Любовь и Ненависть

Через какие испытания в этом лучшем из миров пришлось пройти несчастному Кандиду! Но всякий раз, по замыслу автора, он был вынужден защищать свой оптимизм. Вспомните хотя бы его встречу в Южной Африке с негром-рабом, которому отрезало руку на сахарном заводе, а ноги его лишил хозяин за побег.

— Такова, — говорит этот негр, — цена, которую мы платим, чтобы в Европе могли есть сахар.

Нет, Жан-Жаку не следует читать эту книгу. Казалось, ее содержанием пропитан сам воздух, — настолько она стала популярной. И все знали, кто ее написал, хотя Вольтер отрицал свое авторство. А на титульном листе значилось: «Перевод с немецких записок доктора Ральфа». Вольтер даже обратился к своему издателю Крамеру с просьбой найти экземпляр книги, которая… распространялась в Лионе, этого скандального сочинения, в авторстве которого его повсюду обвиняют, хотя он даже и в глаза не видел «Кандида».

Вполне естественно, Вольтер скрывал свое авторство, — ведь власти призывали к общественной казни над книгой, требовали ее сжечь, церковники тоже не отставали, сурово осуждая автора. Шла Семилетняя война, которую так стремился предотвратить Вольтер, и почти все европейские правительства принимали в ней участие. Какой же король, сидящий на троне, с одобрением отзовется о книге, один из главных эпизодов которой происходит на венецианском карнавале, где шесть свергнутых монархов неожиданно оказываются за одним столом?

Какой же государственный деятель, бросающий свои войска в бой ради славы родины, одобрит вольтеровское презрение к войне, выраженное словами: «Можете быть уверены, что из всех молодых людей, выстроившихся перед сражением, у двадцати или даже тридцати тысяч сифилис. И вот эти больные молодые люди будут решать судьбы наших наций».

Руссо, конечно, мог поаплодировать таким заявлениям. Он ненавидел королей и войны не меньше Вольтера. У него было гораздо больше претензий к условиям жизни, чем у учителя. По сути дела, он должен был написать такую книгу, а не Вольтер, и успех должен был достаться ему. Вольтер похитил у Жан-Жака его тезис о том, что все в этом мире плохо.

Чувствуя горечь разочарования, Жан-Жак начал писать письма своим поклонникам в Женеву. Вот одно из них: «Никогда не говорите мне о Вольтере. Пусть никогда имя этого клоуна не пачкает страницы Ваших посланий. Я бы мог только ненавидеть этого человека, но уж слишком сильно его презираю». А вот другое: «Женеве еще придется туго за то, что она приютила у себя этого безбожника-хвастуна, этого гения, лишенного души!» Вольтер побивал его слишком часто. Теперь у Руссо была одна мечта — когда-нибудь отомстить за все. В один прекрасный день он поставит Вольтера на колени! А что потом? Конечно, Жан-Жак поднимет его и обнимет. Два антипода — вот как назвал один критик эту пару. И в то же время их очень многое связывало.

Как-то раз Вольтера посетила одна стареющая графиня в платье с вызывающим для ее возраста декольте. Заметив, что великий писатель не отрывает глаз от ее груди, она скромно заметила:

— Ах, месье де Вольтер, вам не стоит так взирать на моих двух маленьких котяток.

— На ваших двух маленьких котяток? — воскликнул Вольтер. — По-моему, никогда прежде мне не приходилось видеть такую пару свирепых псов.

Неужели Вольтер так плохо относился к женским достоинствам? Конечно же нет. Только в данном случае они напоминали ему о конце досаждавшей ему жизни. А Руссо, напротив, досаждало все, что напоминало о начале жизни.

Глава 21

ГОРЯЧИЕ КЛИСТИРЫ С ЛЕКАРСТВОМ

Можно ли одержать верх над человеком, для которого нет ничего серьезного? Ничего по-настоящему святого? Над человеком, который вышучивает все, кроме собственной смерти? Но иногда достается и ей.

— Я развлекаюсь тем, что строю собственную гробницу, — проинформировал Вольтер своих друзей, когда перестраивал небольшую церквушку в своем имении в Фернее. Он шутил по поводу своей могилы настолько серьезно, что к нему пришел подрядчик снять мерки. «Мне понадобятся услуги двух мальчишек, — писал он, — чтобы нести мой гроб».

Но когда построили гробницу, она вызвала всеобщее удивление. Только одна ее часть находилась внутри церкви, а вторая половина под стеной выходила наружу, так сказать, на свежий воздух. Возможно, этим он хотел сказать, что ни одна церковь не сможет уместить такого гиганта, как Вольтер. У него была особая шутка для каждого случая. Для любого настроения. От гомерического «га-га-га» до язвительного «хо-хо», от злобного «хе-хе» до робкого «хи-хи». Он владел всеми оттенками смеха. Ну разве мог сравниться с ним в этом Руссо? Что же он мог сделать, находясь в подвешенном состоянии между любовью и ненавистью?

Боже праведный, неужели ему предстоит умереть, так и не нанеся ни одного удара? Нет, нет! По крайней мере один-единственный, перед тем как Вольтер сойдет в могилу. Его нужно принародно унизить.

Но как? Вот в чем вопрос. Как можно побить того, кто постоянно ускользает от ударов, кому всегда удается положить на лопатки скользкого от пота борца?

Может, Фридриху Великому? Да, но надолго ли? Очень скоро после своей мести Вольтеру этот всемогущий монарх был вынужден унизиться перед Вольтером, перед человеком, которого он намеревался выбросить прочь, как кожуру от выжатого апельсина.

Это произошло во время Семилетней войны. Когда три могущественные женщины Европы — австрийская Мария Терезия, российская Екатерина Великая и французская мадам де Помпадур — объединили свои усилия, чтобы раздавить этого прусского женоненавистника. Когда австрийский генерал Каунен начал военную кампанию и как следует потрепал войска Фридриха, казалось, конец его был близок. Тем более что на Пруссию навалились шведы, французы, австрийцы и русские. В отчаянии от своего поражения, Фридрих считал самоубийство единственным достойным выходом из сложившейся ситуации. Тогда он написал свою прощальную поэму «Друг мой, мой жребий брошен…».

Конечно, этим другом был старик Вольтер. Старик Вольтер, который изо всех сил старался предотвратить безумную войну. Старик Вольтер, всегда считавший войну узаконенным убийством. Старик Вольтер, его учитель, который на протяжении стольких лет исправлял его бездарные вирши. Пусть он исправит и последнюю поэму Фридриха.

Где это видано, чтобы монарх сделал первый шаг к примирению с человеком незнатного происхождения? И все же Фридрих на это решился. Переписав своей рукой поэму, он отправил ее с особым курьером Вольтеру, приложив письмо, в котором умолял прислать ему ответ, и как можно скорее.

Ну а что Вольтер?

Он сразу заметил в сочинении его величества большое количество заимствований у других писателей, даже строчки, украденные у самого Вольтера. Несмотря на великое множество затертых эпитетов и метафор типа «алые розы», «задумчивые мирты», несмотря на беспомощные философские выводы, Вольтер решил, что для короля это совсем неплохо. Поэма недурна, только слишком длинная и в ней много повторений. К тому же много ли королей сотворили что-то достойное в поэтической области? Иудейские цари Соломон и Давид. Но кто из германских королей?

И Вольтер, как говорится в его коротких «Мемуарах», которые он приказал уничтожить (но профессору французской литературы Ла Гарпу все же удалось каким-то образом сохранить одну копию для потомства), простил короля и быстро написал ему ответ, умоляя Фридриха, отнявшего жизни у стольких солдат, не отнимать еще одну, свою собственную. Ведь для Вольтера по-прежнему главным врагом оставалась смерть. Ему было все равно чья. Он мог высмеивать церковные ритуалы, но над самой смертью он никогда не потешался.

«Я убеждал его, — признавался Вольтер, — что Европе нужен Фридрих. Он был необходим для того, чтоб восстановить хрупкий баланс сил, способный дать Европе передышку от войны. И тогда только вновь могли расцвести искусства, воспрянуть торговля, зажить по-человечески люди».

Даже если он потеряет Пруссию, разве у него не оставались Саксония и Силезия? Или этого мало для короля-философа?