Страница 10 из 81
— Можно начинать, — и отошел в сторону, как бы говоря, что главный здесь сейчас все же не он, начальник участка, а бригадир.
Попытался вмешаться Борисов, но Алексей Иванович вовремя остановил главного инженера:
— Не горячитесь, Геннадий Яковлевич.
И предложил:
— Не пройтись ли нам по лаве? Как она себя чувствует.
Оставшись наедине со звеном Михаила Ерыкалина, Леонтий, разом охватив взглядом стоявших в ожидании людей, просто, по-домашнему, сказал:
— Давай, ребята, попробуем!
«Коза», груженная затяжками — длинными, широкими досками, — стояла в ряду остальных «коз» последней, и носить их было непросто: приходилось идти у стенки штрека, где было особенно скользко и грязно и вода доходила до икр. А затяжки были тяжелые, отсыревшие, хранившие уличный холод, и крепко пахли дурманящим сосновым запахом; края в толстых полосках коры пропитались смолой, выступавшей янтарно-зернистыми каплями. И зимняя, оголенно-морозная жгучесть держалась поверх досок, и даже в рукавицах зябли пальцы.
Помогать Потапову и Бородкину таскать затяжки отправился сам Леонтий. Спокойно сделали три прохода, а там, как сдвинули с первой «козы» секцию и потянули по дорожке, уложенной из принесенных затяжек, стали поторапливать. Некогда было осматриваться, нащупывать ровную дорогу. Все чаще скользили ноги. Доски, покачиваясь на плечах, ударялись о выступы штрека. Некогда вытереть пот, ядовито-соленый, грязными потеками бороздящий лицо. А тут еще ушел Леонтий — его срочно вызвали к слесарям, которые не могли до сих пор направить лебедку, — и Потапову с Бородкиным стало еще тяжелее. Перед тем как уйти, Леонтий спросил у Потапова:
— Может, вам в помощь кого-нибудь вместо меня послать?
Но Потапов ответил:
— Не надо. Мы привычные.
А когда Леонтий ушел, сказал напарнику:
— Ишь какой добренький. Это все поначалу. А там — некогда спрашивать будет. Навалятся — продыху не дадут. Знаем мы их.
— А с третьим было бы легче, — тихо возразил Бородкин. Это был паренек восемнадцати лет, длинный, худощавый. Он быстро устал, но усталости своей старался не показывать. Вот уже месяца два он работал на пару с Потаповым, пожилым, ворчливым и вечно недовольным шахтером, и получилось так, что он во всем слушался своего старшего напарника. Если возражал, то робко, неуверенно.
— Ты, Юрий, не унижайся. Это лишнее. Мешает.
Но работа шла все медленнее, и звеньевой Михаил Ерыкалин, принимавший у них затяжки, чаще покрикивал:
— А ну, поживее! Поторапливайтесь!
Первым не выдержал Потапов.
— Ишь раскричался, — проворчал он и сердито кинул затяжку навстречу Ерыкалину. — На, подавись!
— Ну, ты, поосторожнее! Дурные повадки бросай! Ни к чему!
— Катись! — процедил Потапов. Сказал подошедшему Юрию: — Ты его тоже пужни, раз не понимает... Ишь начальник нашелся!
Юрий, заручившись поддержкой напарника, при следующем проходе обрезал подскочившего Михаила:
— Не мешайте, а то ушибить можно.
— Что?! — опешил Михаил. — Да как ты смеешь, мальчишка!
— Отвяжитесь! — лениво процедил Юрий.
— Ну, погодите, я с вами еще поговорю! — пригрозил Михаил, но уже через несколько минут он забыл о стычке и похвалил Потапова и Бородкина.
— Ишь какой, — проворчал Потапов. — Не люблю таких. А ты, Юра, молодец, ловко пужанул его.
...Росла на глазах дорожка из затяжек, и по ней следом за первой секцией подцепили к канату лебедки и вторую, потянули к лаве. А там уже прилаживали к другой лебедке, только что отремонтированной слесарями, первую секцию. Сообща думали — и Ушаков, и Наливайко, и вернувшийся из лавы Зацепин, — как сделать так, чтоб без всяких помех катились вверх по лаве неуклюжая железная секция.
— Эврика! — вскрикнул Сергей и предложил простой, удобный способ, хотя и не безопасный: включалась лебедка, натягивался канат, и на него, впереди секции, становился Сергей и управлял движением секции. Секция должна катиться рядом с грудью забоя, но не дай бог, если начнет ее заносить в сторону: врежется секция в стойки, выбьет их, а это может привести к аварии — рухнет кровля. А еще может лопнуть канат, не выдержать тяжелого груза. Это еще опаснее.
— Рискнем? — осмелился Сергей.
— Погоди, не суетись, — спокойно заметил Зацепин. Обратился к Леонтию: — Резон в этом есть, а вот как избежать опасности?
— Может, замедлить ход лебедки? — предложил Леонтий. — А впереди человека поставить, вроде сигнальщика.
— Хорошо, — согласился Зацепин и предупредил Сергея: — Только не спешить.
Но все получилось неожиданно просто, и все облегченно вздохнули: выход найден. Теперь оставалось последнее — правильно поставить секции в самой лаве. Эта последняя часть работы по монтажу лавы на первый взгляд казалась легкой, но вскоре она стала самой трудной и едва ли не самой опасной. Лава, отстоявшая без движения несколько недель, уже не была спокойной, и в тишине было слышно, как трещали стойки, как тяжко ухала порода с кровли.
Первым почуял опасность Алексей Иванович. Главный инженер Борисов усмехнулся:
— Вы это зря преувеличиваете, Алексей Иванович. Кровля надежная. Нет, трудностей здесь я не вижу. А как вы считаете, Павел Ксенофонтович?
— Посмотрим в деле, — осторожно заметил Зацепин.
Тревожиться как будто не было причин, а на слова Алексея Ивановича об опасности, которая могла возникнуть здесь, в самой лаве, можно было бы и не обращать особого внимания: ведь Жильцов не главный инженер. Вот если бы эти слова сказал Борисов, тогда другое дело. Но тревога в душе Зацепина возникла, и он не говорил о ней ни Леонтию Ушакову, ни тому же Борисову только потому, что еще надеялся, что все пройдет благополучно, именно так, как рассчитывает главный инженер. Но установка первой же секции только укрепила его тревогу, и он высказал ее Леонтию Ушакову так решительно, что тот даже замер от неожиданности: «Как это понимать? Неверие в собственные силы? Излишняя страховка?»
— Что же вы медлите, Леонтий Михайлович? Я же сказал: надо заменить людей на этой операции. Поставить самых надежных, опытных.
И тут Леонтий впервые взорвался:
— Павел Ксенофонтович, это лишнее. Люди все распределены. Каждый привыкает уже к своим обязанностям.
— Значит, надо перераспределить, — настойчиво проговорил Зацепин.
— Не вижу необходимости.
— А я вижу.
— Может, все же подождать? — упорствовал Леонтий.
— Я же сказал — нельзя. — Глаза-шильца прямо-таки впились в лицо бригадира.
— Ладно, — вздохнул Леонтий, — пусть будет по-вашему.
Третью секцию устанавливали уже новые люди — братья Устьянцевы и Андрей Чесноков. А сначала послал сюда Леонтий Потапова и Юрия Бородкина, которые первыми закончили порученную им работу — затяжек натаскали столько, что их хватило на всю дорожку от откаточного штрека до устья лавы. А третьим отправился Михаил Ерыкалин. Он сам упросил Леонтия: ему, звеньевому, хотелось в течение первой же смены познакомиться со всеми процессами монтажа.
И если Бородкин подчинился молча, тотчас же уступил место Андрею Чеснокову, то Потапов из лавы ушел сердитый и злой.
— Ненужными стали. Чужими. Это мы-то, свои! Не нравится мне это.
— Почему? — спросил Юрий Бородкин. — Не все ли равно, где вкалывать!
— Эх ты, глупец! Гордости в тебе еще никакой нет. А она должна быть. Иначе пропадешь.
Оставшись наедине с Леонтием, Михаил спросил:
— Ты что, не доверяешь им? Вон Потапов как нахмурился. Того и гляди опять вскипит.
— Шумел?
— Еще как! И этот, напарник его, парнишка молодой, а тоже с гонором.
— Плохо работали?
— Не сказал бы. Просто не привыкли к нам, чужаками считают.
— Это пройдет, — улыбнулся Леонтий, с тревогой спросил: — Трудно было?
— Нет, все шло как по маслу. Прямо одно загляденье.
Леонтий рассказал Михаилу о сомнении начальника участка, с сожалением проговорил: