Любовь и Ненависть

Никаких псевдонимов. Никаких трюков. Никаких вертлявых уловок.

Словно великан во гневе, маленький Жан-Жак разрывал ткань существовавшего общества. Он терзал, словно вилами, любое устоявшееся представление, любую привычку, любой обычай, пропускал их через мелкое сито. Он нападал на моду; на манеру людей отдыхать и развлекаться; на дома, в которых они жили. Он осуждал их способы зарабатывать деньги; их формы власти и даже варианты плотской любви. Его не устраивали церковные обряды. Ничто не вызывало у него одобрения. «Во Франции, — заявлял он, — даже собаки лают невпопад». Успех его толстых книг явился для Руссо лишь дополнительным доказательством того, как низко пало человечество. Как мало осталось надежд на его исправление. Только подумать, как далеко ушел от самого себя человек, если ему нужна книга, чтобы снова стать самим собой!

Неужели и он так же потерян, как и все остальные? Может, в еще большей степени? Он теперь гораздо дальше от этого великого человека, к ногам которого так хотел пасть, произнося: «Учитель! Учитель!» Теперь Руссо был непоправимо далек от того видения — вот его обнимает за плечи великий Вольтер, обнимает по-дружески, по-отечески… Это видение поддерживало его дух на протяжении многих лет. А теперь все ушло, все кануло.

Разве смысл в том, что люди приходят к нему толпами и заверяют, будто он величественнее самого Вольтера? Что для него эти пустые разговоры, будто Вольтер — всего лишь прошлое, а будущее принадлежит ему, Руссо?

Что ему от того, что некоторые критики, например Ле Фран де Помпиньян, говорят (почему-то пользуясь гастрономической терминологией), будто Вольтер — жиденький бульончик по сравнению с густым, наваристым супом Руссо? Там, где Вольтер проявлял поверхностность, Руссо отличался удивительной глубиной.

Какой толк в сплетнях, будто Вольтер настолько раздражен, настолько разъярен блестящим взлетом своего соперника, что у него начинаются приступы безумия, что он готов физически уничтожить Руссо?

Глава 28

СЫНОК, ДАЙ МНЕ ТЕБЯ ОБНЯТЬ!

Само собой, Вольтер имел все основания ревностно относиться к Жан-Жаку. Достаточно того, что вокруг говорили: «Вольтер и Руссо». Или еще хуже: «Руссо и Вольтер». Как будто того, что их произведения являются самыми популярными и вызывают наиболее жаркие дискуссии, достаточно, чтобы эти имена ставить рядом. Проклятье! Вольтер не желал иметь ничего общего с этим человеком! Он не воспринимал его. Не выносил. Он неистовствовал, гремел, ругал публику за то, что она пришла к самому простому решению: Вольтер — это всего лишь остроумец, а Руссо — человек серьезный. Вольтер — это прошлое, а Руссо — настоящее. Боже мой! Могли ли люди на самом деле понять главное различие между ними? Понять, что Руссо абсолютно не прав, а Вольтер прав по-настоящему! Все, что выходит из-под пера Вольтера, ведет читателя к здоровому скепсису. У него ясный, открытый ум. А то, что оставляет на бумаге мерзкое перо этого глупца, напротив, уводит читателя в сторону несостоятельного фанатизма? У него закрытый, недоступный для других ум отшельника. В тех отрывках, где Вольтер выражает только свое сомнение, а посему проявляет легкость мысли, сдобренную изысканным юмором, Руссо нагромождает тяжеловесные рассуждения и делает это с напыщенностью надувшегося филина. Разве можно сохранять остроумие, если ты настолько самоуверен?

Кому же не ясно, что Вольтер выступает за постепенное совершенствование человечества? Руссо же призывает к быстрому, немедленному совершенствованию. Если первый старается уговорить людей, добиться возможного, то второй тащит их к несбыточному. Разве не ясно в таком случае, кто истинный друг, мудрый советчик читателя? Кто демонстрирует ему цель, которая не только желанна, но и вполне достижима? Вольтер, конечно. Руссо лишь вводит в заблуждение. Он направляет по тропинке, ведущей к гибели.

Как же люди с такой легкостью поддаются этому шарлатану, который вытаскивает из своего мешка ложь за ложью? Это же болтун, у которого всегда наготове медицинские склянки с панацеями от всех заболеваний! Торговец, предлагающий всем отличное здоровье, родителей без изъяна, замечательных учеников, совершенных приятелей и так далее. Он знает, где взять совершенную религию, ее догматы, по мнению Руссо, должны определить собравшиеся за столом мудрецы.

Ну слышали вы когда-нибудь подобную галиматью? На самом деле Руссо соблазняет людей совершенной, безукоризненной катастрофой!

Руссо создает новые мифы и суеверия с такой быстротой, с какой Вольтеру не удается уничтожать старые. Новые сказки о том, как можно достичь на земле совершенства.

Вольтер видел, как возбужденные Руссо политические страсти в Женеве будут постоянно накаляться и охватят другие регионы. Теперь уже никто не обсуждает религию. Все, как один, ударились в политику. Уже никто не пишет о чистоте веры. Теперь в моде статьи о законах. В обществе, предлагаемом Руссо, никто не желает подчиняться существующим правителям. Нет, теперь все хотят править сами. Не важно, во сколько человеческих жизней это обойдется.

Боже праведный! Люди настолько глупы, что, разинув рты, с восхищением взирают на этого обманщика. Они относятся к нему с неподдельным восхищением. Они опускаются на колени перед «мудростью» этого маньяка. У него не хватает обычного здравого смысла, чтобы уничтожать своих врагов по одиночке, одного за другим — нет он нападает сразу на многих. Такой стратегии его, вероятно, обучил какой-нибудь уличный мальчишка. Но он все равно прет вперед, прет как бык, нанося в своей слепоте удары направо и налево по всем подряд. Одновременно. Он похож на человека, который в приступе болезни старается сорвать с себя все одежды сразу. И в результате он только душит себя.

Кто ж сможет объяснить людям, что перед ними лишь расчетливый лицемер, лепечущий что-то о любви к отечеству, но тем не менее проводящий свою взрослую жизнь вдалеке от родного дома? Чем их привлекает этот мелочный, неблагодарный человек, который составляет свои вирши о дружбе, хотя всем отлично известно, что у него нет ни одного друга?

Он постоянно говорит о невзгодах бедняков, а сам старается жить поближе к богатым. Он выступает против знати, но сам живет в замке, предоставленном ему герцогиней. Бесплатно, конечно. Неудивительно, что этот тунеядец не может понять, для чего нужны деньги. Он даже предлагает отменить их!

Он все время распространяется о нравственности, а сам покидает коттедж «отшельника», предоставленный ему мадам д'Эпинэ, и переезжает сначала в дом своего друга, а потом в замок герцогини Люксембургской, хотя у этой герцогини любовников на порядок больше, чем у мадам д'Эпинэ.

Руссо никогда не прекращает свой глупый разговор о природе. О человеке, который по своей природе будто бы добр. Хотя в истории полно примеров, свидетельствующих о том, что человек от природы — страшное творение. А насколько смешно его поклонение природе! Разве он, Вольтер, с горечью не говорил, что вот уже семь десятков лет природа пытается отправить его в могилу? И она в конечном итоге этого добьется. Будь она проклята! Да, будь проклята эта природа! А этот глупый лозунг о том, что все выходит совершенным из рук Господних? Хотя вполне очевидно, что и Руссо, и Вольтер пришли в этот мир как два жалких образца творения рук Божьих. И оба они уже на пороге смерти.

Вольтер неоднократно заявлял: «Если я живу долго, то только потому, что родился инвалидом». Он имел в виду, что еще в детстве старался узнать, как можно получше избежать совершенства. Только благодаря такому изучению он сумел огораживать себя как от Бога, так и от природы на протяжении долгих лет.

Но, несмотря на все парадоксы (мы употребляем самое безобидное слово для обозначения его тяжелых заблуждений и лицемерия), Руссо был убежден, что никто еще не мыслил столь трезво, никто не воспринимал с такой ясностью окружающий мир, как он сам. Только он один — безупречный мыслитель всех времен!

И тут на него ополчился французский парламент. Разве не его имя стоит на обложках этих бунтарских книг? Все они — вызов властям Франции.