Трудная позиция

Курсанты рассмеялись. Поборов смущение, Винокуров сказал с лукавинкой:

— Не с того боку, товарищ старший лейтенант.

— Вижу, вижу, — сказал Крупенин. — А вот почему вы, друзья хорошие, из клуба сбежали раньше всех, не знаю.

— А нам, товарищ старший лейтенант, подрепетировать нужно, — объяснил Яхонтов уже серьезно. — Генерал сказал, что завтра в Доме офицеров выступать будем.

— Ах, вот в чем дело! Тогда давайте репетируйте, а мы посмотрим.

Красиков тем временем открыл свою тумбочку, порылся в тетрадях и, отыскав листок с торопливым карандашным рисунком Саввушкина, протянул его Крупенину.

— Вот, товарищ старший лейтенант, посмотрите.

На рисунке действительно были острова с пальмами, корабль и подпись Саввушкина.

5

В клуб Крупенин вернулся поздно, после двенадцати. Вместо предполагаемых пятнадцати-двадцати минут он пробыл в батарее более двух часов и теперь, отыскивая среди танцующих Надю, не знал, как же объяснить ей свое исчезновение.

Народу в клубе поубавилось, но бал продолжался. Полный, раскрасневшийся дирижер время от времени поворачивался от оркестра к танцующим и размашистым движением рук словно прибавлял веселья.

Остановившись у одной из колонн, Крупенин долго и внимательно присматривался к проплывавшим мимо него парам, а сам все думал: «Ну что я скажу ей, что?»

Но объясняться не пришлось: Нади в клубе не оказалось. Не оказалось и Вашенцева, и это больше всего встревожило Крупенина. Он не понимал, как Надя может разрешить ухаживать за собой человеку, у которого есть семья? Разве только по злости, в отместку ему, Крупенину?

— А скучать нельзя, скучать запрещается, — прозвенел за его спиной веселый девичий голос.

Голос показался Крупенину знакомым, но его обладательница была в маске, и он, как ни старался, не мог узнать ее.

— Кто вы?

— Я Тайна. — Девушка понизила голос почти до шепота: — Зовите меня Тайной.

— И вы надеетесь, что я вас не разгадаю?

— Не знаю. Попытайтесь.

Крупенин взял девушку за руки и пригласил танцевать, продолжая внимательно разглядывать ее. — А может, все-таки скажете свое имя?

Она, запрокинув голову, громко рассмеялась, и опять ее приятный звенящий голос показался Крупенину очень знакомым.

— Ну хоть намекните, — попросил он. Любопытство разбирало его все больше и больше.

После двух танцев девушка неожиданно объявила, что ей пора уходить, что ее время на этом веселом балу уже заканчивается.

— Значит, так и не откроетесь? — спросил Крупенин.

— Но вы же хотели разгадать сами, — ответила она с прежней таинственностью.

— Хорошо, — сказал Крупенин, — я провожу вас.

— Только учтите, я очень далеко живу. Почти на самом краю города.

— Пугаете?

— Нет. Просто не хочу, чтобы вы потом сожалели о своем решении и во всем винили меня.

— Какой вздор!

— Да? Возможно... — Она легко взмахнула рукой, и маска мгновенно слетела с ее улыбающегося лица.

— Люся! Как же это? Вот чудеса! — удивился Крупенин, узнав медицинскую сестру, которая когда-то, на второй или на третий день после его приезда с Севера, лечила ему руку от укуса какого-то ядовитого насекомого. Потом Крупенин еще раза два заходил к Люсе в медпункт.

— Теперь вы, конечно, провожать меня не решитесь? — с чуть приметной лукавинкой спросила Люся.

Крупенин не ответил. Он молча взял у Люси номерок на пальто и вместе с ней направился в раздевалку.

Ночной городок был уже не тот, что раньше. Он словно уменьшился, опустил свои каменные плечи. По-прежнему горели только фонари на столбах, да ракета над клубом светилась иллюминацией. Но и она, затуманенная сыпучей белой крупкой, с каждой минутой тускнела и теряла очертания. Разыгрывался буран. Набирающий силу ветер свивал крупку в тугие хлесткие вихри и лихо гнал их от здания к зданию, дико посвистывая.

— А я ведь сказала вам неправду, что тороплюсь домой, — призналась Люся, едва они отошли от клуба. — Дежурить я должна в медпункте. Так что ваша задача облегчается, Борис Афанасьевич.

— Вы очень заботливы. Но я предпочел бы все-таки пройтись, — возразил Крупенин.

Она удивилась:

— В такой буран почти через весь город?

— Даже дальше.

— О, какой вы, Борис Афанасьевич! Тогда приходите завтра в мединститут на наш студенческий бал. Я приглашаю вас.

— Спасибо, Люся. Не смогу.

— Значит, боитесь бурана?

Крупенин промолчал.

— Ну вот мы и пришли, — сказала Люся, когда поднялись на припорошенное снегом крыльцо медпункта. — До свидания. — И она быстро исчезла за дверью.

«Ну вот и Люсе испортил настроение», — искренне досадуя, подумал Крупенин и зашагал к проходной, подставляя лицо резким порывам ветра.

Когда-то в детстве он слышал от старых людей, что новогодний буран очищает землю от всяких невзгод и приносит большое счастье. «Ничего себе, осчастливил», — Крупенин тяжело вздохнул.

Идти было нелегко. Местами отполированная ветром дорога сделалась такой скользкой, что приходилось балансировать руками, чтобы не упасть. А там, где буран уже перехватил дорогу белыми жгутами, ноги вязли в плотном и скрипучем снегу.

Сразу за проходной начинались похожие друг на друга жилые дома офицеров. Четырехэтажные, желтые, с навесными балконами, они одной стороной глядели на училище, другой — в степь, где ломали равнину горбатые холмы и на десятки километров не было ни единого селения.

Крупенин подошел к дому, где жили Забелины, надеясь хоть что-нибудь узнать о своей беглянке.

В сторону училища глядели три окна Забелиных: одно из кабинета генерала и два из большой комнаты, где стояло Надино пианино. Еще издали Крупенин заметил, что все три окна были темными. «Значит, спят уже Забелины, — подумал Крупенин. — А может, и не спят. Может, уехали в Дом офицеров или куда-нибудь к летчикам в гости».

По еле приметной в снегу дорожке он торопливо обошел дом и оказался один на один со степью. Ветер здесь бушевал свободно, и снежные вихри вздымались чуть ли не до самой крыши. Но Крупенин не замечал ничего, кроме освещенного окна в Надиной комнате. В незалепленные бураном прогалины были отчетливо видны овальные кружева тюлевой шторы.

Теперь уже Крупенин был уверен, что Надя дома, что родители ее, конечно, спят, а сама она, скорей всего, читает. Как-то она говорила ему, что любит по ночам читать, даже иногда засыпает с невыключенным светом.

У дома на высоких металлических столбах, тревожно позвякивая, раскачивались круглые электрические фонари. Чтобы не оказаться кем-нибудь замеченным под чужими окнами, Крупенин поспешил уйти в темноту.

Из ночной степи на освещенный городок Крупенин смотрел раньше, когда приходил сюда вместе с Надей. Но это было в тихую, сухую погоду, когда осенние, увядающие травы стояли, как литые, и воздух был наполнен приятными горьковатыми запахами чилиги, типчака, бобовника.

Сейчас же окутанные бураном кирпичные корпуса напоминали ему далекую скалистую бухту, куда входил когда-то пароход, доставивший его, совсем еще молодого офицера, в воинскую часть с пятизначным номером. Была точно такая же неспокойная ночь. На море бушевал шторм в шесть или семь баллов, водяные валы били косматыми гривами в мутно освещенный мол, как били теперь тяжелые накаты бурана в кирпичную кладку зданий.

«Да что это, в самом деле, происходит со мной? — с раздражением подумал Крупенин. — Нельзя же так...» Он всем корпусом наклонился вперед, сделал шаг, другой и снова остановился. Его смутила появившаяся прямо под Надиным окном фигура. Человек, защищая рукой лицо, смотрел в степь. Крупенину показалось, что это не кто иной, как полковник Осадчий. Человек, постояв, направился за угол дома. Перед тем как исчезнуть, еще раз остановился и опять посмотрел в степь.

Крупенин тоже зашагал прочь. Буран свирепел и набирал силу. Он все настойчивее толкал Крупенина в спину, как бы дразня и вызывая на поединок.

В Надином окне по-прежнему горел свет, но тюлевой шторы уже не было видно, все залепило снегом.