Страница 19 из 22
Кончак подмигнул Насте.
- Если отдашь мне, старый, молодую жену, то я тебе выделю несколько сотен полонённых, чтобы ты обменял их на своих.
Туглий встопорщил редкие усы, заморгал глазами.
- Шутишь, хан? - и окрысился на Настю и всех, кто стоял поблизости: - А ну-ка, прочь отсюда!
- Ха-ха-ха! Испугался? Береги получше свою жёнку, а не то украду!.. Ну-ну, не хмурься. Пошутил я… Таких красавиц веду ныне не одну - на всех ханов хватит! Пай-пай!
Туглий повеселел.
- Ты и вправду дашь полонённых на обмен?
- Дам… Должны же мы выручать друг друга!
- Благодарю, хан… А у меня для тебя тоже есть подарок.
- Какой?
Туглий хлопнул в ладони, приказал привести полонённых.
- Вот тебе для забавы! - поставил перед Кончаком Аяпа и Куна. - Черные клобуки! Изменники! Отец и сын… Делай с ними что хочешь - повесь, четвертуй, утопи или на огне сожги! Никакая казнь не будет для них достаточной.
Кончак уставился на полонённых суровым взглядом. Долго смотрел молча.
- Сколько у тебя сынов, старик? - спросил наконец Аяпа.
- Один, великий хан, всего один остался. Куном зовут, - поклонился тот. - Другие погибли…
- Всего один, говоришь… А теперь и этого лишишься!.. Слыхал, что хан Туглий сказал? Он отдаёт вас обоих мне, чтобы я придумал кару, стоящую вашей вины…
Аяп рухнул на колени, охватил руками ноги Кончака.
- Карай меня, хан! Дурного Аяпа, а сына не трогай… В чём он провинился? Он родился и вырос на берегу Роси, там его родина… А я родился в степи, я перешёл жить под власть киевского князя… Я… меня карай!
- Оба вы изменники! И оба заслужили самую лютую смерть! - закричал Кончак, а потом вдруг сбавил тон. - Но я могу пощадить вас обоих…
- Обоих? - прошептал Аяп, не опомнившись ещё от страшных угроз.
Он выпустил ноги Кончака и, всё ещё стоя в мокром снегу на коленях, поднял глаза вверх. В них затеплилась слабенькая искорка надежды.
Кончак пристально смотрел в его тёмные зрачки и думал: «Этот ради сына пойдёт на все». И повернулся к Туглию.
- Оставь нас, хан, одних. Я хочу поговорить с ними наедине. А ты тем временем приготовь верхового коня, оружие для всадника да торбину с харчами в далёкую дорогу…
- Слушаюсь, хан, - не спрашивая, для чего всё это нужно, Туглий молча направился к своей веже, где его ожидали родовичи.
Кончак приказал Аяпу подняться, а потом, после долгого молчания, заговорил.
- Вы оба заслужили самые страшные муки. Вы изменили нашим степным обычаям, служили киевским князьям, убивали родовичей хана Туглия! За это вас сразу же стоило распять на уруских крестах!.. Но у вас есть одна-единственная возможность остаться в живых…
Аяп облизнул пересохшие губы.
- Какая, великий хан?
- Если вы оба будете служить мне!
- Как именно?
- Тебя, Аяп, я сразу отпущу - и ты поедешь домой, в Торческ… Там ты станешь моими ушами и глазами! Понял?
- Не совсем, хан.
- Ты будешь вынюхивать, как пёс, возле хана Кунтувдея все, что может меня интересовать, и прежде всего - когда, куда и какими силами киевские князья будут готовить поход. К тебе тайно приедет мой посланец, он покажет тебе вот такую тамгу, - Кончак достал из кармана кружок кожи с изображением на нём собачьей головы между двумя перекрещенными стрелами, - расскажет тебе про сына Куна, а ты ему поведаешь все, что до того времени выведаешь…
- А мой сын?
- Кун останется заложником. И если ты предашь, я прикажу с него, живого, содрать кожу…
- О боги! Клянусь, хан, я буду верным тебе, как пёс! - воскликнул Аяп.
- Отслужишь верно три года - я его отпущу… Но помни: жизнь твоего сына отныне в твоих делах!
- Можешь верить мне, великий хан! - горячо заверил Аяп. - Прошу только одно…
- Ну?
- Знаю, Куну будет нелегко, остаётся он в неволе, и стеречь его будут старательней, чем других бранцев[47]. Только бы кормили его как следует… А я уж постараюсь!
- Ты разумный, Аяп, - сказал Кончак и обратился к Куну: - А что скажешь ты, парень? Хотя, что бы ты ни сказал, это дела не изменит. Тебя и вправду стеречь станут строго…
Кончак прекратил разговор. К ним приближался хан Туглий, а позади него конюший вёл в поводу приготовленного в дорогу коня.
За Сулой войско разделилось надвое: Всеволод Чермный и черные клобуки направились к Киеву, а Игорь с братом Всеволодом повернул на север, в Северскую землю.
Дорога стала полегче: снова ударил мороз и ледяным панцирем сковал реки и талые воды в степи. Однако Игорь не торопился, поскольку вёл с собою большой полон и вызволенных бранцев.
За Ромном к нему подвели трёх смердов-севрюков. Те с плачем бросились перед ним на колени.
- Княже Игорь! Княже Игорь!
- Погодите, не все сразу… Откуда вы? Что случилось?
Вперёд выступил старший, затряс густой взлохмаченной бородой, глухо заговорил:
- Княже, беда!.. На Путивльскую землю напал с войском переяславский Владимир…
- Как напал? Что ты говоришь? - Игорь побледнел. - Когда? Где он сейчас?
- Пограбил села и городки, забрал скотину, зерно, вывел немало людей и пошёл в свою Переяславщину…
- А Путивль? Что с Путивлем?
- Путивль обошёл. Побоялся, видать, задержаться под ним - хотя отряд там и не велик, зато валы высокие и ворота крепкие - взять нелегко…
- Проклятье! - воскликнул Игорь. - Так вот почему он откололся от нас и поспешил назад! Захотел, значит, отомстить мне! Не смог на половцев напасть, так Северскую землю погромил… Проклятый!
Князь Всеволод насупился - не знал, как ему быть. Владимир - его близкий родич, брат жены, княгини Ольги. Как же у него поднялась рука на Северскую землю, на волость Игоря, на Олеговичей?
Юный Владимир Игоревич побледнел. Губы его дрожали, на глазах выступили слезы. Едва успел получить княжество, как его разграбили. И кто? Не половцы, а русский князь, такой же Рюрикович, как и все они!
Но больше всех разъярился Игорь. В душе он чувствовал, что и сам виноват в том, что случилось. Разрешил бы Владимиру с его полком идти впереди - и ничего этого не было бы. Переяславцы погромили бы хана Туглия, захватили бы полон, табуны да узорочье половецкое и теперь, спокойные и довольные, возвращались домой. А так… И всё же злость и обида на Владимира брала верх надо всем. Мало ли что кому хочется? В походе есть старший - и его должны слушаться все! Ныне верховенство в походе принадлежало ему, а не Владимиру. Как же Глебович мог ослушаться его и тем более напасть на его волость? За что? Нет, он этого так не оставит! Не потерпит обиды и позора! Отомстит! Огнём и мечом пройдётся по Переяславской земле, чтобы знал этот юнец, как задирать Игоря Северского, как обижать Ольговичей! Они никому никогда обид не прощали!
Сердце его бешено колотилось.
- Что будем делать, братья? - спросил побледневшими губами. - Как покараем наглеца?
Все молчали. Решать должен он. Он здесь старший.
- Идём на Переяславль!- воскликнул Игорь. - Я не прощу Мономаховичу такого коварного нападения! Я покажу ему, как трогать северских князей, как начинать борьбу с Ольговичами! Я возьму приступом Переяславль и разорю его дотла!.. Всеволод, ты пойдёшь со мною?
Тот угрюмо уставился взглядом в землю, нахмурил густые черные брови, выдвинул тяжёлый подбородок. Его крупное, твёрдое, словно вытесанное из дуба лицо сейчас явно выражало растерянность. Как это ему идти против князя переяславского? Родного брата своей жены, княгини Ольги? Против шурина?
- Игорь, как же я могу? Ну, сам подумай! - он беспомощно развёл руками. - Не прошло и пяти лет, как я женился на Ольге, его сестре…
Игорь усмехнулся… Всеволод и сейчас остался верен себе - честный, добрый, прямой. Не тронешь его - будет покладистый, как ребёнок. А зацепи - разъярится, как дикий тур, его тогда не остановишь.
[47] Бранец - пленённый.