Избранное

Она согласилась охотно, без малейшего оттенка натянутой вежливости. Он стал расспрашивать, как прошел экзамен, как поживают подруги, бывшие с ней на практике. Она рассказала, что обе они уже замужем, а одна так и не кончила факультет. Видятся они редко, говорить не о чем: жизнь разбросала в разные стороны. По площади проходили два приятеля Лукича; он с ними поздоровался, на минуту прервав разговор с ней. Она усмехнулась не без лукавства.

— Надеюсь, я уже не похожа на девочку, и вам теперь не так неудобно, когда ваши знакомые встречают вас со мной.

Было совершенно очевидно, что она видит его насквозь — она его «вычислила», как говорят белградские пижоны. Когда они допили вино и поднялись, она попросила ее проводить. Жила она недалеко, на тихой улице Даничича. И когда он, прощаясь, сказал, что надеется теперь ее увидеть несколько раньше, чем через два года, Милена сама предложила, если он не занят, увидеться в тот же вечер. Он, смутившись и, вероятно, покраснев, с готовностью согласился. Запинаясь от волнения, он сказал, что свободен, зашел на работу, по телефону отменил все намеченные деловые встречи, под каким-то предлогом ускользнул от домашних дел и заехал за ней на машине. Они отправились за город, в Кошутняк. Долго гуляли по парку и вернулись довольно поздно. Выяснилось, что она сейчас одна в квартире — мать и сестра вчера уехали на курорт, — и, когда они подъехали к ее дому, он вместе с ней вышел из машины и запер дверцу. Милена открыла своим ключом парадную дверь, и они поднялись на второй этаж. В тот же вечер они стали любовниками.

Милена оказалась действительно намного взрослее, чем он думал, и все его колебания были совершенно излишними. Лежа рядом с ним в своей комнате, она очень просто и без малейшего стеснения сказала ему, что он понравился ей еще тогда, два с половиной года назад, на море, и что еще тогда ей хотелось, чтобы он вот так был рядом с ней. И вообще, сколько она себя помнит, ей всегда нравились именно такие мужчины, серьезные, решительные и мужественные, немолодые, с сединой на висках, потому что от них исходит спокойствие и уверенность в себе, не то что от всех этих растерзанных, безбородых, прыщавых и к тому же неумытых студентов, с которыми ей приходилось встречаться на факультете. Почему так — она сама не знает, но один приятель — врач — объяснил ей, что в этом выражается неудовлетворенная потребность в защите, которой ей недоставало в детстве, так как она рано потеряла отца. И ее первой любовью и первым любовником был не какой-нибудь однокурсник, как это обычно бывает у студенток, а именно такой человек, почти ровесник Лукича, преподаватель, с которым она встретилась, едва придя на факультет. Кстати, тоже женатый человек, у которого был ребенок.

Милена и это знала, и ему не пришлось это от нее скрывать. Это сразу заметно, сказала она, и она это поняла еще тогда, на море. Женатые мужчины всегда держатся как-то иначе, да и подруги ее предупредили, когда она им доверительно сообщила, что он ей нравится и что она с удовольствием закрутила бы с ним роман, не считай он ее за малолетку. Да что там жалеть о потерянном времени, продолжала она, угадав его мысли, они здесь, рядом друг с другом, а если бы они встретились раньше, сейчас, может быть, все уже и кончилось бы. Теперь она вполне самостоятельна, у нее есть профессия, и она стала гораздо серьезнее и умнее. Перед отъездом на практику она познакомилась с одним спортсменом, да, именно с тем брюнетом, с которым он ее встречал здесь, в Белграде, и чуть было не выскочила за него замуж. Это было бы ужасной глупостью, все равно ничего бы из этого не получилось. К счастью, два месяца назад она с ним порвала.

Он ушел от нее поздно, с мутной головой, хотя не пил ни капли, совершенно растерянный, во власти самых противоречивых впечатлений.

Он доехал до дома, но, поставив машину, еще некоторое время бродил по пустынным ночным улицам под начавшим моросить дождем. Он даже зашел в какой-то ночной кабачок и там, среди пьяных, опрокинул две рюмки ракии, чтобы заглушить собственное дыхание, все еще пахнувшее ею.

Он никак не мог понять, что он должен думать о случившемся. Нельзя было сказать, что все происшедшее ему неприятно. Наоборот. Она была красива. Даже очень красива, свежая, очаровательная женщина, во всяком случае, ему в его годы и в его положении трудно было рассчитывать на нечто подобное. Он прекрасно помнил, как она ему нравилась два года назад, как он тогда жалел, что не встретил ее раньше, помнил и свое ощущение почти физической боли, когда увидел ее в обществе того брюнета. И вот она сама, добровольно согласилась на эту связь с ним, хотя он ей ничего не обещал и ни в чем не обманывал, значит, он может рассчитывать и на ее скромность, и все складывается так, что ему нечего бояться каких-либо осложнений.

Ему было приятно и то, что она по-настоящему интеллигентная женщина, а не просто квалифицированный технический специалист, каким он считал себя, — она человек творческий, самой своей профессией связанный с интересными, широко образованными людьми, явно более культурная и начитанная, чем он сам, со вкусом, хорошо воспитанная, не то что он — городской житель в первом поколении, что, как он сам признавал, все еще ощущалось. Итак, она для него была безусловным приобретением, просто даром, свалившимся с небес, что весьма льстило его мужскому самолюбию.

Направляясь наконец домой, он не удержался от искушения и взглянул на себя, как в зеркало, в стекло освещенной витрины. Там отражалась фигура высокого, представительного человека в хорошо сшитом пальто с поднятым воротником, не слишком модном, но и не слишком стандартном, с энергичным, волевым лицом — оно ему понравилось: лицо человека, которому не чуждо чувство реальности, который знает, чего хочет, и умеет добиваться этого, в том числе умеет руководить вверенными ему людьми и делами. Тип человека преуспевающего, уравновешенного, чья уверенность в себе распространяется и на окружающих и придает им силы.

Итак, у него есть все причины быть довольным, если не вполне счастливым. Но, поднимаясь по лестнице к своей квартире, он все же ощущал легкую печаль. Нет, это было вовсе не раскаяние. Это было отрезвление от собственных романтических бредней. Он сам виноват в том, что видел в совершенно взрослой двадцатидвухлетней девушке девчонку. В нем еще жило глубоко скрытое, но тем больнее задетое желание быть первым и единственным мужчиной в ее жизни. И хотя нечто подобное для человека его возраста, с его жизненным опытом явно должно было представляться эгоистическим и нереальным, все то, что она ему совсем недавно так естественно и спокойно рассказала, вызвало у него чувство разочарования и болезненную ревность к тем, кто его опередил. Он был наказан, в сущности, обманут и даже почти высмеян за свои наивные романтические представления, за благородство, проявленное два с половиной года назад по отношению к этой девушке, в то время как другие, более разумные и практичные, не упускали случая. Ему даже стало казаться, что она ему с ними изменяла, и, поднявшись по лестнице к себе в квартиру и ложась в постель около уснувшей уже жены, он решил все это закончить на сегодняшнем приключении и больше не видеться с Миленой.

Но выдержал он не далее как до второй половины следующего дня. Он набрал ее номер и вздрогнул, услышав ее голос, а прежде, чем успел что-либо сказать, уже знал, что постарается увидеться с ней в тот же вечер. В конце концов, чего он хочет, спрашивал он себя, с трепещущим сердцем отправляясь на свидание с ней, по-гимназически назначенное в самом центре города, на площади Теразие, на углу, напротив гостиницы «Албания». Женатый, немолодой уже мужчина рассчитывал на роман с молоденькой, неопытной девочкой? По какому, собственно, праву, с каких моральных позиций может он упрекнуть ее в том, что она обманула его ожидания? Да и если бы все оказалось иначе, разве это не значило бы для него необходимость взвалить на себя гораздо большую ответственность, определенные обязательства, к которым он, по крайней мере в данный момент, совершенно не подготовлен? И чем больше он размышлял, тем больше убеждался, что Милена и на этот раз оказалась опытнее и мудрее его. Она хотела, насколько это возможно, с самого начала определить их отношения. Ей известно, что он семейный человек, и она сознает, что ничего не может от него требовать, но, с другой стороны, сразу доверившись ему, хотя он еще не вправе был ничего требовать от нее, она совершенна ясно давала ему понять, что она ни на что и не рассчитывает. Следовательно, то, что между ними завязалось, — не любовь, чьи истоки скорее эмоциональны, чем рациональны, а то, что в обыденной жизни принято называть связью, отношения, поддерживаемые в более или менее лабильном равновесии, которое в любой момент может быть нарушено с той или с другой стороны, и тогда все завершается разрывом; или же, в счастливых и куда более редких случаях, такие отношения перерастают в тесную и глубокою связь и прочную взаимную привязанность. Почему же в таком случае он должен от нее отказываться, спрашивал он себя, прекрасно зная, что, по крайней мере сейчас, не в состоянии этого сделать, какие бы он ни принимал решения. Так и завязалась — поскольку они увиделись в тот же вечер — эта связь, продолжавшаяся, не без кризисов и перерывов, целых двенадцать лет, долгий период времени, за который могут возникнуть споры и весьма крупные недоразумения между двумя людьми, даже если они строят свои отношения на столь разумной основе.