Я была первой

– Где ты его откопала?

– На набережной. Он мне сразу приглянулся, и я подумала: почему бы не начать с него?

– Не начать что?

– Любить. Это может показаться глупостью, пустым ребячеством, но надо же с чего-нибудь начать. Я в самом начале пути! Ты же знаешь, у меня тяжелый анамнез.

Кристине было восемь лет, когда ее мать сбежала из дома. В Швецию. Неожиданно для всех. С утра она по обыкновению поцеловала своих четверых детей, и те спокойно отправились в школу, а под вечер верну­лись в пустой дом. Она бросила мужа и детей и удра­ла, прихватив с собой всю мебель. И собаку. С тех пор Кристина никому не верит, и позволяет себе забыться лишь в самых крайних случаях, да и то ненадолго. Она привыкла жить в одиночестве, ничего не ждать от других, и едва на ее горизонте замаячит любовь, как она умело направляет отношения в другое русло, переводит их в ранг доверительной дружбы, остроум­ного приятельства. Прирожденное чувство юмора по­могает ей защититься от тех, кто ведет себя слишком нежно, слишком настойчиво, позволяет держать их на расстоянии. Когда кто-то признается ей в любви, она со смехом оглядывается вокруг, словно желая об­наружить того, кому предназначены эти слова.

Она грызет заусенцы и поглядывает на своего Си­мона со смешанным чувством нежности и тоски, ле­гонько гладит его, и склонившись, вдыхает его запах.

– Нелегкая работа! – смеюсь я.

– Не смейся! Мне еще учиться и учиться.

– Чему учиться?

– Настоящей любви. Настоящая любовь всегда бес­корыстна. Ты любишь другого таким, каков он есть.

– На таком примере научиться несложно!

– Вся беда в том, что любить, не выдвигая усло­вий, почти невозможно. Рано или поздно любимый человек говорит или делает что-то такое, что мы чувствуем себя разочарованными.

Я киваю. Может быть, мне тоже стоит завести безмолвного Симона.

– Я буду на нем тренироваться, буду уделять ему время как минимум раз в день. Я буду с ним беседо­вать, признаваться ему в любви, говорить, что он красивый, независимо от того, выглядит ли он уста­лым или полным сил, и постепенно я почувствую свою ответственность, свою сопричастность. Вернув­шись вечером домой, я уже не буду ощущать себя одинокой. Ведь рядом со мной будет он.

– Да уж, куда он денется!

– Я буду заниматься им не спеша, без раздражения, уделять ему все больше времени, все больше внима­ния, и когда-нибудь мне, наверное, удастся расширить свои горизонты и делиться нежностью с другими людьми.

Она замолкает, гладит Симона пальцем.

– С ним я смогу учиться, не торопясь.

– Он не будет сопротивляться!

– Посмотрим, что получится. Знаешь, это требует от меня определенных усилий. Я ведь не привыкла заниматься кем-то, кроме себя. Все время я, я, я, надо­ело… Что толку быть одной…

– Согласна. Это наша общая проблема.

– Что меня беспокоит, так это то, что я не сильна в цветоводстве. Стоит мне взглянуть на цветок, и он немедленно вянет.

– Они тебя проинструктировали при покупке?

– Да, к счастью.

– После цикламена думаешь завести собаку?

– Вообще-то я собиралась перейти непосредст­венно к мужчинам!

Не знаю, разумно ли это…

– Поживем – увидим. Думаю, с Симоном у меня быстро все получится.

Я почти завидую Кристине: какой-никакой, а все-таки выход, хотя, глядя как она колдует над своим Симоном, я едва удерживаюсь от смеха. Во всяком случае, я ее не осуждаю. Я не пытаюсь растоптать цикламен ногами, обозвать ее кретинкой и убежать, хлопнув дверью, как вероятно повела бы себя, заяви мне любовник, что он завел себе Симону и будет на ней тренироваться в любви.

– А что бы ты делала на моем месте?

– Ну, не знаю… Попробуй понять его. Выясни кто он и откуда, в какой обстановке рос, спроси про родителей, про детские потрясения, узнай что для него имеет значение.

– Он никогда мне ничего не рассказывает. Никогда.

– Значит, ты мало спрашивала.

– Нет, что ты! Просто он принял это в штыки!

– Людям нравится, когда кто-то интересуется их жизнью. Говорить о себе любят все.

– Только не он!

– Попробуй расспросить его еще раз, только как-нибудь поделикатнее. Постарайся выяснить, кого он любил до тебя. Спроси, он наверняка ответит.

Я отрицательно качаю головой.

– Такое ощущение, что он пытается убежать от самого себя, что он сам себя не любит, ненавидит свою прошлую жизнь. Похоже, он хочет все поза­быть, начать жизнь сначала, с чистого листа, и счи­тает меня идеально подходящей на роль партнерши по эксперименту.

– Что позабыть?

– Не знаю.

– Другую женщину?

Я и вправду не знаю. Я чувствую, что с ним что-то не так, но поставить диагноз не могу. Иногда он смотрит на меня таким безумным и затравленным взглядом, накидывается с такой жадностью, словно хочет меня проглотить, обращается со мной как с ку­ском глины, будто стремится вылепить высшее су­щество и вознести на вершины своего обожания. Ка­жется, он хочет, чтобы я жила вместо него, заняла его место. Он пытается во мне раствориться, чтобы все позабыть.

– Иногда мне начинает казаться, что я для него не существую, что его любовь предназначена другой.

В его теле, в его лихорадочно горящих глазах, в судорожном подрагивании ноздрей, резких пронзи­тельных интонациях ощущается невыносимая тос­ка, отчаяние затравленного раненого зверя, уставше­го от жизни, всеми силами пытающегося вырваться и убежать. Он встает на дыбы, выпускает когти, сго­рает от нетерпения, рвет и мечет. Я чувствую как от смертельной тоски немеет его тело, он начинает за­дыхаться, бьется в конвульсиях… В такие минуты он берет меня будто легкую куклу, будто легкое, кото­рого ему не хватает. Я его кислородная маска, его спасательный круг, только овладев мною, он может успокоиться, вдохнуть полной грудью.

Моя главная задача – понять, почему мы полюби­ли друг друга, каким образом наши с ним истории пе­ресеклись, заставляя обоих пламенеть от страсти. Эта ненасытная жажда друг друга, это бешеное влечение плоти таят разгадку, ключ к тайне, которую я обязана раскрыть, чтобы продлить нашу любовь, чтобы из бесконечной стычки, утоляющей телесный голод, она переросла в нечто большее, в нечто плодотворное.

– Переоденься сыщиком и проведи расследование. Расспроси его родственников, знакомых…

– Мы так мало знакомы. Мы ни с кем не общаем­ся. Он не хочет, чтобы в нашу жизнь вторгались по­сторонние. Когда он столкнулся с моим братом, они общались через силу, мне показалось, что ему тя­жело видеть как я люблю брата. Он считает, что я всецело принадлежу ему. Знаешь, мне страшно, мне так страшно, я впервые не готовлю план побе­га, пытаюсь понять его. У меня такое впечатление, что даже мой извечный враг, всегда подрезавший мне крылья, находится на последнем издыхании, окончательно сбит с толку.

– Или просто решил не вмешиваться, пришел к выводу, что на этот раз все разрешится без его помо­щи, его нынешний соперник сам себя уничтожит.

Я смотрю на Симона и понимаю, что Кристина слегка промахнулась в выборе модели. Спокойный безмолвный цикламен меньше всего напоминал моего необузданного каменного человека.

Сдаваться я не намерена.

Пока мы не встретились, мне было так одиноко. С ним я познала настоящую близость, без которой уже не могу обходиться.

На следующий день мы пьем кофе с Валери.

– Знаешь, близость иногда подавляет личность, – говорит она.

– Ты сама поняла что сказала?

– Просто, мне кажется, ты должна больше к себе прислушиваться, прежде чем безрассудно брать всю вину на себя. Ты испытываешь наслаждение от близости, а твоя личность от этого страдает. Ты должна больше себя уважать, хватит упрекать себя во всех грехах… Подумай хорошенько… Похоже, преступница – не ты одна. Не ты одна прячешься от страшного призрака, от врага, на чей счет можно списать все свои поражения…

Я жажду его. Жажду его взгляда, возносящего меня все выше и выше, все дальше и дальше. С ним я чувствую себя королевой, мне начинает казаться, что все в моей власти.