Страница 115 из 122
Так я провел несколько отвратительных, мучительных часов. На рассвете меня снова подняли, подтащили к самой большой палатке и затащили внутрь. Я предстал перед очами их главнокомандующего.
То была моя первая возможность увидеть паалуан вблизи и при хорошем освещении. Они были высокими, в массе своей худыми, хотя попадались и толстяки. Кожа у них была черной или, по крайней мере, темно-коричневой. Их головы были покрыты курчавыми волосами, тоже черного или коричневого цвета. Кроме того, они носили бороды.
В отличии от новариан и швернов, они не имели табу на наготу. Кроме тех, кто носил кожаные доспехи и перья на голове, что свидетельствовало о высоком офицерском ранге, все были абсолютно голы. Их темная кожа была покрыта татуировкой с преобладанием красного и белого цветов. Совершенно не скрывая свои половые органы, в отличие от большинства других обитателей Первого уровня, они разрисовывали их по контрасту в другие цвета.
У них были низкие лбы и сильно развитые надбровные дуги с густыми черными бровями, так что казалось, что их черные глаза сверкают из маленьких пещерок. Носы у них были удивительно широкими и плотными, без переносиц, а рты очень большими.
В центре палатки в окружении своих подчиненных сидел главный герой всей этой картины. У него была блестящая черная кожа и начинающая седеть борода. На шее вождя висели золотые цепи, а под самой бородой красовалась золотая пластина-медальон, возможно — знак его отличия.
Среди его приспешников был один, выглядевший, как новарианин. Он носил новарианский костюм, но поверх него — паалуанские доспехи.
Все эти люди говорили на незнакомом мне языке. При виде меня они сразу умолкли. Наконец новарианин сказал:
— Кто ты, существо? Можешь ли ты говорить?
Поскольку челюсти мои все еще были стянуты веревкой, я смог только замычать. Люди заметили мои сложности и со смехом сняли веревку.
— Благодарю вас, — сказал я.
— О, — произнес новарианин, — ты говоришь по новариански?
— Да, сэр. К кому я имею удовольствие обращаться?
— К Марандосу из Ксилара, главному инженер-офицеру Его Величества генерала Улола, командующего этой продовольственной экспедицией.
— Сэр, — сказал я, — разве занятие подобного поста не является необычным для новарианина?
— Является, и очень, — ответил Марандос. — Но я теперь — почетный паалуанин, я изменил свое подданство. Видите ли, нужно пожить среди паалуан, чтобы по достоинству оценить их душевные качества. Они — настоящие джентльмены.
— А джентльмен на возвышении, насколько я понял, генерал Улола?
— Да.
— Тогда прошу вас засвидетельствовать ему мое уважение, поскольку сам я не говорю на его языке.
Марандос перевел, и паалуанин разразился смехом.
— Их забавляет, что их пленник, да еще и не человек, лежащий связанным, способен на подобную учтивость.
— Таким манерам я был обучен на моем родном уровне, — ответил я. — А теперь, не будете ли вы добры рассказать мне…
— Послушай-ка, существо, — прервал меня Марандос, — это мы будем спрашивать, а не ты. Прежде всего, кто ты такой?
Я объяснил. Генерал заговорил, и Марандос перевел мне:
— Он желает знать, не тот ли ты тип, что прошел через наш лагерь в ту сторону шесть-семь недель назад?
— Полагаю, что это я. О другом обитателе 12-го уровня в этих местах мне слышать не приходилось.
— Генерал так и думал, он оказался куда более прав, чем часовые, ссылавшиеся на галлюцинацию. Ну, а с какой целью ты пытался вернуться в осажденный Ир?
— Прошу прощения, сэр, но я не думаю, что с моей стороны было бы честно отвечать на этот вопрос.
— У нас есть способы заставить пленного заговорить, — сообщил Марандос.
Как раз в эту минуту вошел офицер и протянул генералу два экземпляра контракта, заключенного между Иром и хрунтингами, которые были у меня с собой. После внимательного изучения, Улола передал документы Марандосу. Перебежчик развернул один из них и начал читать вслух, переводя содержание на паалуанский.
Когда он закончил, все громко и взволнованно заговорили. Потом Марандос сказал:
— Поскольку этот документ сообщил нам все, что мы хотели от тебя узнать, мы не станем больше тебя спрашивать. Остается только решить, что с тобой делать.
Он поговорил с генералом и вновь обратился ко мне:
— Решено тебя казнить, ибо так мы поступаем со всеми схваченными новарианами. Генерал говорит, что есть тебя вряд ли можно, так что ты послужишь пищей для наших драконов.
— Господа, — сказал я, — вы поставили меня в такое положение, что я всецело в вашей власти. Но если мне будет позволено заметить, подобный поступок кажется мне чересчур жестоким — ведь я только выполнял приказ моей хозяйки.
Марандос перевел мои слова, и генерал ответил:
— Демон, мы не имеем ничего против тебя, как такового. Но ты работал на новариан и должен разделить их участь. Ты совершил нравственное преступление, которое должно быть наказано немедленной смертью.
— Как так, генерал?
— Новариане, так же как и другие народы этого континента, неисправимо испорчены и поэтому должны быть уничтожены.
— В чем же состоит их испорченность, сэр?
— В том, что они воюют друг с другом. Мы наблюдали за ними и знаем, что они неисправимы в этой своей привычке.
— Но, генерал, ведь вы тоже постоянно с ними воюете, не так ли? Какое же право имеете вы судить их?
— О, мы не воюем, мы совершаем вылазки за провизией. Мы собираем урожай… человеческий урожай… и мы делаем это с простой, нормальной и всем понятной целью — дать пищу нашим людям. Поскольку каждое создание должно есть, это естественная, а тем самым и оправданная с моральной точки зрения процедура. Но убивать людей без причины — безнравственно и аморально. Так что тот, кто занимается этим, не заслуживает пощады.
— Но, генерал, мне говорили, что народ этого континента, начиная войну, всегда заявляет, что у него тоже есть веские причины.
— Какие причины? Чтобы какой-нибудь авантюрист-политик мог распространить свое влияние еще на какое-то количество людей или умножить свое богатство? Или чтобы обратить этих людей в свою веру, или чтобы убить их, дабы на освободившейся территории мог жить другой народ?
— А как насчет тех, кто занимается защитой от нападения? Мы, демоны, на нашем уровне не признаем войн, но признаем право на самозащиту.
— Это лишь предлог. Две нации кидаются в войну, и каждая считает нападающей другую, себя же провозглашает лишь защищающейся. Все это в высшей степени абсурдно, и даже самый компетентный суд не смог бы решить, чья тут вина. Кроме того, если даже одна из этих бледнолицых наций защищается сейчас, можно с уверенностью сказать, что, отбившись, она сама поспешит напасть на кого-нибудь.
Значит, единственная законная причина убивать живое существо — это желание его съесть. И единственное разумное обращение с добычей — закалывать ее и делать пригодной для употребления в пищу.
Поскольку паалуане не воюют ради удовольствия, они, очевидно, стоят выше по своим моральным качествам, чем бледнолицые и, следовательно, имеют право использовать их для своих нужд.
Но довольно разговоров, демон! Мы приговорили тебя к смерти, и это вполне нормально. Однако Марандос сказал мне, что у вас, демонов, очень твердый панцирь, и обычный топор или сабля могут только поцарапать его. У тебя есть другие предложения?
— Есть, генерал. Привести приговор в исполнение на моем собственном уровне.
— Ха-ха-ха! Насмешил! — Улола переговорил с Марандосом, после чего перебежчик сказал мне:
— Генерал поручил мне построить машину для отсечения головы, которая справилась бы с твоей шеей, демон. Мне хватит нескольких часов, так что мы скоро увидимся.
Несколько солдат отвели меня назад к яме, посадили в нее и встали на страже. То был один из самых неприятных дней, проведенных мною на Первом уровне, — ужасы этого дня соединялись со скукой. Никто не принес мне воды и вообще не сделал ничего такого, что облегчило бы мое положение. Не было у меня надежды и на хрунтингов, поскольку Хваеднир решил не двигаться с места, пока не получит подписанный синдиками контракт.