Страница 7 из 95
Счастье в любви — зыбкое, оно, словно расплавленный свинец, не дается в руки, как бы ты его ни жаждал.
Если бы ему не уезжать сегодня, он еще мог бы на что-то надеяться.
Но впереди — дальняя дорога, сулящая разлуку с Аджап на месяцы, на годы, а может, и на всю жизнь.
Ведь в ближайшее же время его ждет не только новая работа, но и встреча с родителями. Они давно мечтают видеть сына женатым. А отец у него не кто-нибудь, а Артык Бабалы, нрав у него крутой и упрямый, уж если он захочет женить сына, так ни перед чем не остановится. Не дай бог, еще просватают его за одну из аульных красавиц… Нет, Бабалы против них ничего не имеет. Но он любит Аджап.
Произнеся про себя это имя, Бабалы даже вздрогнул. Аджап!.. Он должен увидеться с ней и выяснить, почему же нынче ночью пробежала меж ними черная кошка. А главное: дорог ли он ей хоть немного? Наверно, нет, иначе она не простилась бы с ним с такой беспечностью. А впрочем, кто их, женщин, разберет. Ведь не силой же заставлял он ее встречаться с ним! Не захотела бы, так не приходила бы на свидания, не разговаривала с ним часами. Была бы к нему совсем равнодушна — не обижалась бы на его слова, не вспыхивала, словно сухой саман! Аджап — не из притворщиц.
— Нуры! — крикнул Бабалы. — Заправляй машину, поехали.
— Мы же вещи не уложили.
— А мы еще не на стройку отправляемся. Мне надо заехать в одно место.
Нуры подозрительно уставился на Бабалы:
— Это в какое же?
— Не твоего ума дело.
— Ты, видно, сегодня не выспался, начальник, — обиженно пробурчал Нуры.
— Не чеши попусту язык и не теряй даром времени. Ты готов?
Нуры не любил, когда его подгоняли. И ему не нравилось быть в неведении относительно целей и замыслов хозяина. Поэтому он мешкал, делая вид, будто ищет ключ от зажигания. Бабалы, потеряв терпение, торопливо спустился с крыльца, сам разыскал ключ и, оттеснив от машины Нуры, сел за руль.
Развернув машину, он приготовился было выехать со двора, но в это время кто-то громко постучал в закрытую калитку.
Нуры, в прах разобиженный действиями Бабалы, ворчливо проговорил:
— Оказывается, начальник, не только ты нынче не в своей тарелке. Ну, что стучаться, коли ворота настежь? Или твой гость считает, что ежели войдет к нам через ворота, то угодит в капкан?
— А ты не рассуждай, а открой калитку.
— Раз ты приказываешь — открою. Только…
— Поживей, Нуры!
Нуры медленно побрел к калитке, а Бабалы тем временем вылез из машины, раздумывая, кто бы мог к нему пожаловать.
Распахнув калитку, Нуры в удивлении чуть отступил назад. Во двор с улыбкой вошла Аджап. Приветливо кивнув Нуры, она направилась к оторопевшему Бабалы.
Он стоял с раскрытым ртом и смотрел на нее во все глаза. Вид у него был такой глупый и растерянный, что Аджап рассмеялась.
А он все никак не мог поверить, что это она, Аджап, приближается к нему, сияющая, прекрасная.
Аджап принарядилась, как на праздник. На черных косах, уложенных венцом, красовалась легкая алая косынка, шелковый шарф переливался всеми цветами радуги, а от нового платья из кетени * исходил тонкий пьянящий запах, — у Бабалы даже голова закружилась, когда Аджап остановилась перед ним.
Ни Бабалы, ни Аджап не замечали Нуры — а он пялился на гостью с таким восхищением, будто это не обыкновенная девушка появилась во дворе, а ангел сошёл с небес на землю. Потом он перевел взгляд на остолбеневшего Бабалы, не отрывавшего глаз от гостьи, и лукаво, догадливо прищурился, подумав с удовлетворением: «А видать, услышу я еще звон пиал!»
Желая оставить хозяина и гостью одних, он вдруг громко воскликнул:
— Ах, пустая башка, я же чай забыл купить!
И пулей вылетел в распахнутые ворота.
Бабалы и Аджап, казалось, не слышали его возгласа и не заметили его исчезновения.
Они глядели друг на друга так, словно век не виделись.
Аджап заговорила первой и таким тоном, будто между ними ничего не произошло:
— Ох, оглан, как я боялась, что опоздаю!.. Слава богу, успела…
— Стоило тебе чуть задержаться…
— И ты уехал бы? — У Аджап округлились глаза, — Не попрощавшись со мной?
— Ты же ночью не захотела со мной проститься. Сорвалась с места, как ошпаренная…
— Я женщина, мне простительно. А тебе не подобает брать с меня пример.
Бабалы улыбался, светло, освобожденно:
— Еще чего не хватало — брать пример со вздорной девчонки!.. Аджап, Аджап, неужели ты не понимаешь, что я не мог бы уехать, не повидав тебя?
— Но ты же сам сказал: если бы я чуть задержалась…
— То мы с тобой разминулись бы! Потому что я собирался ехать к тебе домой.
— Вай, поглядите на него!.. А ты подумал, что дома могли оказаться мои родители?
— Я бы прорвался к тебе, даже если бы вход сторожил дракон или вокруг дома были установлены пулеметы!..
Аджап, словно в стыдливом ужасе, прикрыла рот тыльной стороной ладони:
— Вай*, какой позор,.
— Ты разве не знаешь поговорку: голодная собака и дыма не замечает? — Бабалы улыбнулся: — А с твоими родителями я рад был бы познакомиться. Но что мы тут торчим как неприкаянные? Пройдем-ка в дом, дорогая гостья.
— Я в институт спешу, А к тебе по дороге завернула, чтобы попрощаться, узнать, как ты живешь-дышишь.
— Ну вот и погляди, как живут старые холостяки.
Аджап обвела глазами двор:
— Не скажешь, что это владения холостяка. Сад такой ухоженный.
— Это уж моя домоправительница постаралась. В комнатах тоже — идеальная чистота.
— Ты мне говорил о ней. Кстати, а где она сейчас?
— Она ведь татарка, у нее много знакомых. Вчера отправилась на чью-то свадьбу. Скоро, наверно, вернется. — Бабалы распахнул дверь в переднюю: — Прошу, Аджап-джан!..
Он провел Аджап по всем трем комнатам, показал ей кухню. Девушка с любопытством присматривалась ко всему. Чистота, порядок… В столовой и спальне новехонькие мебельные гарнитуры. Высокое трюмо в дорогой оправе. Для холостяка — роскошь излишняя. А вот черный костюм, который вчера был на Бабалы, валяется на диване. Аджап улыбнулась про себя. Мужчина все-таки остается мужчиной!
Бабалы не был готов к приему гостей, холодильник у него в связи с отъездом пустовал, он смог предложить Аджап только плитку шоколада. И пока она отламывала коричневые дольки и отправляла их в рот, он смотрел на ее пальцы и губы — пальцы были длинные, тонкие, а губы небольшие, пухлые.
— Когда же ты распрощаешься с институтом? — спросил он.
— Скоро госэкзамены. Потом — защита дипломной работы. Выпустят нас, наверно, в августе, не раньше.
— Аллах великий! Ждать до августа!..
— А разве ты не думаешь наведываться в Ашхабад?
— Да, вероятно, придется, и даже чаще, чем мне хотелось бы. У нас ведь любят вызывать на всякие совещания. Буду приезжать с докладами, с отчетами. Ну, еще, чтоб получить очередной выговор.
— Не горюй, оглан. Вспомни пословицу: не отпробовав горького — не оценишь вкус сладкого.
Бабалы вздохнул:
— Вот если бы ты была рядом со мной… я бы избежал половины выговоров!
— Это каким же образом?
— Ты бы была моей совестью. Моей критикой и самокритикой. Ты не давала бы мне оступиться, поправляла бы меня вовремя. Ты ведь не умеешь кривить душой — не понравится тебе моя походка, так ты тут же скажешь об этом.
— И ты меня послушаешься?
— Незамедлительно перекуюсь! Так когда же прикажешь ждать тебя на стройке?
Аджап досадливо поморщилась:
— Опять ты за свое! Я же говорила: решать, где мне работать, будет министерство.
— А если я договорюсь с твоим министерством?
— А если врач необходимее не в Рахмете, а в другом месте?
Бабалы махнул рукой:
— Тебя не переспоришь.
— Но ты же только что обещал слушаться меня, а не спорить со мной!
Увидев, как помрачнел Бабалы, Аджап ласково дотронулась ладонью до его плеча:
— Оглан, что сейчас-то об этом говорить? До диплома еще столько времени… Давай не будем ссориться, а?.. Тем более — ты уезжаешь. Зачем же омрачать последние минуты? На новое место надо ехать, с хорошим настроением: