Решающий шаг

Конный полк свободным аллюром шел вдоль полотна железной дороги. Рядом с Артыком и Тыжденко на рослом ахалтекинце ехал Куйбышев. Его лицо вдруг сделалось задумчивым: он весь, казалось, ушел в себя. Гневом и непреклонностью сверкнули большие лучистые глаза. Не все знали причину его тяжелых раздумий, — об этом Тыжденко шецотом сказал только Артыку:

— Подъезжаем к тому страшному месту...

Следя за номерами телеграфных столбов, Куйбышев остановил коня на двести седьмой версте, между Ахча-Куймой и Перевалом, спешился метрах в тридцати от железнодорожной насыпи и сделал несколько шагов в сторону.

Кругом были пески — никаких примет, никаких следов того, что здесь в ночь на 21 сентября 1918 года были расстреляны по приказу английских интервентов и закопаны в этих песках двадцать шесть бакинских комиссаров.

Сняв фуражку, Куйбышев склонил голову и долго стоял молча. Артык, Тыжденко и джигиты полка также обнажили головы. Затем член Реввоенсовета обернулся к бойцам, повел по рядам затуманенным взглядом и произнес короткую речь:

— Дорогие товарищи, любимые наши друзья, бакинские комиссары!.. Центральный Комитет партии, Совет Народных Комиссаров, Ленин и Сталин поручили мне передать вам последнее прости... Злодейская расправа, учиненная здесь над вами английскими интервентами с помощью предателей-эсеров, вызвала гнев и возмущение в сердцах бакинских рабочих, в сердцах всех честных советских людей. Вы умерли смертью героев — за родину, за советскую власть. Ваши имена будут вдохновлять нас на борьбу и победу, ваши бессмертные образы будут жить в борьбе за счастливое будущее народа, а земля эта превратится в цветущий сад. Сияющий памятник, который мы здесь воздвигнем вам, будет напоминать людям о ваших славных делах, о трагической кончине. Прощайте, дорогие друзья!..

Куйбышев низко поклонился и молча направился к своему коню. В молчании все двинулись дальше.

По донесению разведки, в Айдине стоял бронепоезд белых. Конный полк повернул на север, где совершали трудный переход главные силы Красной Армии, и все дальше уходил от железной дороги.

Наступала зима. На чистом, безоблачном небе ярко сияло солнце. Но его лишенные летнего жара лучи лишь слегка грели спины конников, а в лицо уже подувал холодный ветер — усталый путник, идущий с севера, с заснеженных равнин и лесов России. Седым паром окутывались головы разгоряченных коней.

Вскоре конный полк догнал и обошел пехоту.

Член Реввоенсовета, командир и комиссар полка ехали рядом. Полк легко проходил через впадины и горбатые барханы, поросшие лебедой и саксаулом. Увлажненные осенними дождями пески уже не мешали идти переменным аллюром. На сырой почве отпечатывались подковы и неподкованные копыта. Кони сердито фыркали, но шли резво, и только за ушами выступал у них пот беловатыми полосками пены.

Даже в эту пору у пустыни была своя прелесть.

Валериан Владимирович оживленно беседовал со своими спутниками. Оглядывая широкие просторы, он сказал:

— На казахские степи похожи ваши Кара-Кумы.

Артык удивленно спросил:

— А вы и Казахстан знаете, товарищ Куйбышев?

— Я родился в Омске, — ответил Валериан Владимирович, — но все мое детство и отрочество прошло в Гёкча-Тау.(Гекча Тау — Кокчетав).

— Гёкча-Даг, Гёк-Тепе, Гёк-Сюри, Гёк-Кёль, — вслух перебрал Артык знакомые названия и сказал: — Есть и у нас в Туркмении такие места.

— Значит, я не ошибся в своем сравнении?

— Товарищ Куйбышев, — снова спросил Артык, — тогда вы и казахский язык, наверное, знаете?

— Были у меня товарищи и русские и казахи, — ответил Куйбышев, — в детстве я умел говорить и по-казахски. Теперь почти все забыл. Конечно, не забываются такие слова, как сув, чёрек, бесбармак, агай, ай-гыр, шырагым!..

Артык улыбнулся, слушая, как чисто произносит казахские слова член Реввоенсовета. Видя, что Артыку это нравится, Куйбышев произнес еще несколько казахских слов.

Ахал-текинские кони тянулись к высоким кустам лебеды, но всадники дергали их за удила, пришпоривали, и полк все тем же легким аллюром быстро продвигался вперед. Приближались к большому скотоводческому аулу у подножия Больших Балхан. Артык еще раньше, посоветовавшись с комиссаром, выслал вперед гонцов подготовить привал. Теперь из кибиток все население аула высыпало встречать Красную Армию. Впереди стоял высокий старик с белой окладистой бородой на темном, обожженном солнцем лице. Чуть позади него две хорошо одетые женщины держали на больших деревянных блюдах стопки румяных чуреков; сверху на чуреки было положено холодное мясо, сваренная баранья голова.

— Добро пожаловать! — сказал старик, когда Куйбышев, сойдя с коня, подошел к нему. — Отведайте наш хлеб-соль. Ждем вас как дорогих гостей.

Валериан Владимирович отломил кусочек чурека и пожал руку старику.

— Спасибо, отец

И в то время, как джигиты полка пробовали хлеб-соль, старик неторопливо начал речь:

— Туркменский народ веками не видел светлых дней и еще при наших дедах хотел сдружиться с русским народом. Я еще в ту пору, когда бегал за ягнятами босоногим мальчишкой, слышал от стариков, что один почтенный человек из туркмен, по имени Ходжа Непес, ездил к русскому царю Петру просить его взять под свою защиту наш многострадальный народ. Петр Великий оказал большую милость туркменам — послал войско на их защиту, приказал оросить пустынные степи водами Амударьи, повернув реку в ее старое русло. Но вероломный хивинский хан хитростью завлек русских далеко в пустыню, и там они частью погибли в безводных песках, частью были истреблены ханскими нукерами... Немало пострадал наш народ от усобиц беков и ханов, от шахских войн, прежде чем обрел покой под защитой России. А вот теперь, когда в нашу мирную жизнь снова вторгнулся враг: и белые, и черные, и англичане, — великий русский народ опять пришел нам на помощь. От имени всех людей аула я от чистого сердца хочу поблагодарить представителя великого народа и крепко пожать ему руку. — Старик обеими руками пожал руку товарищу Куйбышеву и, не выпуская ее, повел его в заранее приготовленную для встречи гостей шестикрылую кибитку.

В просторной, устланной коврами кибитке, куда вошли Куйбышев, Артык и Тыжденко, весело пылал огонь саксаула. В цветных чайниках уже был заварен чай. Возле кибитки кипели огромные котлы, в которых варился плов. Женшины начали наполнять из котлов деревянные чашки, разносить угощение по кибиткам, где расположились джигиты. У открытых дверей толпились любопытные. Сотням людей хотелось получше рассмотреть джигитов с красными звездочками на черных папахах: с кибиток снимали их тростниковые и войлочные одежды. Больше всего любопытных взглядов устремлялось на представителя Реввоенсовета Туркестанской республики. В толпе возле шестикрылой кибитки слышался шепот:

— Почтенный и умный, видать, человек.

— Погляди, какие красивые у него глаза!

— А ведь ему нет еще и тридцати пяти!

— Дело не в годах, а в уме.

После угощения старейшина аула, тот же седобородый старик, надел на Куйбышева новый шелковый халат и белую папаху с длинными завитками. Стан ему опоясали шелковым тканым кушаком с красивой бахромой по концам. Зная, что на Востоке халатом награждают только самых почетных гостей, Валериан Владимирович принял халат и стал рассматривать чудесный кушак — искусную работу туркменских женщин. На конце кушака он увидел вышитый белым шелком узор, похожий на искусное сплетение букв, и обратился к старейшине аула:

— По-моему, этот узор сделан из арабских букв. Что же тут написано?

Старик с улыбкой ответил:

— Если это письмена, пусть кто-нибудь прочтет, — у вас есть грамотные люди.

Куйбышев показал вышивку Артыку, и тот с трудом прочел арабскую вязь:

— Рус... хал-кы-на... шех-рат!.. (Русскому народу слава)

И вдруг со всех сторон уже совсем открытой кибитки зазвучало, как эхо в горах:

— Рус халкына шехрат!

Куйбышев растроганно обнял улыбающегося старика.