Страница 13 из 185
- Лагир?! Алан!… - воскликнул Дубыня. - Вот какие добрые истины открываются у кумирни Белбога, покровителя благих дел и начал, Доброслав… Из-за него, Лагира, я и должен попасть в Херсонес. - Теперь в свою очередь Дубыня поведал Клуду о наказе умирающей матери своему сыну-солдату.
- Вот вместе мы и передадим ему этот наказ, - хлопнул по плечу чернобородого Доброслав Клуд.
- Что вы там всё шепчетесь, русские канальи? - недовольно спросил Фока, доедая угря, - поймайте нам ещё этих зверин… А впрочем, я сам…
Он выхватил из ножен меч и бросился в длинных, выше колен, сапогах, какие носили в Крыму велиты, к заводи, бесстрашно ступил в неё и начал наносить удары мечом по воде. Его примеру последовали и остальные солдаты. Они рубили рыбу слева направо - вскоре водоём окрасился кровью. Солдаты топтались в своих сапогах, поднимая со дна тихой заводи ил. Бедная рыба, зажатая со всех сторон, стала метаться, выпрыгивать на берег. Велиты, одуревшие вконец, наносили удар за ударом и хохотали.
Первым опомнился Доброслав. Он закричал что есть мочи:
- Стойте, безумные, это же заводь Белбога! Он же покарает нас! - и, видя, что его слова мало действуют на разошедшихся велитов, приказал солеварам: - Хватайте их!
Сам первым кинулся в воду, схватил Фоку за руки и выкинул велита на берег. С другими поступили таким же образом.
Мокрые, возбуждённые, со слипшимися на лбу волосами, которые выбились из-под кожаных шлемов, велиты теперь стояли и криво улыбались: видели, что сила сейчас на стороне Клуда и солеваров.
А напротив них тоже стояли шесть человек, составляющие священное число семейного очага, те, кого вот они, с мечами, безумными глазами и пеной у рта, верующие в своего, по их глубокому убеждению, справедливого и непогрешимого бога, называли варварами…
- Что же вы сделали?! - воскликнул Клуд. - После ваших копыт водоём всё равно станет чистым, люди придут сюда, подровняют берега, выправят дно, и снова сюда пойдёт рыба. Но Белбог видит, что сотворили это безобразие не они, люди, а звери…
- Что ты сказал? Мы - звери?! - взревел Фока и бросился к своему дротику. Но его успел вытащить из земли Дубыня и поднял жалом кверху…
- Да, звери! - злобно повторил Клуд. Плевал я на вас и на ваших деревянных истуканов, - уже остывая, проговорил Фока. Подошёл к Дубыне, взялся за древко дротика. - Дай сюда, не твой…
- Ты, Фока, не на истуканов плюёшь. На землю, небо и воду плюёшь, гад!… Отдай, Дубыня, ему дротик. Дураку оружие - всё равно что евнуху баба…
Когда они снова тронулись в путь, Клуд не стал садиться на свою лошадь, а привязал её сзади к повозке Дубыни и сел к нему, постелив кожух на глыбу соли. Фока и два его солдата, разобиженные, молча ехали впереди. Дубыня посмотрел на них, повернулся к Доброславу и начал рассказывать:
- На соляных приисках у нас надсмотрщиком служил ромей. И приглянулась ему жена одного солевара. Отправляет он его тоже с соляным обозом. А жена накануне сказала мужу, что ромей не раз уже приставал к ней. Тот сразу смекнул - дело нечистое: зачем его, женатого человека, посылает в Херсонес? Обычно отвозили туда соль холостые. Холостые, вроде меня, жили в казармах, а семейные - в ветхих избёнках… Ну, собрался муж, и как только обоз свернул на Корчев, он незаметно отстал и вернулся домой. А там - ромей и его телохранитель. Женщину они привязали к лавке, и ромей уже успел справить свою похоть… А муж на пороге, и в руках у него рожны[33]. Выхватил меч телохранитель, да куда там византийскому короткому мечу до славянских рожон… Истыкал ими ромеев так, что превратились они в рехи. Потом завернул в трабею[34] их, вынес в хлев и закопал. Вишь, ромей-то в нарядном плаце пришёл, думал, жена солевара увидит его в нём и тут же на полати полезет…
Солевар пустился в бега, а жёнка его удавилась. Но наши люди не стали для неё яму рыть и камнями заваливать, чтобы самоубийца по ночам не вставала и не пугала народ, а тихонько вынесли в поле и сожгли по-доброму… А тот солевар где-то бегает, как я в своё время… - И далее Дубыня поведал Клуду о том, как порешил он топором тиуна-хазарина. - С того дня, как покинул я своё селение на берегу Альмы, Доброслав, прошло пять лет. Уж и не знаю, что сталось с моими братом и сестрой… Обещал знак им подать - не получилось.
- Твоё селение-то далеко от переправы? - спросил Доброслав.
- Почесть, рядом, совсем рядом! - обрадовался Дубыня.
- Считай, повезло… Сделаем так, чтоб к переправе приехать поздно вечером, тогда тебя не опознает никто. А пока мы будем распрягать лошадей и на ночлег устраиваться, ты проберёшься в свою избу, и, может быть, даст тебе домовой увидеться со своими…
- Доброго счастья тебе, Доброслав! Доброго счастья! - У Дубыни радостно заколотилось сердце.
Клуд улыбнулся, но потом лицо его как-то сразу помрачнело, он вперил взгляд в сторону, на виднеющиеся вдали высокие холмы. Обоз с каждым шагом лошадей приближался к Понту Эвксинскому, уже ветер становился мягче, и на вершинах гор не было снега. В долинах зеленела трава, солевары сбросили с себя кожухи, велиты сняли кожаные шлемы, подставляя ветерку разгорячённые лбы.
- Сдаётся мне, Дубыня, что придётся с ними, - кивнул Клуд на солдат, - схлестнуться насмерть… Не с этими, может быть, а вообще - с византийцами. Мы не рабы им, а находимся в положении невольников… Дань плати, с дыма - тоже, а иначе - в цепь и на торжище… Тогда чем же мы отличаемся от невольников?!
- Я и сам думал об этом, когда ходил в кандалах…
- Только хозяева у нас разные определяются. К примеру, нашим селением управляет ромей, вашим - хазарин. А ромей и хазарин здесь, в Крыму, что два ворона, и друг другу глаза не выклюют… Когда печенеги стали нападать на хазар, то каган обратился не куда-нибудь, а в Византию, чтобы она помогла крепость на Дону поставить… Дружба у них ведётся издавна. Понимают, порознь им нас, славян да алан, гениохов и ахейцев[35], в узде не удержать, вот и подпирают друг друга. Аристея, Настя по-нашему, древлянка она…
- Древлянка? А замужем за тиуном-ромеем… - удивился чернобородый.
- Так сложилась её судьба… Настя и сказала мне, что навёл хазар на Световидов праздник бывший тиун ромей Иктинос. Видишь, как они заодно - ромеи и хазары, хотя вера у них разная, да помыслы одни - властвовать… Нас обирать! А нам лишь остаётся подставлять свою выю под их хомут и пахать… Потому мечта моя, Дубыня, увидеть реку Борисфен… Ещё с детства, с того злополучного праздника. Умирая, мой отец взял с меня слово, что я, став взрослым, уйду к берегам этой реки. Там Русь наша. Говорят, тоже не следка живётся худому люду, но всё же свои… И под княжеской защитой. Вот для чего мне Бук нужен, Дубыня, чтоб друг вернее верного был… Человек предаст, такой - никогда. Подрастёт, и уйду с ним.
- Возьми и меня с собой, Доброслав, я тоже тебе буду вернее верного, как собака, как Бук твой… - И столько мольбы было в глазах Дубыни, этого издёрганного, но не сломленного судьбой человека, что Клуд сразу поверил ему и сказал:
- Я бы взял тебя, друг. Но после разговора с Аристеей, древлянкой, всё круто переменилось… Я долго размышлял и теперь уже более твёрдо, нежели тогда, при общении с Настей, скажу: да, мы должны не сидеть, а идти будущему навстречу, надо спешить! Пролитая кровь моих родичей требует отмщения. Я задумал, Дубыня, пробраться в Константинополь, найти Иктиноса и от имени погибших на празднике Световида казнить. Настя сказала, что он служит регионархом, начальником над людьми, которые поддерживают порядок в одном из четырнадцати регионов города. Греческий я знаю. И с чем бы мне ни пришлось столкнуться, эту месть я постараюсь свершить. А потом, если убережёт меня бог, уйду в Киев…
- Го-ло-ва! - восхищённо протянул Дубыня. - Такое тоже по мне, Клуд. Да мы не только Иктиноса, а и самого… Я греческий тоже знаю.
[33] Рожны - вилы.
[34] Трабея - белый плащ с пурпурными полосами.
[35] Гениохи, ахейцы - племена, которые пришли в Крым с берегов Кубани.