Решающий шаг

Артык с изумлением смотрел на дикие скалы, уходящие в поднебесье, на плодородные долины у подножий гор. На севере, за хребтом, уже наступала зима, а здесь еще зеленели чинары; на фиговых деревьях висел круглый инжир величиной с детский кулак, гибкие лозы дикого винограда были отягощены большими гроздьями. Круглые шапки невысоких гор, поросшие можжевельником, зеленели зимой и летом. В этих лесистых горах водились медведи и тигры.

После трехдневного трудного пути, перевалив вторично хребет Копет-Дага, Красная Армия неожиданно для белых обрушилась на Кизыл-Арват и овладела городом почти без потерь. Белые отступили так поспешно, что даже не успели разрушить железнодорожные мастерские.

Следующим рубежом, где белые собирались закрепиться и дать отпор наступающим частям Красной Армии, был Казанджик. На этот раз Чернышев направил основные силы на север, в пески пустыни, а на линии железной дороги для отвлечения противника оставил лишь небольшие отряды пехоты и кавалерии, бронепоезд и тяжелые орудия.

Было начало декабря. В пустыне люди и животные больше всего страдали от холода и недостатка воды. Сильный ветер со снегом насквозь пронизывал бойцов, одетых в обветшалое обмундирование. С вечера шел мокрый снег, к утру пески замерзли, и ледяная корка хрустела под ногами пехотинцев. Но сотни туркменской конницы и роты красноармейцев неудержимо двигались вперед, сквозь снежную пургу и леденящий ветер, останавливаясь лишь на ночлег и короткие дневные привалы. Точно жалуясь, нескончаемо скрипели колеса арб, походных кухонь, орудий, зарядных ящиков. Похудевшие, тяжело груженные верблюды вытягивали шеи и шли торопливым, безостановочным шагом. .. Их черные глаза тянулись к колючкам, покрытым пухлыми шапками снега. Кони, у которых совсем уже втянуло животы, грызли удила и все шли и шли вперед, понукаемые всадниками.

Черные тучи, закрывшие с вечера луну и звезды, к полуночи рассеялись. Диск луны временами затягивался серой, как заскорузлая шкурка, пеленой. Ветер раскачивал кустарники, сдувая с них уже сухой от мороза снег. Конники и пехотинцы расположились на короткий отдых — только до рассвета.

Мавы на марше, разгоряченный ходьбой, почти не чувствовал холода. Но когда он лег на промерзлый песок, ледяной ветер забрался под ветхую шинель, прошел сквозь жухлую от пота гимнастерку и стал колоть его со всех сторон. Мавы теснее прижался спиной к Кулагину и сказал:

— Шайтан его возьми, хотелось бы знать — мерзнет ли сам мороз?

Кулагин толкнул его локтем в бок:

— Да разве мороз может мерзнуть?

— Чего ж он тогда все теплого места ищет? Ведь забирается не только под шинель, но и под рубашку!

— Видно, он хочет добраться до твоего немытого тела.

— А почему ж он тогда не забирается под твою рубашку?

— Я не такой неженка, как ты. А кроме того, я сибиряк, мороз мне родня.

— Поэтому ты и жмешься ко мне?

— А это оттого, что люблю тебя.

— По-моему, чем так лежать, лучше двигаться дальше.

— А по мне, так лучше поскорее бы в бой. Вот тогда жарко будет!

По соседству лежал Артык под одной буркой с Аширом. Мелекуш с хрустом жевал сухую осоку. Иногда ноздри ему забивало снегом, и тогда он сердито фыркал. Ашир, тоже прижимаясь к Артыку, мечтательно говорил:

— Вот займем Красноводск — и тогда по домам. Как по-твоему, скоро мы туда дойдем?

— Это будет зависеть от нас самих.

— Артык, я не узнаю тебя.

— Почему?

— Ты стал таким же рассудительным, как Иван! Артык ничего не ответил.

Усталость брала свое — разговоры бойцов обрывались на полуслове. Бивак затихал. Поговорив немного, заснули, согревшись под буркой, и Артык с Аширом.

На рассвете сотни и роты снова двинулись в путь. Сверху, из серых туч, сначала сыпалась колючая снежная крупа, а потом хлопьями повалил снег. Неоглядные просторы пустыни покрылись белым покрывалом.

Под Казанджиком после короткого привала пехота с марша пошла в атаку на город. Белые открыли ожесточенный артиллерийский огонь. Красноармейцы залегли, легкие орудия начали обстреливать позиции белых. Артык повел конницу в обход и ворвался в город с западной стороны. Особый батальон Сибирского полка, перебив своих офицеров, перешел на сторону Красной Армии и помог овладеть городом. Это был один из батальонов русского корпуса, сражавшегося против немцев во Франции. Он вернулся на родину через Константинополь, но был направлен Деникиным на Закаспийский фронт.

Чернышев хотел одним ударом пробиться на Красноводск, чтобы оказать помощь бакинским рабочим, но это не удалось. Белые разрушили железнодорожный путь в районе Небит-Дага. В Красноводск, как доносила разведка, прибывали новые деникинские части с Северного Кавказа.

Заслушав обстоятельный доклад Артамонова о положении в Тедженском уезде, облревком принял ряд важных решений по работе в аулах. Ночью, после окончания заседания в ревкоме, Николай Матвеевич выехал на фронт.

Всего несколько дней прошло с тех пор, как части Красной Армии заняли Казанджик. Утром, подъезжая к городу, Артамонов увидел, что все поле перед станцией изрыто снарядами. На станции стоял выведенный из строя броневик белых, на путях виднелись разбитые, полуобгоревшие эшелоны. Бой по всем признакам был жаркий. Резкий ветер заставлял красноармейцев ежиться. Но это не портило общего приподнятого настроения. В эшелонах играли гармошки, тренькали балалайки. Бойцы, собравшись в круг, азартно хлопали в ладоши, подбадривая неутомимых плясунов.

Артык радостно поздоровался с Артамоновым. Николай Матвеевич привез ему добрые вести из Теджена и из аула. Рассказы его о Бабалы заставили Артыка забыть обо всем. Когда он взял в руки переданную ему Артамоновым сумочку для чая, его охватила безудержная радость: вышивка Айны, следы ее искусных рук...

Чувства Артыка передались и Николаю Матвеевичу. Ему живо представились шумные бакинские улицы, небольшая квартирка на четвертом этаже и двое детей-погодков. Когда он сможет обнять их, прижать к груди?..

Артамонов пошел искать Ашира. Он нашел его одиноко стоящим в стороне от вагонов. Артамонов спросил:

— Товарищ Ашир Сахат, прости меня за вопрос: ты от кого-нибудь ждешь подарка?

Ашир с недоумением посмотрел на малознакомого человека. Он знал от Артыка, что Артамонов ездил в Теджен, но какое это имело отношение к нему? Он коротко ответил:

— Ни от кого не жду.

— Почему так?

— Кто же у меня дома, кроме старой матери?

— Может быть, близкий друг или невеста?

Перед глазами Ашира мелькнуло лицо Шекер, он смутился, но тут же отогнал надежду от сердца: «Что может знать о Шекер этот незнакомец?» Вздохнув, он сказал:

— Товарищи мои здесь, а невесты у меня нет.

— Вот уже никогда не поверю! Чтобы ни одна девушка не полюбила такого молодца?

— Разве до любви, когда идет такая война?

— Настоящей любви и война не помешает. К любящему и страх не идет. Не хочешь говорить, так я сам скажу: у меня есть подарок для тебя от одной девушки. Если не скажешь ее имя, не отдам. Девушка сама так наказывала!

Ашир даже не заметил, как у него вырвалось:

— Шекер!

— А говоришь — нет любимой!

— Разве я сказал, что есть?

— А Шекер?

— Шекер... Так ведь она сестра Артыка!

— А тебе она кто?

Ашир не отвечал: «Может, этот человек смеется надо мной?..» Когда же Артамонов показал расшитую шелками тюбетейку, ему захотелось вырвать ее из его рук. Однако он все еще не верил: «Может, это послали Артыку?..» Артамонов решил больше не мучить молодого джигита и протянул Аширу тюбетейку.

— Шекер послала тебе этот подарок с таким условием: «Если Ашир, — сказала она, — не потеряет ее и сам вернется здоровым, — тюбетейка его и я его; если же труд мой попадет в руки врагу...»

— Нет, Шекер не скажет так! — перебил Ашир, протягивая руку к дорогому подарку.

— Почему не скажет? Неужели ты допустишь, чтобы эта тюбетейка попала в руки врагу? Ведь это искусство Шекер — искусство твоего народа!