Божьи воины. Трилогия

Полный страдания вопль из подземелья достаточно многозначительно сопроводил сказанное. Но Стенолаз даже не вздрогнул.

– Я не в состоянии, – проговорил он, – помочь вашему преподобию. И хоть, как я уже сказал, слухи об убийствах дошли до меня, имена упомянутых вами жертв мне ни о чем не говорят. Я никогда не слышал об этих людях, сообщения об их судьбах для меня новость. Мне кажется, нецелесообразно расспрашивать о них его милость епископа. Он ответит то же самое, что и я. И добавит вопрос, задать который я не осмеливаюсь.

– А вы осмельтесь. Вам это ничем не грозит.

– Епископ спросил бы: чем упомянутые фон Беляу, Пфефферкорн, тот, не упомнил, Чамбор или Бамбор заслужили внимания Священного Официума?

– Епископу, – сразу же ответил Гейнче, – тут же сказали бы, что у Священного Официума в отношении упомянутых лиц имелись suspicio de haeresi[238]. Подозрения о прогуситских симпатиях. В подчинении еретическому влиянию. В контактах с чешскими отщепенцами.

– Надо же! Какие, однако, негодники. Стало быть, если они убиты, то у Инквизиции нет поводов их оплакивать. Епископ, насколько я его знаю, несомненно, сказал бы, что только рад этому и что кто-то выручил Официум.

– Официуму не нравится, когда его выручают. Так ответил бы я епископу.

– А епископ заметил бы, что в таком случае Официум должен действовать четче и оперативнее.

Из подземелья снова вырвался крик – на этот раз гораздо более громкий, чудовищный, протяжный и продолжительный. Тонкие губы Стенолаза скривились в пародии на улыбку.

– Ого, – указал он движением головы. – Раскаленное железо. До того было обычное страппадо и тиски на пальцах ног и рук. Правда?

– Это закоренелый грешник, – равнодушно ответил Гейнче. – Haereticus pertinax. Впрочем, не будем уклоняться от темы, рыцарь. Соблаговолите передать его милости епископу Конраду, что Святая Инквизиция с возрастающим недовольством наблюдает за тем, как таинственно гибнут люди, на которых имеются доносы. Люди, подозреваемые в еретичестве, контактах и сговоре с еретиками. Эти люди погибают прежде, чем Инквизиция успевает их допросить. Похоже, что кто-то хочет замести следы. А тому, кто заметает следы еретичества, самому трудно будет защититься от обвинения в ереси.

– Я передам это епископу слово в слово, – насмешливо улыбнулся Стенолаз. – Однако вряд ли он испугается. Он не из пугливых. Как и все Пясты.

После только что прозвучавшего вопля казалось, что громче и ужаснее пытаемый крикнуть уже не сможет. Но так только казалось.

– Если и теперь он ни в чем не признается, – сказал Стенолаз, – то не признается уже никогда.

– Мне кажется, у вас есть опыт.

– Не практический, упаси Боже. – Стенолаз скверно ухмыльнулся. – Однако практиков почитывал. Бернарда Ги, Николая Эймериха. И ваших крупных силезских предшественников: Перегрина Опольского, Яна Швенкефельда. Последнего я особенно рекомендовал бы вашему преподобию.

– Правда?

– Не иначе. Брат Ян Швенкефельд утешался и ликовал всякий раз, когда чья-то таинственная рука приканчивала мерзавца-еретика либо еретического пособника. Брат Ян от души благодарил оную таинственную руку и читал пачеж за ее благополучие. Просто становилось одним паршивцем меньше, благодаря чему у самого брата Яна оставалось больше времени на других стервецов. Ибо брат Ян считал правильным и полезным держать грешников в постоянной тревоге. Дабы, как то предписывает Книга Второзакония, грешник днем и ночью дрожал от страха, не будучи уверенным в сохранении жизни. Чтобы утром думал: «От кого зависит, что я доживу до вечера?» А вечером: «Как знать, доживу ли до утра»[239].

– Любопытные вещи вы говорите, господин рыцарь. Будьте уверены, я это обдумаю.

– Вы утверждаете, – сказал после недолгого молчания Стенолаз, – и эту точку зрения подтвердили уже многочисленные папы и доктора Церкви, что колдуны и еретики – одна гигантская секта, действующая отнюдь не хаотично, а в соответствии с огромным, придуманным самим сатаною планом. Вы упорно утверждаете, что ересь и maleficium[240] творит одна и та же тайная, численно могущественная, объединенная, идеально устроенная, управляемая дьяволом организация. Организация, которая в ожесточенном и упорном бою последовательно реализует план ниспровержения Бога и захват власти над миром. Тогда почему же вы так горячо отвергаете предположение, что в этом бою и другая воюющая сторона… создала свою собственную… тайную организацию? Почему вам так не хочется в это верить?

– Хотя бы потому, – спокойно ответил инквизитор, – что такую точку зрения не санкционировал ни один из пап и докторов Церкви. Потому, добавлю, что Богу нет нужды ни в каких тайных организациях, имея нас, Святой Официум. Потому, добавлю еще, что слишком много я встречал сумасшедших, полагающих себя оружием Божиим, действующих как посланцы Бога и от имени Провидения. Я видел уже очень многих, которые слышали Голоса.

– Можно только позавидовать. Вы видели многих. Кто бы мог подумать, глядя на ваше юное преподобие.

– Поэтому, – Гжегож Гейнч не обратил внимание на издевку, – когда наконец ко мне в руки попадет эта sagitta volans, этот самозваный демон и Божие оружие… То он кончит жизнь отнюдь не мученичеством, на которое наверняка рассчитывает, а тем, что будет заперт на три замка в Narrenturm’e. Ибо место шута, глупца и сумасшедшего – в Башне шутов.

На ступенях, ведущих в подземелье, из которого уже долгое время не долетали крики, зашаркали башмаки.

Вскоре в зал вошел тощий доминиканец, подошел к столу, поклонился, демонстрируя испещренную коричневыми пятнами лысину под узким венчиком тонзуры.

– Ну и как, – спросил совершенно равнодушно Гейнче, – брат Арнульф? Он признался наконец?

– Признался.

– Bene. А то я уже начал было скучать.

Монах поднял глаза. В них не было ни равнодушия, ни усталости. Было ясно, что процедура в подземелье ратуши его нисколько не утомила и не надоела. Совсем наоборот. Было очевидно, что он с величайшим удовольствием повторил бы все снова. Стенолаз улыбнулся братской душе. Доминиканец в ответ не улыбнулся.

– И что? – подогнал инквизитор.

– Показания записаны. Он сказал все. Начиная от вызова демона, теургии и конъюрации вплоть до тетраграммации и демонологии. Сообщил содержание и обряд подписания цирографа. Описал всех, кого видел на шабашах и черных мессах. Однако не выдал, хоть мы старались, мест укрытия магических книг и гримуаров. Мы заставили его назвать имена тех, для которых он изготовил амулеты, в том числе и амулеты убивающие. Признался также, что с дьявольской помощью, используя urim и thurim[241], принудил повиноваться и соблазнил девушку…

– О чем ты мне говоришь, братишка? – проворчал Гейнче. – Что ты несешь о демонах и девицах? Контакты с чехами. Имена таборитских шпионов и эмиссаров. Тайники контактов. Места укрытия оружия и пропагандистских материалов. Имена завербованных! Имена лиц, симпатизирующих гусизму!

– Ничего этого, – заикаясь, ответил монах, – он не выдал.

– Значит, – Гейнч встал, – завтра примешься за него снова. Господин фон Грелленорт…

– Уделите мне, – Стенолаз указал глазами на тощего монаха, – еще минутку.

Инквизитор нетерпеливым жестом отослал монаха. Стенолаз ждал, пока тот уйдет.

– Я хотел бы проявить добрую волю. Надеюсь, это останется между нами. В отношении тех загадочных смертей я хотел бы, если позволите, посоветовать вашему преподобию…

– Только не говорите, пожалуйста… – Гейнч, не поднимая глаз, барабанил пальцами по столу. – Не говорите, что всему виной евреи. Использующие urim и thurim.

– Я посоветовал бы поймать… И тщательно допросить… Двух человек.

– Имена.

238

подозрения в ереси (лат.).

239

…утром ты скажешь: «о, если бы пришел вечер!», а вечером скажешь: «о, если бы наступило утро!». (Второзаконие, 29; 67.)

240

злодеяние, преступление, вред (лат.).

241

Урим и турим (правильно «Thummim») – «Свет и совершенство» (евр.). Предметы на наперснике первосвященника, через которые давалось откровение воли Божьей. Были утеряны во время Вавилонского пленения. Местонахождение неизвестно. В магической традиции считаются предметами с малоизученными, но очень сильными свойствами.