Страница 22 из 65
— Третий пехотный.
Или:
— Первый егерский.
И еще:
— Кавалергарды. Элитная рота. Офицер…
Они вдруг оказались посреди лесной чащи. И почти сразу где-то совсем близко раздались дикие выкрики, ругательства и чужая гортанная речь.
— Казаки!
Солдат почти упал с лошади.
— Я привык воевать, стоя на земле, — сказал он.
На них выскочили два всадника, преследуемые русскими. Одним прыжком Ландро взлетел в седло. Выхватил саблю из ножен, изготовился к бою. Казаки, верные своей тактике, непрерывно крутили вокруг своих жертв карусель. Они наскакивали, затем, увеличивая дистанцию, отъезжали в сторону и снова бросались вперед с пиками наперевес. Один из французов получил удар пикой в грудь и упал. Другой храбро защищался, но ему было все труднее сдерживать врага. Ландро понесся вперед. Он наносил, быстрые, разящие удары направо и налево. Уже его сабля перебила древки нескольких пик и пару раз достала до цели. Три казака свалились замертво от выстрелов Десланда и солдата. Двух других, задетых саблей Ландро и застрявших в стременах, поволокли за собой лошади. Остальные ретировались. Шевалье остановился, не решаясь преследовать их в лесу. Вытирая клинок сабли, он огляделся, пытаясь рассмотреть, кого же он спас. Сначала он узнал кобылу, ее стройные ноги, пышный хвост и несравненный взгляд ее больших влажных глаз, потом и всадника — толстого полковника егерей, его меховая накидка висела, разрубленная в клочья, забрызганная свежей кровью.
— Я ваш должник, — проговорил полковник, с трудом переводя дыхание. — Они тоже. Всех нас ждет один конец, лейтенант, но все же спасибо. Я хотел бы иметь вас под своей командой… Да, лейтенант, я был бы рад…
«Они» — это еще один егерь и его лошадь. Молодой парень с почти детскими бледно-голубыми глазами уже отмучился. Его лошадь, с глубокой раной на шее, орошала снег своей последней кровью.
— Один из моих солдат, — произнес полковник. — Случайно встретились.
— Все здесь происходит случайно. Начиная с Немана, все стало непредсказуемо.
— Храбрый мальчик… Верный… Он заслужил…
По подбородку полковника потекла красная, сразу же чернеющая тонкая струйка. Ландро подумал о лошади: «Пропадет зря». Осмотрел двух других, они тоже были ранены. У Десланда была только царапина на левой руке, но ветеран получил удар пикой в грудь. Из его рта с воздухом вырывалась кровавая пена. Однако ему еще удалось вытянуться на дрожащих ногах, чтобы отдать честь полковнику. Затем он тяжело опустился на ствол поваленного дерева.
— Проклятье… На этот раз досталось… Оставьте меня… Со мной все кончено…
— Мы тебя привяжем к лошади, — сказал Ландро.
— Довезем до лазарета, — добавил Десланд.
— Скажете тоже.
Из-под обожженных морозом век выкатилась слеза.
— Сорок пять лет… Вальми… Египет… Солнце Аустерлица… И ни одной нашивки! Даже креста нет… А под Москвой мне обещали… «Монтийон, запишите его имя, он…»
— Что он говорит?
— Он заслужил крест на Большом редуте, но не успел получить.
— Рука меня не слушается. Сними мой крест, лейтенант. Хорошо. Дай ему крест от имени императора. Получше прикрепи, чтобы вороны не утащили… Эти вороны…
Солдат уже не мог двигаться. Но он видел медаль на муаровой ленте, видел, как ее прикрепили ему на грудь. Он попытался пошевелиться, губы его задрожали.
— Почетный крест!.. — прошептал он.
В ранце умершего нашли кусок мяса, бумажник и связку лука. Чтобы уберечь тело от ненасытных стервятников, уже рассевшихся в ожидании трапезы на ближайших елках, Ландро нагреб над телом холм снега и утрамбовал его ногами.
— Друзья мои, — обратился к ним полковник, — я не хочу вас задерживать… Но я еще задержусь, извините меня… Не хотелось бы околеть здесь… Если я…
Он еще пытался держаться в седле и даже отказался от перевязки.
— Нет, ничего… Кровь сама остановится.
Но скоро пришлось привязать его к лошади. Шевалье повел ее за повод. Он шел с ней рядом, щека к щеке, и с волнением и радостью ощущал ее теплое дыхание. Начало темнеть. Вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ни огонька, ни крыш хоть какой-нибудь деревни, только сводящее с ума белое безмолвное пространство и засыпанные снегом пирамиды елей. Сквозь эту холодную пустыню все шли и шли колонны измученных людей, безразличных ко всему, кроме своих страданий…
Была уже поздняя ночь, когда их внимание привлек неверный, колеблющийся проблеск огня. Они направились в его сторону и вышли к полуразрушенной избе, за обгоревшими стенами которой горел костер походного бивуака. Час назад раненый полковник обратился к своим спутникам:
— Благодарю, друзья, за все. Я чувствую, жизнь уходит. Лейтенант, закопай меня в снег тоже…
— Не хороните себя раньше времени! Мы вытащим вас отсюда. Потерпите немного.
— Хороший совет… На поясе у меня фляжка с водкой. Дай мне глоток… Оставь себе остальное… Как тебя зовут?
— Юбер дю Ландро.
— Возьми мой бумажник. Передай его моей семье. Напиши… Возьми деньги и мою лошадь… Ее зовут Тримбаль… Отличная лошадь, другой такой не встречал… Славная Тримбаль… Славная…
— Потерпите, все еще образуется. Не надо разговаривать, со словами уходят силы.
Когда шевалье развязал веревки, тело полковника, как мешок, свалилось с лошади. Он был мертв и уже остыл. Ландро взял его бумажник и деньги. Вместе с Десландом они насыпали над телом большой сугроб снега и утрамбовали его ногами. За их работой, распластав крылья по снегу и раскрыв клювы, наблюдали несколько воронов. На этот раз друзья разделили трапезу с несколькими гренадерами. Но сначала шевалье надергал из остатков крыши соломы, накормил ею лошадей и дал им воды, растопив в котелке несколько пригоршней снега. Ночью он спал, что называется, вполглаза. Не потому, что боялся нападения, его усталый мозг уже давно не испытывал страха, но он несколько раз за ночь вставал, подходил к Тримбаль, чтобы посмотреть на нее, сказать ей что-нибудь ласковое, укрыть ей спину своим плащом. Кобыла клала ему на плечо свою заиндевевшую морду, и шевалье млел от счастья.
С этого момента он больше не сомневался, что выживет, выберется из этого ада, несмотря ни на что. Однако это был еще не конец его одиссеи, самое трудное ждало его впереди. У него и у Десланда было теперь по лошади, и они были богаты: имели связку лука, немного сахара, полфляжки водки и несколько картофелин. Можно было продержаться несколько дней. Через некоторое время, без особых приключений, они добрались до Березины. Но там они оказались не первыми. Огромные массы отступающих войск скопились на берегу реки перед мостами, наведенными в нечеловеческих условиях саперами генерала Эбле.
— Это напоминает мне Сен-Флоран-ле-Вьей, переход через Луару, — сказал дю Ландро. — Наполеон тогда был удивлен. Он назвал наших солдат сильфами…
— Кто это такие?
— Понятия не имею.
В толпе говорили, что император, батальон его генералов, Старая гвардия и остатки артиллерии уже переправились на другой берег. Затем начали пропускать обозы с награбленным в Москве добром. Потом прошел корпус кирасиров. И только тогда к переправам допустили остальных. Толпы солдат заполнили мосты. В ледяную воду полетели люди, лошади и повозки. Когда прокатился слух, что невдалеке замечены русские, паника достигла апогея. Обезумевшие люди бросались в воду, надеясь добраться вплавь до другого берега. Они барахтались среди битого льда, хватались за опоры мостов и погибали, протягивая руки в мольбе о помощи. Мороз все крепчал. Настил мостов покрылся коркой льда и превратился в скользкое зеркало, на котором скользили тысячи людей. Вскоре появились и русские. Они не спеша устанавливали орудия, тщательно выбирая позиции для своих батарей. Первые ядра ударили по мостам и скоплению людей на берегу, образуя кровавые проплешины в тесной толпе. Из тысяч глоток вырвался вопль ужаса! Юбер и Десланд были подхвачены обезумевшим человеческим потоком, и их, как щепки, понесло к качающемуся, готовому в любой момент рухнуть, сооружению. Вспышки разрывов выхватывали из наступающей темноты перекошенные лица, раскрытые в крике рты. Люди скользили, падали и уже не могли подняться: так и погибали под ногами своих товарищей. Сам не зная как, шевалье оказался на мосту, у самого края настила, перед кипящей от тонущих тел водой. Ноги Тримбаль заскользили.