Любовь и Ненависть

Руссо не мог отрицать этого. Он знал, как мало денег приносит торговля книгами. По крайней мере для автора. Он мог надеяться только на славу или на патрона, способных возместить расходы на издание книги, а может быть, на королевскую стипендию?

От издателей нельзя было ждать многого. И не по их вине. Они сами никогда не знали, получат ли прибыль. Как только появившаяся книга начинала расходиться, ее немедленно издавал кто-то другой, ставя на обложке вместо «Парижа» «Лондон», «Женеву» или «Гаагу», делая вид, что речь идет об издании, контрабандным путем попавшем в страну. Если автор заказал издателю определенное количество экземпляров своей книги, он постоянно должен быть начеку. Нечестный издатель мог тайно отпечатать дополнительный тираж книги и конкурировать на рынке со своим клиентом. Что касается пьес, автор получал небольшую сумму от столичных театров, но если пьеса пользовалась успехом, ее немедленно ставили во всех странах Европы, и за это уже никто не платил никаких гонораров. Мало того, издатели частенько посылали своих стенографов в театры, где шли популярные пьесы, и они появлялись в виде брошюрки на следующее же утро после премьеры. За это автор опять-таки не получал ни гроша. Известны истории о том, как Вольтер отомстил таким горе-издателям. Когда, например, он хотел напечатать свой философский роман «Задиг», отправил одному издателю только нечетные страницы, а другому — только четные. При этом он писал и тому, и другому, что в руках у них полный текст. Выкупив набор, он нанял одну смышленую женщину, которая, ловко орудуя простой иглой, соединила все страницы. Таким образом, только у Вольтера оказались полные, без купюр экземпляры, которые он и отправил в продажу. А два одураченных издателя предлагали купить ущербные экземпляры покатывавшейся со смеху публике.

Издатели проклинали Вольтера, а он всласть посмеялся над теми, кто долгие годы его надувал.

— Я буду делать то, что делают люди в этом мире, чтобы на столе у меня всегда была еда, — сказал Руссо. — Разве вы ничего не слышали о честном труде?

— Ну и какой честный труд будешь выполнять ты? — поинтересовались друзья.

— Я умею аккуратно переписывать ноты.

Такой ответ явно пришелся не по вкусу ни Дидро, ни Гримму, ни другим. Казалось, своим ответом Руссо обвинял в нечистоплотности. Таким образом он словно зачислял их в разряд паразитов. Это в какой-то мере было справедливо, хотя бы по отношению к Гримму, который благодаря своей корреспонденции завязал тесные связи с самыми знатными домами Европы и в конце концов добился титула австрийского барона, звания русского полковника, получил бесчисленное множество всяческих наград.

Клюпфель написал «Альманах Готы» — книгу, которая прослыла самой снобистской вещицей того времени.

И даже Дидро, этот демократ, сын буржуа, производителя хирургических инструментов, не был безукоризненно честен. Когда русская императрица Екатерина II купила его библиотеку[75] за шестьдесят тысяч франков и оставила все приобретенные книги в его пользовании, Дидро был несказанно счастлив. Он установил в центре своей гостиной бюст Екатерины Великой, молился перед ним и сочинял панегирики[76] в честь этой августейшей особы.

Приятели Руссо даже не могли себе представить, что он решил жить на два франка в день — больше за переписку нот не давали. Упреки Руссо привели к тому, что дружба талантливых, небогатых молодых писателей дала глубокую трещину, которой в будущем суждено было превратиться в пропасть. Особенно это касалось Дидро. Жан-Жак не уступал.

— Переписка нот, — поучал он, — это высоко ценимое искусство. Это — честная профессия. Это полезная профессия. И здесь я никому не могу причинить вреда.

— Почему ты так думаешь? — возражал Дидро. — Возьми, к примеру, переписчика, которого я нанимаю, когда мою собственную писанину невозможно разобрать из-за постоянных исправлений. Этот бедный человек стучится ко мне два-три раза в неделю, чтобы осведомиться, нет ли для него работы. Совсем недавно, когда у меня возникла срочная необходимость в переписчике, я сам отправился к нему и увидел, в каких ужасных условиях живет мой бедный помощник. Это трудно назвать комнатой. Комнату он себе не может позволить, он снимает лишь ее часть — самую невзрачную, самую грязную, — ты себе и представить не можешь! Он снимает угол, отделенный от остального пространства почти истлевшей от времени занавеской. И там нет абсолютно никакой мебели — только матрац, на котором он спит. Там же стопкой стоят его книги — Вергилий[77] и Гораций, он их очень ценит. Несколько книг — вот все состояние моего переписчика, он их постоянно перечитывает.

А теперь представь, что я скажу этому несчастному человеку: «Дорогой друг, у меня для вас больше не будет работы. Я собираюсь отныне все делать сам, стану, так сказать, вашим конкурентом. Я сам буду переписывать рукописи. Это — самая честная профессия. Она очень полезна. Мой приятель Жан-Жак собирается переписывать ноты, потому что не хочет быть паразитом, — я тоже не хочу быть паразитом. Ну а что до вас, то если тем самым я выну у вас изо рта кусок хлеба, если вас вышвырнут на улицу, то утешьтесь. Я выбираю единственный честный путь. Так учит Жан-Жак Руссо».

Неужели ты на самом деле считаешь, что, работая переписчиком нот, ты никому не причинишь зла?

Жан-Жак с минуту раздумывал, потом произнес:

— Я буду брать за работу больше, чем другие переписчики. В два раза. Не стану обещать и немедленного исполнения. Таким образом, все театры и оркестры будут продолжать пользоваться услугами своих прежних копиистов. Я буду брать заказы только от таких людей, которым по той или иной причине требуется особенно аккуратная работа, которые могут подождать, не торопить меня с исполнением.

Дидро улыбнулся:

— Другими словами, ты будешь работать для патрона, который, скрывая свою благотворительность, будет давать тебе для переписки ноты, в которых он совсем не нуждается, так?

Руссо тут же горячо запротестовал. Дидро пожал плечами:

— Я только повторяю твои же слова. Ты собираешься брать двойную плату за работу, выполнение которой не ограничено временем.

Руссо мог понять, почему против его решения возражает Тереза. Оно затрагивало не только ее собственное благосостояние, но и благосостояние всех ее многочисленных родственников: ее матери, отца, целого выводка братьев и сестер, которые постоянно наведывались к ним в надежде раздобыть немного еды, денег, поношенную одежду. Да, Руссо вполне мог понять ее мотивы. Но почему с таким упорством этому противятся его друзья? Может, дело в том, что он внезапно вырвался вперед? Он мог бы с ними согласиться, позволить им себя переубедить, если бы в его ушах не звенел постоянно язвительный смех, долетевший оттуда, из Пруссии.

— Все в этом мире должны последовать моему примеру, — заявил Руссо, — и все мы в результате станем значительно лучше. Как я могу говорить об угнетенных, не разделяя их судьбу?

— Ну, если ты прав, — ответил Дидро, — то большинство приличных трудолюбивых людей все понимают и делают неправильно.

Руссо согласился:

— Да, и мой пример покажет им, что нужно делать.

Вероятно, ему захотелось наглядно продемонстрировать всему миру, что он чувствует внутри. На следующий день он отправился в ломбард и бросил на прилавок свою шпагу.

— Вот инструмент, изобретенный для того, чтобы прокалывать тела людей. Я носил ее многие годы, но мне так и не представилась возможность воспользоваться ей. У меня, признаться, не было ни малейшего желания применять шпагу на деле. Я даже не знаю, как это делается. И не хочу знать. Короче говоря, когда я носил ее, я постоянно лгал. Я не такой жестокий и не такой воинственно настроенный человек, как можно было предположить, глядя на эту шпагу. Источником приобретения этого предмета не была моя природная кровожадность. С его помощью я мог продемонстрировать, что не принадлежу к тому общественному классу, который вынужден изо всех сил трудиться, чтобы заработать себе на жизнь, и который чувствует себя стесненно, если эта штука не болтается у него на бедре. Я купил шпагу также, чтобы показать всем, что у меня есть лишние деньги для приобретения такого дорогого украшения и что мне не приходится выкладывать все, что я зарабатываю, на еду.

75

…русская императрица Екатерина II купила его библиотеку… — Екатерина Великая (1729–1796), узнав, что Дидро беден и нуждается в деньгах, купила у него библиотеку за 15 тысяч ливров, оставила в его распоряжении и назначила хранителем собственной же библиотеки, выплатив на 50 лет вперед жалованье из расчета 1000 франков в год. В 1773 г. благодарный Дидро приехал в Петербург, где прожил 5 месяцев. Каждый день Екатерина приглашала его к себе во дворец, подолгу беседовала с ним и в довершение всех своих благодеяний предложила 200 тысяч рублей для нового издания «Энциклопедии».

76

Панегирик (греч.) — литературный жанр: хвалебная речь (литература античности — XVIII в.).

77

Вергилий Марон Публий (70–19 до н. э.) — римский поэт. Идиллические и эпикурейские мотивы в его произведениях (сборник «Буколики», поэма «Энеида») сочетаются с интересом к политическим проблемам.