Страница 82 из 95
— В том-то и дело, Эсен, что нам дороги интересы строительства, и удар, нанесенный по кому-либо из нас, воспринимается нами, как ущерб делу, которому мы служим. Оттого-то так и волнуешься… — Бабалы постучал пальцами по столу. — Ладно. Сидеть сложа руки я все-таки не намерен. Позвоню-ка в министерство — как ты на это смотришь?
— Зачем? Что мы, на месте не отобьёмся?
— Надо выяснить: дадут они мне спокойно работать или и в дальнейшем будут вставлять палки в колеса?
— По телефону ты это не выяснишь.
— Я и хочу, чтобы мне разрешили приехать в Ашхабад. Там и разберусь во всем.
— Стоит ли поднимать шум из-за такой мухи, пусть даже назойливой, как Меллек Веллек?
— Руководитель участка должен шагать широко. А у меня путы на ногах. Лучше уж разом разрубить все узлы.
— А ты не боишься уподобиться дайханину, который, рассердившись на блоху, сжег все одеяло?
— Блоху я стряхнул бы в огонь, и дело с концом. Все обстоит куда серьезней.
Бабалы соединили с Алексеем Геннадиевичем. После того как они обменялись приветствиями, Бабалы сказал:
— Алексей Геннадиевич, мне необходимо срочно выехать в Ашхабад. У меня родственник в очень тяжелом состоянии. Да, возможно, и при смерти. К вам тоже зайду. Да, да, обязательно зайду. Статью? Читал. А я и не волнуюсь. Работаю ведь не в безвоздушном пространстве, если я прав — то мне есть на кого опереться. Ну, об этом не мне судить. Не поддержит меня никто, так я сам подниму руки: значит, виноват кругом. Спасибо. Спасибо, Алексей Геннадиевич. Так я выезжаю. Да, да, до скорой встречи.
Когда он повесил трубку, Мурадов спросил:
— Болезнь родственника — это предлог?
— Да нет, с отцом Аджап плохо; Так или иначе, мне следовало бы быть в Ашхабаде.
— А что замминистра сказал, если не секрет?
— От тебя у меня нет секретов, Эсен. Он посоветовал не волноваться. Пообещал, что сам примет все необходимые меры.
— Почему же при нем вольготно таким, как Меллек Веллек?
— А Алексей Геннадиевич его боится. Да и не он один. Ты вот удивлялся: почему всякие меллеки веллеки порой на коне? В чем их сила? Да как раз в том, что они пользуются таким орудием, как клевета, интрига, хитрость, — а мы ведь не можем ответить им тем же! Мы вообще подчас предпочитаем не связываться с ними, не пачкать рук. Меллек Веллек многим ясен. Но его побаиваются: от честной схватки он может устраниться, зато потом, подкараулив удобный момент, ударит тебя из-за угла отравленным кинжалом.
— Сгущаешь краски, Бабалы. Хотя в общем я тебя понимаю. Открытое сердце в какой-то мере и беззащитно против клеветы и коварства. Так что ты все-таки поосторожней там, в Ашхабаде.
— Не смогу, Эсен, допекло! Уж старика моего и то не пощадили. Он-то ни в чем не повинен, а теперь тоже должен волноваться, тревожиться.
— Все же держись там спокойней! Чтоб не получилось по поговорке: хотел поправить бровь — глаз вышиб.
— Я просто поставлю вопрос, так сказать, ребром: или я — или Меллек Веллек.
— Делай, как знаешь, не переборщи только. А я пока съезжу в Мары, в обком. Косвенно статья ведь и против обкома направлена — ты всегда пользовался его поддержкой. Подумаем все вместе, что делать и как быть. Можешь быть уверен, ни тебя, ни Сергея
Герасимовича в обиду не дадим. Вы ведь канал прокладываете, а не Меллек Веллек.
— Канал строят рабочие.
— Вот мы и не позволим, чтобы они лишились преданных своему делу руководителей. Успеха тебе, Бабалы! Считай, тылы у тебя защищены надежно.
Эсен и Бабалы — боевые соратники, единомышленники — крепко пожали друг другу руки.
Глава сорок вторая
КРУГИ ПО ВОДЕ
клубе колхоза «Абадан» закончилась лекция, но народ не расходился. Колхозники расселись на просторном айване*— кто на стульях, кто на полу. Образовалось несколько групп, и в каждой велись свои разговоры. Иным не сиделось на месте, они переходили от группы к группе, прислушивались, вставляли реплики. Беседовали люди неторопливо, наслаждаясь возможностью потолковать о всякой всячине, — ведь обычно вот так, все вместе, они встречались лишь во время работы. На айване стоял неясный гул — как будто гудели пчелы, попавшие в пустую тыкву.
Внезапно один из мужчин, молодой, с маленькими усиками, вскочил на скамейку и, размахивая газетой, которую он держал в руке, крикнул:
— Товарищи! Минутку внимания!
Колхозник в приплюснутой папахе замахал на него руками:
— Ты что, тоже лекцию хочешь прочесть? Ступай, ступай отсюда подобру-поздорову.
— Лекциями да докладами мы сыты по горло, — поддержал его сосед, — дай нам отдохнуть по-человечески!
Мужчина с маленькими усиками, однако, не унимался:
— Вы ведь не знаете, что я хочу сказать! Вот в этой газете, — он потряс ею в воздухе, — помещена статья, которая наверняка всех вас заинтересует!
С мест послышались голоса:
— Газеты много чего печатают!
— Тут не читальня, газету можно проглядеть и вечером, перед сном!
— Что это за статья? Прочитай, прочитай, братец.
— Верно! Пусть почитает! Тише!
Дождавшись тишины, мужчина с маленькими усиками сказал:
— Статья называется: «Самодур на руководящем посту». А говорится в ней о сыне нашего Артыка-ага.
Тут уж все загалдели:
— Читай! Читай! Что там пишут про Бабалы Артыка?
Молодой мужчина начал читать. Его не перебивали, слушали с напряженным вниманием, а когда он закончил, снова поднялся шум;
— Вай, это навет на Бабалы Артыка! Что мы, не знаем его?
— И Артыка-ага зря приплели.
— Подписи-то там нет? Вот то-то!
— Ай-яй, старик-то как расстроится!
Артыка не было среди собравшихся, он уже выехал в Ашхабад. Воспользовавшись его отсутствием, колхозник в приплюснутой папахе, у которого, видно, были с Артыком свои счеты, сказал:
— А разве это неправда, что Бабалы опирается на своего отца? Артык-ага во всем его поддерживает.
Ему возразили:
— Ну, и что с того? Разве это грех — добрые дела поддерживать? Наш Бабалы всегда был молодчина, Артык правильно его воспитал!
— Бывает, попав в город, человек забывает о материнском молоке.
— Ты что на город нападаешь? Откуда культура к нам идет? Из города. Там многие наши земляки большими людьми стали.
— Так, по-твоему, газета врет?
— Не газета, а тот, кто статью писал! Откуда ты знаешь, что у него на уме было?
— А ты откуда знаешь, какой теперь Бабалы Артык? Должность у него большая — может, коленки-то и не выдержали, подогнулись. По пословице, даже Хыдыра * золото может совратить. А Бабалы вон над какими деньгами хозяин!
Споры вспыхивали то в одном, то в другом конце айвана.
Тархан, который все это время сидел в задумчивости, не вмешиваясь в разговор, не выдержав, поднялся, заговорил негромким голосом:
— Товарищи колхозники, мы все хорошо знаем и Артыка-ага, и его сына, Бабалы Артыка. Мы всегда гордились ими. Мы гордились тем, что из земляка нашего вырос такой крупный инженер-ирригатор, как Бабалы, который сейчас прокладывает путь водам Амударьи, — скоро они придут и к нам, дорогие товарищи, и велика наша благодарность строителям Большого канала! Если раньше люди верили в существование рая, стремились попасть в него, мечтали о нем, то нынче самая заветная наша мечта — о воде. Она для нас блаженней рая. Мне, честное слово, канал по ночам снится. И все, кто там трудится не покладая рук, песок ворочает, — это братья наши.
— Верно, Тархан! Золотые слова!
— Эй, братец, про канал мы и без тебя знаем, ты про Бабалы скажи!
— Я к этому и веду свою речь. Бабалы земляк наш. Он, как и его отец, — одно целое с нашим аулом. Мы делим с ними их авторитет, их честь, они делят с нами нашу честь и авторитет. Разве не так, товарищи? Поднявший руку на Бабалы Артыка — поднял ее и на нас. Марающий его имя — марает и наше достоинство! Ладно, положим даже, что Бабалы Артык в чем-то ошибся, ведь в таком большом деле, как строительство канала, без ошибок, без риска не обойтись. Так надо было все тщательно проверить, поправить Бабалы, помочь ему — а не позорить на всю республику! В статье ведь не критика — а брань. Кто-то, видно, шибко сердит на нашего Бабалы. Только со злости можно осыпать человека, пекущегося о благе народном, такими оскорблениями. А я вот верю в Бабалы и оттого тоже чувствую себя оскорбленным. Да и у каждого из вас, наверно, сердце защемило от такой хулы.