Князь Святослав

Он поднял свой железный кулак, грохнул по столу:

- Сродники! Мне тиун не страшен. Я любого тиуна сотру в порошок.

Дорвался, удержу нет. Похвалялся, что князь его в дружину звал, за столом обещал ему первое место, что весной однодревок заготовит, продаст его князю, на диргемы у половцев коней красавцев добудет.

- Сам боярином стану, холопов заведу, трёх жён заведу. Жены мои будут шелками украшены. По селению пойдут - всех удивят.

Старшой поднёс ему ещё одну ендову, ласково погладил:

- Молодо-зелено. Не отстанет от тебя тиун, не простит обиду. Ещё никогда не выпускал княжеский тиун из своих лап ни одного ему неугодного смерда. Ой, парень, рано весёлую песню запел.

- Сам князь приказал отправить тиуна на конюшню и драть как Сидорову козу. И власти лишить. Теперь его занятие - отхожие места чистить. Дерьмовщик. Выше князя на земле силы нету.

- Князь слуге страшен в тот миг, когда приказывает. А тут, хвать-похвать, князь, за заботами свой приказ и запомятовал, а слуге наруку. Тиун приказ князя забудет, а обиду смерда - никогда. Закупов из рук редко кто из тиунов выпускал, а этот тиун, что у Малуши - лютый зверь! Малуша сама его боится, во всем угождать ему готова. Князь далеко, тиун - под боком, а её бабье дело молодое, глупое.

- Нет! Вольничать тиунам князь не позволит, не таков князь, не такова Малуша. К тому же везде великой княгини глаз. Мудрой не даром зовут. Погосты завела, ловища, да перевесища.

- А что погосты? Смерду от них одни только беспокойства, да страхи. Круглый год княжеские люди нас объедают. Поборами замучили, да постоями. Мосты строй, дороги - прокладывай, за борти - налог, за землю - налог. Кто новую лядину зачистил, они тут как тут. Везде шарят, смотрят, значки на бирке метят. Скот у смерда проверяют, ловища отнимают. Княгиня Ольга везде насажала дозорных. Каждому дай… Вирники замучили. Дашь ему семь вёдер солоду на неделю, да овец, да пшена, да хлеба, да браги… Всё с нас, только со смердов.

- Князь не знает, а то бы…

- Это всегда так думают люди, что слуги балуют, а бояре добрые и ничего не знают.

- Я слышал, - сказал старший сын хозяина, - что в соседнем селении наместник отобрал ловища у смердов. Он ехал мимо перевесищ и увидел красивого лося в тенетах. И боярам сказал: беру за себя это ловище - этот участок леса. А смерды потеснятся.

- Враки, - возразил Улеб. - Смердам нечего тесниться, коли ловища на их земле.

- Смерды не хотели тесниться. Они в один голос говорили, что леса эти испокон им принадлежат. И все старики, выйдя из домов, указали на озеро, близ которого начиналась их земля и вплоть до болот, которыми она кончалась. Так боярин велел стариков загнать в болото и утопить.

- Как же можно это делать, - опять возразил Улеб. - Это несправедливо. Князь накажет наместника как разбойника и вора.

- Боярин тот и есть самый наместник князя, - ответил старший сын хозяина, парень с русой окладистой бородой.

Улеб расхохотался, рассказ парня показался ему глупым и потешным.

- Сродник! - сказал Улеб, - бабьи сказки это. - У них волос долог, а ум короток. Вот и болтают. Никто из смердов не уступит свои ловища.

- Я был в том селении, - заметил младший сын хозяина. - Верно говорит брат. Боярин забрал себе лучшие ловища. И теперь он послал туда своих ловчих, псарей, бобровников, тетерников, разных ловцов. И всю эту ораву теперь смерды кормят и даже многие стали закупами, задолжали боярину. И теперь боярин сам приехал на охоту с жёнками и холопами, тешится в лесах, а смерды то и дело несут ему мясо, рыбу, жито, мёд и пиво…

Не дойдут смерды до того, чтобы кормить боярских холопов. Никогда этого не было. Вот спросите у пращура. Он старые времена помнит… - пуще горячился Улеб.

Старик, сидевший подле хозяина дома, всё время молчал до этого. Но тут оживился. Старик этот жил вторую сотню лет и первым пришёл на эти места и пахал в любом месте и все леса считал своими. Все, находящиеся в погосте, были его потомками, но только установить, кто и кем кому приходится, он уже не мог. Сам хозяин дома смутно представлял, в каком он с ним находится родстве. Как только Улеб обратился к нему, старик встал, усмехнулся и ласково сказал:

- Нет, милок, не похвалю я нынешнюю жисть. Всё хорошее-то позади. Сравнения с прошлым нету. Бывало-то не слышно было ни про бояр, ни про тиунов, ни про погосты. Разве только князь придёт на полюдье. Снесёшь ему три куны, тем и доволен. А нынче начальников как мошкары. И всякому угоди. И князю дай, и наместнику дай, и тиуну дай, и дружину корми, и всю челядь, и всех холопов… Тяжёлая жизнь настала, милок. Ох как тяжела, даже терпенья нету. Бывало мы не враждовали из-за бортей, да и бортей-то не было. Вышел в лес, облюбовал себе любое дупло с роем и бери мёд сколько душе угодно. И реки и озера были ничьи. Кто ловит, того и место лова. Скинул портки, влез в воду да и выкидывай рыбу на берег. И жён умыкали на игрищах, не спрашивая их желания. Этой глупой дури, как сейчас повелось, и слыхом не слыхивали. Зачем бабе своевольство, от него один только грех. Перуна боялись больше и родителей чтили усерднее. И друг за друга держались в семье как пчелы в улье. А нынче-то молодёжь пошла испорченная, даже не знает, кто у них родня дальняя, а кто поближе. Боги нас видно покарали и за дело. В скверности и неверии погряз мир. И даже, слух прошёл, кое-кто из бояр и сама княгиня Ольга носят на груди изображение удавленного бога. Как это наши настоящие боги терпят эту мерзость. Видно до время терпят.

Старик сплюнул сердито и сел. Никто не думал ему перечить. Улеб знал, что старики всегда прошлое хвалят и ругают молодёжь. И принял речь старика не всерьёз.

А ендова то и дело переходила из рук в руки. Хозяйка не переставала подкладывать блины, которые тут же исчезали со стола. Улеб в не счесть который раз приложился к браге и сказал:

- Мы Сварогу дадим часть своих достатков, допьяна его напоим и принесём ему в жертву самого жирного вепря и большую печень оленя… И он нас не оставит.

Улеб переночевал у родичей, а поутру пошёл к своей тёще. У ней он оставил Роксолану. Он шёл к ней с котомкой подарков, которые выменял на куниц в Будутине.

Он нёс аксамит и паволоку, а также костяную гребёнку, украшенную резьбой, стеклянный стаканчик, бронзовое змеевидное колечко, ожерелье из зелёной глины и медное зеркальце с ручкой, оканчивающейся изображением животного. Он знал, что Роксолана будет довольна и счастлива. Никто ещё из женщин не имел такого зеркальца в Дубравне. Он подпевал ветру, пел про добрых богов, давших ему силу и ловкость прободать медведя рогатиной, положить на обе лопатки любого парня в Дубравне. Тот дряхлый старик, что брюзжал на молодых, он нелюб бабам, мужская ярость его покинула, боги его забыли.

Не чуя под собой ног, бросился Улеб в горницу, готовый от радости задушить Роксолану, обрадовать её подарками, похвалиться вниманием князя. Но горница была пуста и холодна. Медвежье одеяло валялось на лавке, прялка валялась на полу. Улеб выскочил в соседнее жилье тёщи. Она лежала на печи и охала:

- Где Роксолана? - вскричал он.

- Нет твоей Роксоланы. Проклятый тиун увёл её с собой.

Глаза Улеба налились кровью:

- Этого холопа Малуши я зарежу как поросёнка и голову отнесу князю. Сам Святослав его осудил. Наверно, слышали все…

- Да, все слышали, а что толку? Князь попировал в Будутине да и уехал. А тиун опять стал хозяином в округе… Взял военных слуг Малуши и прибыл в мой дом. Схватили Роксолану за волосы, да так и выволокли… Куда увезли, того не знаю… Пока ты там пировал да калядовал, жена стала холопкой…

Улеб засунул нож за голенище, подарки бросил на пол и помчался к лесу.

- Куда? - кинулась тёща. - Смотри, и самого себя погубишь.

- Свою жизнь не пожалею, а обидчика достану. Прощай, старая, может не увидимся больше.

Вскоре Улеб был уже на вотчинном дворе. Он увидел тиуна близ конюшни. Тиун вывел жеребца и запрягал его в расписные санки. Он собрался куда-то ехать.