Я была первой

– Ты угадала… Я никогда вас не любила. Никогда. Вы были слишком на него похожи… Все, что я для вас делала, я делала только из чувства долга. Вы ни в чем не знали нужды! Мне есть чем гордиться! Но в глубине души… В глубине души я всегда мечтала родить ребенка от любимого мужчины. И этого ре­бенка я бы любила по-настоящему… Как я об этом мечтала, ты бы только знала, как я мечтала встре­тить такого мужчину и родить ему ребенка… Но жизнь распорядилась иначе.

Она опускает плечи, оседает всем телом, всецело отдаваясь своей старой мечте. Ее взгляд теплеет, на губах вырисовывается улыбка, предназначенная этому несуществующему любимому ребенку. Она могла бы описать мне его во всех подробностях, но воздерживается. Мы принадлежим к разным мирам – я и этот ребенок. Мать сейчас далеко-далеко, рядом с ним. Она меня не замечает, она пестует давнюю мечту, которой так и не довелось стать реальностью.

Я догадывалась об этом и потому сама подтолк­нула ее к роковому признанию, но в глубине души продолжала надеяться на лучшее. Я рассказала ей са­мую ужасную версию в надежде, что она опроверг­нет мои слова, возмущенно возразит, что всегда лю­била нас, просто не умела выразить свою любовь, признаться в ней, что мы были замечательными детьми, что я замечательная дочь, что она гордится мною, верит в меня.

– Я так рада, что ты мне все это рассказала, – го­ворит она, что ты догадалась о моей драме, о моей страшной пытке.

Счастливая, успокоенная, мать наклоняется через стол, протягивает ко мне руки, ищет ласки, едине­ния. Она облегченно вздыхает, улыбается. Я сняла с ее плеч непосильную ношу. Я ей больше не дочь, а подруга, лучшая подруга, сумевшая прочесть то, что камнем лежало на дне ее души, избавить от грязи, не тыча в эту самую грязь лицом.

Я беру ее руки в свои и сжимаю их сильно-сильно.

В тот вечер я мысленно с нею простилась.

Я простилась с мамой, которую так долго ждала, о которой так долго мечтала, мечтала так сильно, что шла за ней по пятам в надежде поймать на себе ее взгляд, получить немного внимания, услышать, что она меня любит. От одного ее слова у меня бы вырос­ли крылья, я бы повзрослела на тысячу лет, не совер­шила бы тысячи ошибок, тысячи смертоубийств. Я знала это. Я желала ее любви, желала изо всех сил. Так солнце обжигает кожу, так горит жаркий огонь, так вода спасает от жажды. Я требовала ее настойчиво, беспо­щадно. Ее любовь была для меня вопросом жизни и смерти. Я неотступно следовала за ней, надеясь, что она одарит меня взглядом, спасая тем самым саму себя.

Я простилась со всеми матерьми, чей взгляд я ук­радкой ловила, чтобы заменить тот, единственный…

Я стерла из памяти эти глаза, никогда на меня не смотревшие. Я стерла все взгляды, о которых моли­ла, которых искала, кипя от ярости, и не находя, в порыве бешенства, отправлялась искать на стороне то, в чем она мне отказывала. Я готова была убить всех кто на меня смотрел, ведь я хотела, чтобы на ме­ня взглянула именно она. Я искала ее взгляда, ее глаз. Другие не могли мне ее заменить. Ничто не могло заменить тот первый взгляд, каким мать смо­трит на свое дитя, вдыхая в него силу, побуждая жить и любить, любить других и самого себя.

Я готова была убить любого, кто смотрел на ме­ня с любовью, только за то, что это была не она.

Не она. Не мать, которую я любила больше всех на свете.

Я поняла это в тот вечер.

Я поняла все. Поняла откуда возникла эта злость, эта беспощадность по отношению к людям, кото­рые пытались ко мне приблизиться, любить меня. Я не хотела их любви. Я хотела, чтобы меня любила ТЫ, только ты, ТЫ, ТЫ, ТЫ, моя мать. Ты, которая меня не любила, которая, по воле судьбы, не могла меня любить.

В тот вечер я в мгновение ока оказалась одна, осталась наедине с самой собой.

Мои глаза обратились внутрь меня, и прочтя эту страшную истину, сказали мне: ну вот, теперь ты все знаешь, ты все поняла. Ты дошла до самого кон­ца истории, открыла постыдную тайну, даровала себе свободу.

Ты свободна…

Свободна.

Она сделала тебе неслыханный подарок. Мало кто из матерей так щедро одаряет своих детей: она вернула тебе свободу. Другая на ее месте стала бы возражать, сказала бы: «Ну что ты, милая, это не­правда! Я вас так любила, так любила», сделала бы все для поддержания имиджа любящей матери. А она была честна. Ей хватило смелости, легкости, от­ваги, чтобы бросить тебе в лицо всю правду, излить всю душу. Скажи ей спасибо. Больше тебе некого бояться. Отныне никто не помешает тебе расти!

Благодари ее, превозноси ее за этот страшный подарок.

И подняв бокал шампанского, ибо она была так взволнована, от такого груза избавлена, что захоте­ла со мной чокнуться, выпить, забыться, я с наслаж­дением выпила за свое здоровье.

Назавтра она все позабыла.

Она сама мне позвонила.

Хотела поблагодарить? Поговорить со мною на равных, а не как невидящая мать с озлобленной дочерью?

Отнюдь.

Она позвонила, чтобы спросить:

– Почему ты вчера не заплатила?

– Жерар пожелал угостить нас за свой счет.

– Почему? Ты что, спишь с ним?

Расход-приход, расход-приход.

Я даже не рассердилась. Она вдруг предстала пе­редо мной в новом свете. Я увидела ее такой, какой никогда еще не видела: маленькой девочкой, лишен­ной внимания и любви, наученной преклоняться перед могуществом денег, сбережений, биржевых котировок, приемников, передающих свежие свод­ки, и мужчин в подтяжках, потрясающих пачками долларов и франков.

Расход-приход, расход-приход – вот все, чему ее научили в этой жизни.

Она повторяла твердо усвоенный урок как подо­бает примерной благовоспитанной ученице. Сми­рившись со жребием, что был ей уготован, она по­вторяла пройденное, не смея роптать, как прежде это делали ее мать, бабушка и все женщины, жив­шие до них. Ее ничто не могло выбить из колеи: по­рывы чувств и всплески эмоций были ей неведомы.

Я ничего не сказала.

Я мысленно с нею просилась.

Я готова прощаться с тобой снова и снова.

Теперь я была свободна, я была вольна любить тебя, мое каменное изваяние, тебя, так сильно меня любившего.

Моя свобода начиналась с тебя.

Ты был первым мужчиной, которому предстояло отведать со мной этой новой радостной жизни, пол­ной взаимных приношений и наслаждения.

Мне не терпелось сообщить тебе эту великую но­вость, убедиться, что я не ошиблась. Я хотела, что­бы ты сказал «я люблю тебя» и упал к моим ногам, расстелив передо мною карту двух полушарий, по­дарил мне эту землю со всеми населяющими ее пле­менами. Я хотела забыться в твоих объятиях, требуя любви и новых трофеев, и новых дротиков. И мла­денцев, тысячи младенцев, чтобы принять всю ту любовь, которую я хотела тебе подарить.

Я смотрела на свое отражение в зеркале, сама себе посылая воздушные поцелуи.

Я пригоршнями черпала слова и писала взахлеб.

Именно в ту ночь, вернувшись из ресторана, я принялась за эту книгу. Мне не терпелось выразить словами все то, что вертелось в моей голове.

«Эту книгу я пишу для своего мужчины…»

Я написала эту фразу, просто чтобы с чего-ни­будь начать. Вероятно, потом, найдя верный ритм, верную мелодику, я отброшу ее и начну иначе.

«Для мужчины, которого я люблю, и от которо­го, тем не менее, пыталась убежать, уйти, как неод­нократно делала в прошлом с другими мужчинами. Сама того не желая. Вопреки своей воле. Я говорю об этом так прямо, потому что не желаю бросать его внезапно и безжалостно как бросала других. Я пишу эту книгу для мужчины, которого готова любить це­ликом, с головы до пят, для мужчины, которого злой и нелепый жребий пытается у меня отнять.

Я пишу эту книгу, потому что по многу раз слу­шала одну и ту же историю, свою историю, из уст других людей, таких же как я, и совсем на меня не по­хожих, из уст потерянных мужчин и самых разных женщин, и молодых, и старых, и покинутых седовла­сых китов, оказавшихся на мели, на пустынных бере­гах одиночества.