифовать свой стих до тех пор, пока не начинал звучать в его голове по-настоящему.
Размеренный “Гимн ракет”
пришел к нему не в ту пору, когда он еще служил ракетным машинистом, а позже, на рейсе Марс-Венера, где он был бесплатным пассажиром и просиживал вахты со старым товарищем по космосу.
В барах Венисбурга Райслинг пел свои новые песни и некоторые из старых. Кто-нибудь пускал шапку по кругу, она возвращалась с обычным вознаграждением менестреля, часто удвоенным или утроенным, — в знак признания благородного духа, таившегося в этом опустившемся человеке с закрытой повязкой глазами.
Это была легкая жизнь. Любой космический порт был его домом, любой корабль — его личной яхтой. Ни один шкипер не отказывался взять на борт лишнюю массу — слепого Райслинга и его аккордеон: он шатался из Венисбурга в Лейпорт, и дальше через Драйуотер в Новый Шанхай или обратно, подчиняясь только собственным прихотям. Но при этом он никогда не приближался к Земле ближе космической станции Супра-Нью-Йорк. Даже договор на издание “Песен Звездных Путей” он подписал в кабине космического лайнера где-то между Луна-Сити и Ганимедом. Горовиц, его первый издатель, проводя на борту свой второй медовый месяц, услышал, как Райслинг пел на корабельном вечере. Горовиц умел на слух распознать вещь, которую стоило издать. Он не оставлял Райслинга в покое, пока “Песни” не были полностью записаны на магнитофонную пленку тут же в радиорубке корабля. Последующие три тома песен из Райслинга удалось выжать в Венисбурге, куда Горовиц послал агента, который накачивал космического менестреля спиртным, пока тот не спел все, что мог припомнить.
В сборнике “Старт”, без сомнения, не все принадлежит Райслингу, но, во всяком случае, значительная часть, а уж “Песнь ракет”, бесспорно, написана им. Однако большинство стихов было собрано лишь после смерти Райслинга у людей, которые познакомились с ним во время его скитаний.
“Зеленые холмы Земли” создавались в течение двадцати лет. Самый ранний вариант, о котором мы знаем, появился на Венере во время попойки с завербованными рабочими, еще до того, как Райслинг ослеп. В стихах изображались картинки будущей земной жизни его собутыльников, в случае если бы им удалось когда-либо выплатить свои долги и получить право вернуться домой. Некоторые строфы звучали вульгарно, другие нет, но ритм будущих “Зеленых холмов” можно узнать сразу же.
Мы знаем точно, когда и где сложилась окончательная редакция “Зеленых холмов”.
В Эллис-Айленде на Венере находился корабль, который должен был лететь оттуда прямо на Землю, в Грейт-Лейкс, Иллинойс. Это был старый “Фалькон”, последний корабль класса “Хаук” и первый, который должен был совершить рейс в соответствии с новой политикой гарримановского треста, предусматривавшей экспрессное беспересадочное сообщение между Землей и всеми космическими поселениями с заранее предусмотренными остановками.
Райслинг решил вернуться с ним на Землю, — возможно, под влиянием собственной песни, а может быть, просто захотел еще раз увидеть свой родной Озарк.
Компания теперь больше не разрешала на своих кораблях бесплатного проезда; Райслинг знал это, но ему никогда не приходило в голову, что новое правило может относиться к нему. Для космоса он становился стар и слишком привык к своим привилегиям. Это не было старческим недомыслием — просто ему было известно, что он стал одной из достопримечательностей космоса, так же как комета Галлея, кольца Сатурна или Брюстеровская расселина. Он вошел на “Фалькон” через люк для команды, спустился вниз и устроился как дома на первой свободной противоперегрузочной койке.
Капитан нашел его там при своем последнем обходе корабля перед стартом.
— Что вы здесь делаете? — спросил он.
— Плетусь обратно на Землю, капитан, — Райслингу не нужны были глаза, чтобы узнать обладателя четырех капитанских шевронов.
— На этом корабле вы не поплететесь! Вы что, правил не знаете? А ну-ка, убирайтесь отсюда! Корабль сейчас стартует.
Капитан был молод, он пришел в космос уже после того, как кончилась активная служба Райслинга, но Райслинг хорошо знал этот тип космонавтов: пять лет в гарримановской школе, — и только учебные полеты вместо солидного, большого опыта. У этих двух людей не было ничего общего, и мыслили они по-разному; космос становился другим.
— Послушайте, командир, вы же не откажете старому человеку в поездке домой.
Офицер заколебался, кое-кто из команды подошел послушать.
— Это от меня не зависит. “Закон о мерах безопасности в космосе”, статья шестая: “Никто не может отправиться в пространство, кроме имеющего свидетельство члена команды надлежащим образом зафрахтованного корабля или пассажира, купившего билет на такой корабль, в соответствии с правилами, которые могут быть выпущены в развитие этого постановления”. Вставайте и убирайтесь!
Райслинг повернулся на спину и заложил руки за голову.
— Ну что ж, раз мне надо убираться, то черт меня побери, если я пойду сам. Вынесите меня.
Капитан закусил губу и приказал:
— Начальник охраны! Удалите этого человека.
Полицейский задумчиво посмотрел куда-то на верхние стойки.
— Не могу, командир, я вывихнул плечо.
Другие члены команды, стоявшие здесь минуту назад, словно растворились в воздухе.
— Хорошо, организуйте рабочую команду!
— Есть, есть, сэр! — Полицейский тоже исчез.
Райслинг заговорил снова:
— Послушайте, шкипер, не будем ссориться. Если вы сами согласны взять меня, то у вас есть лазейка — параграф о “Космонавте в бедствии”.
— “Космонавт в бедствии”, черт бы вас побрал! Вы не космонавт в бедствии, а космический сутяга. Я хорошо вас знаю — вы шляетесь по космосу уже много лет. Так вот, на моем корабле этот номер не пройдет. Параграф был предусмотрен, чтобы помочь людям, отставшим от своих кораблей, а не для того, чтобы бесплатно таскать какого-то бродягу по всему пространству.
— Ну что ж, командир, а можете ли вы сказать по чести, что я не отстал от своего корабля? Я ни разу не был дома после того рейса, в котором в последний раз был членом экипажа. Закон гласит, что я имею право на обратный рейс.
— Но это же было давным-давно. Вы потеряли свое право.
— Так ли? В законе нет ни слова о каком-то определенном сроке, в течение которого человек может использовать свое право на обратный рейс; там только сказано, что такое право у него есть. Пойдите посмотрите, шкипер. Если я неправ, то немедленно уберусь отсюда и принесу вам глубочайшие извинения при всей команде. Сходите взгляните. Проявите спортивный дух.