Страница 24 из 46
В те дни в Братиславе еще не было извозного ремесла, хотя город, в котором австрийские императоры короновались венгерскими королями, уже достиг вершины своего расцвета. Депутаты парламента и их семьи, прислуга внесли удивительное оживление в эти старинные стены. Однако такого обыкновения как в Вене, чтобы люди занимались извозом как ремеслом, за деньги, тут еще не существовало. Возникло оно чуть позднее, несколько лет спустя, и связано было с именем врача Петера Химлера. А в то время это занятие еще не было известно. Да и излишне оно было бы: кто был барином, тот приезжал на сессию парламента своим четвериком, а не барин и не мог быть депутатом парламента. Для бедняков же существовал почтовый дилижанс, отправлявшийся ежедневно, по вторникам же и по четвергам между Веной и Братиславой курсировал омнибус - только и на тот и на другой нужно было заранее покупать билеты. О эти милые, приветливые омнибусы! Каждый, отправлявшийся на них в дорогу, брал с собой свою провизию. Что же касается хорошего настроения, оно рождалось уже во время самого путешествия в этих омнибусах, по дороге.
Рябой племянник трактирщика, послушный как автомат, мигом убежал выполнять дядино поручение, и не успели они пропустить еще по стаканчику вина, как он уже возвратился, ухмыляясь во всю свою красную рожу.
- Ну что там говорит Кирнер?
- Говорит, что его подводу заарендовал едущий в Вену барон Иштван Сепеши.
- Дивна штука - пушка-кукушка! - заметил Геленчер. - Ну а у Фельдмайеров ты, конечно, не был?
- Был и там.
- Ну и что?
- То же самое сказал, что и Кирнер.
- Что именно?
- Что его подводу нанял для поездки в Вену барон Сепеши.
- Дивна штука, пушка-кукушка! - воскликнул господин Геленчер. - По-моему даже и барон мог бы уместиться на одной подводе. Неужто он один сразу в трех экипажах поедет?
- У Фльдмайеров сказали, что он каких-то рабочих везет в Вену. Ан сахарный завод в Майдлинге.
- Рабочих? Барон Сепеши? Пусть дурак ему поверит. Тут что-то не то! У этого барона и так не все дома.
Акли навострил уши, сердце его громко забилось.
- Как? Это тот самый чудаковатый барон Сепеши?
- А вы что, разве знаете его?
- Да, по Вене. Не женился он еще?
- Нет, но поговаривают, что, мол, отремонтировал он свой родовой замок нынче осенью. С большим блеском и помпой. Тут недалеко. Возле города Базина, его замок и находится...
Акли взволнованно забарабанил пальцами по столу.
- И что же, он на первый день рождества в Вену рабочих везет? - продолжал вслух высказывать свои сомнения Геленчер. - В такое время и тамошние-то рабочие все по домам расходятся. Правда, этот мой Рябина вечно насобирает всякой чепухи, только пошли его куда-нибудь.
Но рябой малый не сдавался:
- А вот посмотрите, так и будет. Как я говорю! Потому как я своими глазами видел: некоторые из ополченцев, что у нас в обед вино пили, теперь у Фльдмайеров сидят. В большой комнате, за столом, и все в крестьянских полушубках. Вот они-то завтра и поедут в Вену или куда там на подводе.
-Кто это тебе сказал
- Францишка Фельдмайер.
- Вот как? Ты значит и с ней говорил? То-то смотрю: у тебя глазища как фонари сияют. Словом, это барона Сереши люди?
- Так точно. Его это люди.
- Ну что ж, это вполне даже возможно, - задумчиво подтвердил Геленчер. - Потому что в свое время Сепеши был командиром у ополченцев в Чаллокезе. Только я, конечно, сомневаюсь, чтобы эти гордецы, мелкопоместные дворянишки, согласились переодеться в крестьянскую одежду и поехать рабочими на сахарный завод в Майдлинге. Все-таки дурак ты, Рябина. Тут какое-то большое дело готовится, военного порядка дело. Это уж точно, как то, что меня Геленчером зовут.
- Что вы имеете в виду? - мрачно полюбопытствовал гость, впившись остеклянелым взглядом в заросшее щетиной морщинистое лицо старого трактирщица.
- А то, что видно правду говорит Дюри. Потому что, когда мою подводу арендовал лакей барона, он ведь и мне тоже сказал, что будто бы рабочих повезет в Вену. Да попросил запрячь лошадей в дроги-долгушу, на которых я сено вожу. Это значит, чтобы побольше народу на подводе уместилось. Так что завтра утром эти "работяги" явятся и к нам...
- С карабинами под полушубками?!
Миклошем Акли овладела тревога, хотя он и сам не смог бы объяснить себе, - почему? Ну что в том дурного, или тем более страшного, что Иштван Сепеши поедет в Вену с мелкопоместными дворянами и добавит к тысяче своих выходок, которые он до сих пор за свою жизнь устроил, еще одну, тысяча первую?! От этого он не станет ни большим дураком, чем до сих пор, ни меньшим. Что же касается таинственности, которой окружена вся его затея, так это немножко необычно. И потому вполне объяснимо было любопытство самого Миклоша. Хотя если снять со всего этого дела покрывало таинственности, вполне вероятно, что обернется оно самым заурядным сумасбродством. Но как бы там ни было, для беспокойства Акли еще не имелось никаких оснований. Все это так. А с другой стороны и любопытство и беспокойство всегда из одного колодца воду черпают.
Словом, он не мог ничего с собой поделать и как ни пытался успокоить нервы с помощью логических рассуждений - все было напрасно. Ясно было одно, что плохую шутку затеяла с ним судьба: тело его вышло из темницы на свободу, а душа, как ему кажется, еще больше запуталась в невидимых водорослях и бьется там беспомощно, будто рыбка малая.
Правда, первое мгновение он даже усмотрел заботу провидения, что эти сведения дошли до него, и им овладело страстное желание действовать. Он хотел куда-то помчаться, распорядиться, воспрепятствовать. Наверно надо было бы разбудить наместника короля, если он здесь в городе ( хотя едва ли он будет здесь на рождество), явиться к председателю нижней палаты парламента и сказать ему: готовится какое-то страшное покушение, ради бога, помешайте этому и как можно скорее! Но все это были только мгновенные порывы, тот удивительный цветок храбрости, который раскрывается в сердце мужчины на какие-то полминуты, а затем никнет под леденящим холодом фактов и тут же и осыпается. Глупость. Глупость все это! Ведь теперь за его спиной не стоит всемогущий император, которого можно было бы достать, будто из кармана собственной жилетки, как в те давние дни, когда он в качестве придворного шута царил на паркете Бурга; здесь он обречен на необходимость быть человеком умным, который вынужден признать, что слуги королевского наместника мигом вышвырнут его, если он заявится к нему во дворец и попросит разбудить их господина. А если и не выбросят, что он собственно скажет наместнику? Что барон Иштван Сепеши готовится поехать в Вену с переодетыми ополченцами и просить его, чтобы он им помешал?! В лучшем случае наместник посмеется над ним и скажет: "Готовится, ну и пусть едет! Для того и шоссе проложено от Братиславы до Вены, чтобы по нему ездили".
Но вдруг ему пришла совершенно неожиданная мысль, и он, уже несколько успокоенный ею, повернулся к Матияшу Тооту:
- Ну уж если так обстоят дела, мой дорогой хозяин, может быть и я переночевал бы у вас? Полагаю, найдется для меня маленький уголок? А утром рабочие возьмут и меня с собой на телегу.
Матяш Тоот приветливо заулыбался:
- Что касается угла, то пожалуйста, вон налево - светлица. Там будет вам спокойненько, будто малому дитяти в переднике у девы Марии. А вот чтобы вас на свою повозку взяли люди барона, за это я отвечать не берусь, особливо, коли они в Венну по какому-то тайному делу едут.
- А мне как раз это-то и важно. Ох, как был бы я вам благодарен, если бы вы как-нибудь сделали это. Может быть, прибегнув к небольшой хитрости?
- Небольшой хитрости? Гм, - повторил старый Геленчер, и глаза его заблестели. - Это вы как понимаете? Дивна штука! Пушка-кукушка!
- А так понимаю, что с помощью небольшого военного приема! Прием - против приема.
- Прием говорите? Гм. А почему и для чего? Чей прием и против кого опять же?