Страница 70 из 81
— Очнись, Ваня, не в постели...
Кузьмин, не поднимая головы, твердо повторил:
— Не пойду.
Теперь уже никто не смеялся, не шутил. Все с настороженным любопытством смотрели то на Кузьмина, то на багровевшего Короткова. Кто-то присвистнул:
— Чего-то не поладили... рассорились...
Кузьмину стало тесно, жарко, провел широкой ладонью по лицу. Коротков посмотрел туда, откуда послышался свистящий голос, сказал:
— Хорошо, Кузьмин, пойдешь с Мельником... Курочкин...
Кузьмин еще ниже склонил голову на грудь. Усы обвисли, торчали, как две короткие толстые кисточки. До него доносился скрытый шепоток:
— Дела... Ишь ты...
— Видать, крепко насолил...
— Как срезал, а?.. Не пойду — и баста...
— Ну, теперь держись...
Кузьмин протиснулся к выходу из толпы обступивших его рабочих, свернул за угол конторы, сунул в рот сигарету. Вспомнил, что спичек нет. Ругнулся: надо же, забыть дома спички. Услышал шаги — оглянулся. Подходил Мельник, веселый, улыбчатый. Заговорил возбужденно:
— Как ты его отбрил, а?.. Давно бы так... Раз со мной работал, так и продолжай работать. А то придумали — иди к Шарову. А зачем?.. Ну, зачем, спрашивается?.. Ладно, Иван, не горюй... И не бойся, я за тебя всегда постою, — и хитро, загадочно подмигнул.
— Спички есть? — поторопил его Кузьмин.
— Я ведь некурящий... А впрочем — подожди.
— Не надо. Пошли.
5
Кажется, чего проще — разгружать вагон с лесом. Работа несложная, однообразная. Была бы сила да ловкость — быстро освоишься. И все же настоящих мастеров этого дела не много на лесном складе шахты «Камышинская», по пальцам пересчитать можно.
Федор Мельник — настоящий мастер. Кузьмин хоть и посильнее Федора, а вот опередить никак не может. А ведь старается, еще как старается, передышки себе не дает. Сегодня особенно отстает: после трехдневного перерыва не могут руки привыкнуть. И не мудрено: все эти три дня работал с Шаровым, пилил с ним бревна, подгоняя под стандарт забойных стоек. А работа эта куда полегче, попроще.
Еще только час прошел, а уже спина взмокла, рубашка прилипла к телу, пот ручьями течет по лицу, и руки подрагивают, будто лихорадка их бьет. Не выдержал — попросил отдыха.
Федор засмеялся, без всякой обиды, просто сказал:
— Что-то рановато, Ванюша... Ну да ладно, работа — не волк, в лес не убежит... Верно?
Был он на другом конце вагона и пошел навстречу Кузьмину. Ему бы по бревнам, спокойно и безопасно, пройти, а он весело подмигнул напарнику и, ступив на борт вагона, начал быстро перебирать ногами, покачиваясь из стороны в сторону. Вот-вот, гляди, сорвется. Кузьмин и вскрикнуть боится, и взгляда не отрывает, и чувствует, как ослабевшие мышцы его снова напрягаются. Но тут Мельник соскочил на бревна, подсел к Ивану, спросил, улыбаясь:
— Что, напугал?
— Дурень ты, — вздохнул облегченно Кузьмин.
— Верно, — согласился Мельник. — Какой уж есть... А ты разве не дурень? Какой еще дурень.
— Почему? — нахмурился Кузьмин.
— Да потому. Променял гриву на хвост... Там, с Шаровым, ручки потирал, а тут — уже спину ломит. Верно?.. Вот и есть ты после этого дурень... Но ничего, Ванюша, мы этого Шарова в дураках оставим... Да еще кое-кого в придачу. Верно?..
Промолчал Кузьмин, только голову в сторону повернул, чтоб с любопытным взглядом Федора Мельника не столкнуться. А тот, помедлив, опять весело сообщил:
— А в общем ты, Ванюша, молодец... Отмочил номер что надо... Первый сорт... Амплуа.
— Какой еще амплуа? — насторожился Кузьмин, искоса взглянул на Мельника.
— А так — амплуа, и все... Другой бы не смог, а ты смог... Понял?
— Фокусник, — пробормотал Кузьмин и поспешно потянулся за курткой. Достал сигарету, повертел в пальцах, поднялся. Постоял, молча посмотрел туда, где маневрировал старенький паровозик, снова сел.
Смотрел на него Федор Мельник пристально, выжидающе: не скажет ли ему чего-нибудь Иван Кузьмин. За полгода совместной работы привыкли друг к другу. Мельник — человек прямой, свою душу перед Кузьминым нараспашку раскрывает, ничего не таит. Как тут о своей жизни перед таким парнем не поделиться. Многое о нем знает Мельник, на свадьбе был самым почетным гостем. Но только в последнее время не узнаёт он своего напарника. Что с ним стряслось? Неужели Ольга всему виной? О ней Кузьмин почему-то совсем не рассказывает, а сам Мельник не имеет привычки навязываться.
Смотрит Мельник пристально, выжидающе. Хочется ему узнать, что случилось с Кузьминым, почему он сегодня не подчинился Короткову.
И впервые не выдержал Федор, спросил осторожно:
— Что у тебя там с Коротковым?..
Вздрогнул Кузьмин, подвинулся ближе к товарищу и вдруг сказал такое, чего никак не ожидал услышать Федор Мельник:
— Не надо, Федор... Ты с ним того... не связывайся... Я сам...
— Ты что бормочешь? — удивляется Мельник. — Почему обо мне беспокоишься?.. Это тебе надо, а не мне. Верно?
— Как это — мне? — спрашивает Кузьмин.
— А так.
— Ну, говори, — и пристально смотрит на Мельника, точно так, как тот несколько минут назад смотрел на него.
— А что, скажу... Только не обижайся, — и как тайну Сообщает: — Из-за Ольги всё, да? Верно?
— Из-за Ольги?
— Ну да, из-за нее. Или у тебя другая есть? — Мельник помолчал, потом заговорил, горячась: — Непонятно только, почему ты согласился сесть на мотоцикл его. Да я бы в морду дал, а ты... ты... сел... А сейчас вроде побаиваешься... Верно?
— А она не могла с ним?.. Нет? — с трудом выдохнул Кузьмин и поднял глаза на парня.
— Дурень... Деваха — во, настоящая, — и, улыбнувшись, обнял Кузьмина. — Как она за тебя замуж пошла, ума не приложу.
Кузьмин смущенно заулыбался.
— А я тут... разное думал... все говорят, а ты...
— Курица тоже думала да в щи попала.
И хлопнул широкой ладонью по колену Кузьмина, засмеялся:
— А здорово ты сказанул: не пойду — и всё. Пусть наших знает. Это я уважаю... И все же ты побаиваешься, верно?.. Меня зачем-то предупредил. Зачем? — и снова взглянул на Кузьмина пристально, выжидающе.
— Молодой ты, горячий...
— Несдержанный, — в тон Кузьмину продолжил Федор Мельник и громко сказал, вставая: — Где наша не пропадала. Не бойся, Ванюша, у меня с ним счетов пока нет. А будут, я его — по шапке. Я такой... И тебе советую. Чуть что — по шапке, не робей.
— Не понимаешь ты, Федор, — раздумчиво протянул Кузьмин и тоже поднялся.
— Где уж нам, — усмехнулся напарник. — Ну, давай работать.
— Ты не сердись.
— Да что ты все меня успокаиваешь, — рассердился Мельник. — Девка, что ли, я.
И опять Федор ступил на борт вагона. На этот раз не смотрел Кузьмин вслед Мельнику. Нагнулся за бревном, помедлил, но, не выдержав, разогнул спину, так и не взяв в руки бревна. Мельник был уже на другом конце вагона. Крикнул оттуда:
— Начнем!
Не мог работать Федор молча. Что-нибудь да скажет, но отвечал Кузьмин неохотно, коротко, и ничего Мельнику не оставалось, как только замолчать.
Не глядел в его сторону Кузьмин, а когда через час посмотрел — едва не ахнул: все-таки какой мастер этот Федор Мельник! Стоял он почти на самом дне вагона, а он, Иван Кузьмин, едва до середины добрался.
Не отстает Кузьмин от напарника, старается, но с каждой минутой чувствует: сдает. Несколько раз бревно ударялось о борт, падало обратно в вагон. Но не просит Кузьмин отдыха. Потом обливается, губы сжимает — крепится. Не заметил, как остановился рядом Федор Мельник, придавил ногой бревно, к которому потянулся Кузьмин.
— Оставь, — сказал ласково. — Перекур сделаем. Положено.
С трудом разогнул Кузьмин спину, медленно пошел за Федором. Взобрались на борт вагона. Кузьмин достал сигарету и вспомнил, что спички дома забыл.
— Отдыхай, я сбегаю, — сказал Федор Мельник. Не успел возразить Кузьмин — Мельник уже по доске, приставленной к вагону, соскользнул вниз, на землю.