Страница 5 из 18
Меж тем Кучум начал мало-помалу приходить в себя и теперь, судя по всему, ему было неловко перед Алтанаем и Сабанаком, вернувшимся с белым, как тюрбан шейха, лицом обратно к костру.
Солнечные лучики потянулись через расступившиеся перед ними узкие стволы берез, создавая длинные ломкие тени и делая все вокруг зыбким, молодым, радостным.
Только трое сидевших у потухшего костра мужчин не выглядели радостными. Скорее наоборот, они испытывали разочарование от прихода нового дня, чистого утреннего воздуха, приятно щекотавшего ноздри, легкого ветерка, отгоняющего надоедливый гнус. Долгое время никто из них не проронил ни слова, сосредоточенно вглядываясь в серый пепел остатков костра, словно там невидимой рукой кто-то начертал таинственные знаки, сообщающие их дальнейшую судьбу.
Лишь Сабанак время от времени бросал незаметно взгляд, словно случайно поворачивая вбок голову, на два неубранных трупа, лежащих в неуклюжих позах на ожившей под утренними лучиками поляне.
— Однако надо погоню отправить за теми… — первым заговорил Алтанай, чуть кашлянув.
Кучум молчал, продолжая сидеть с полуприкрытыми глазами. И если бы не его руки, непрерывно скручивающие и развивающие обратно конец плети, то можно было бы решить, что он спит или дремлет.
— Так будем отправлять погоню? — уже более настойчиво переспросил башлык и зевнул, показывая тем, что его дело сторона, пусть хан решает, он тут главный.
— А если не найдут? — отозвался наконец Кучум.
— Найдут, не найдут… — передразнил башлык, — прямо как красна девка: дам не дам. Не найдут, так видно будет…
— Будет видно, что мы остались без золота, — все так же негромко и почти равнодушно бросил Кучум. Но по тому, как заиграли желваки на скуластом лице, было ясно, сколь неприятен ему весь разговор о золоте и сбежавших предателях.
— Да куда они денутся, найдем… — Алтанай беспечно потянулся.
— Нет, — жестко отрезал Кучум, — сейчас не время. Далеко не уйдут, но и трезвонить на весь свет о том не следует. Поняли меня?
Башлык с племянником молча кивнули, Алтанай опять тяжело вздохнул и собрался что-то ответить, но замолчал, повернув голову в сторону тропинки, где лежал мертвый кипчак, Несколько раз в лесу треснула ветка, и легкий шорох быстрых шагов донесся до них. Похоже, что кто-то торопливо пробирался тропинкой в их сторону.
Сабанак вскочил первым и, выхватив саблю, сделал несколько шагов вперед, как бы прикрывая собой хана, оставшегося сидеть неподвижно, словно он и не слышал чьих-то крадущихся шагов. Алтанай поднял легкое копье и чуть отвел руку, изготовившись к броску. Теперь-то их не легко будет взять даже десятку воинов, они умели постоять за себя и показать, на что способны в открытом бою.
Наконец, кусты раздвинулись, и на поляну ступил совершенно невооруженный старик — караван-баша, что-то торопливо бормочущий себе в тонкую седую бороду. Он едва не наступил на лежащего убитого кипчака и испуганно вскрикнул, бросившись в сторону, оступился и упал на землю, смешно выставив вперед обе руки.
Алтанай гортанно захохотал, уперев руки в бока, но не выпуская копье. Сабанак кинул взгляд на Кучума, продолжавшего неподвижно сидеть и теребить конец плетки, словно его и не касалось происходящее вокруг.
Старик поднялся с земли и, подслеповато щурясь и испуганно хлюпая маленьким сморщенным носиком, отер ладони о полы халата и, наконец, разглядев сидящего у костра Кучума, двинулся к нему, выбросив обе коротенькие ручки вперед. Не дойдя нескольких шагов, он повалился на землю, не забыв, однако, отстранить длинные полы халата в сторону, и, встав на колени, торопливо зачастил;
— Хан, всесильный хан! Прости меня старого и немощного человека! Это я виноват, я виноват во всем, что случилось. Я поверил ему, что он послан от тебя. Но потом понял, что что-то не так, и потребовал отвести меня к тебе. Тогда он ударил меня по голове, грозил, что убьет, если я не отдам ему кошель с золотом…
Кучум, не дослушав старика, нетерпеливо махнул рукой, резко остановил:
— Помолчи, старый пень! Кому ты отдал золото?
— Пришли двое воинов, сказали будто от тебя… — Караван-баша обвел взглядом поляну, задержался на Алтанае и продолжил:- Потребовали от меня золото, мол, ты велел принести. Я растерялся: как быть, если они в самом деле от тебя, великий хан? А потом сомнение меня взяло, а вдруг да врут они. Говорю, ведите к хану… А они, один, здоровый такой, как треснул меня по голове, и все. В себя пришел, слава Аллаху, жив вроде. А кошеля нет… Вот и побежал к тебе.
— Чурбан старый! Да как ты мог поверить, что я среди ночи отправлю каких-то паршивых оборванцев к тебе за золотом. Как мог?!
Старик, не вставая с колен, прикрыл обеими руками голову, выражая тем полную покорность и смирение. Вся его поза говорила о том, что он готов принять смерть как должное.
Кучум вскочил с земли и, подойдя к караван-баше, ткнул его концом сапога.
— Ты видел куда они побежали?
— Как я мог видеть? Я лежал полуживой и ничего не видел, не слышал. Но мой мальчишка слуга проснулся и выследил их…
— Говори где они!
— Они бросили коней и сели в лодку. Куда потом поплыли, он не знает, Верно, на ту сторону реки.
Кучум и Алтанай переглянулись, без слов поняв друг друга.
— Ладно, — проговорил Кучум, — если бандитов не изловят, то тебе придется распрощаться со всеми товарами, они пойдут в уплату вместо тех золотых монет, что ты прошляпил.
— Светлейший хан, да разве моя в том вина?! Сам не знаю, как и жив остался… И товары не мои, то добрые люди мне доверили. У меня, кроме ишака, ничего своего и нет, да вот разве халат рваный.
— Поговори у меня еще. Меня это не касается чьи товары. Как сказал, так и будет. А сейчас пошел вон, И молчи, никому ни словечка, И парнишку своего предупреди, а то он быстро своего языка лишится.
— Молчу, мой хозяин, язык себе откушу, но ни словечка не пророню, А мальчишке и вовсе ничего не ведомо. Да сохранит тебя Аллах, да продлятся дни твои на этой земле. — И, пятясь задом, караван-баша отполз в сторону, а потом вскочил на ноги и, довольный, пустился бежать обратно по тропинке.
— Все против меня. — Кучум со злостью хлестнул себя по голенищу и пошел к своему коню, что пасся неподалеку.
Сабанак с башлыком решили, что им пора отправляться к сотням, и тоже направились к своим скакунам, безучастно щипавшим траву на поляне.
Но, видимо, происшествия сегодняшней ночи далеко не закончились. Со стороны тропинки, на которой только что скрылся старый караван-баша, раздался стук копыт, и на поляну выскочил всадник на взмыленной лошади, тяжело поводящей боками, покрытыми клочьями пены. Всадник осмотрелся и, не обратив ни малейшего внимания на убитых, направился к Кучуму.
Увидев всадника, Кучум остановился, и сердце его болезненно сжалось, как обычно бывает перед ожиданием дурных вестей. То прискакал его лазутчик, пробирающийся впереди каравана под видом гонца от казанских ханов. Он должен был собирать сведения о воинских силах сибирцев, обнаруживать засады, если такие окажутся, и сообщать о том Кучуму.
Коль он пожаловал сюда в открытую, то надо ждать плохих вестей. Мустафа-Сеид, так звали лазутчика, был опытен в тайных делах и знал, что его первого вздернут на осине, обнаружь он себя хоть чем-то, И Кучум верил ему, как никому другому.
— С чем пожаловал, Мустафа-Сеид? Верно, с плохими вестями, коль так спешил.
Лазутчик легко спрыгнул на землю, отер шею лошади ладонью и кинул осторожный взгляд в сторону башлыка с племянником. Кучум понял его и, криво усмехнувшись излишней осторожности того, кивнул головой.
— Говори, то свои люди, Я им доверяю, как и тебе.
— Хан, — тихо заговорил Мустафа-Сеид, облизывая потрескавшиеся губы, — я узнал, где их верховный князь Едигир…
— Где?! — почти одновременно вырвалось у всех.
— Неподалеку отсюда, — продолжил лазутчик столь же неторопливо, словно желал накалить своей неспешностью и без того взвинченных его появлением слушателей, — он на медвежьей охоте, На той стороне реки. — Мустафа-Сеид указал на другую сторону полноводной реки, на берегу которой они находились. С ним не больше двух десятков охраны. Он не ждет твоего прихода, мой хан.