Избранное

Все важнее становилась писателю в этих рассказах внутренняя осмысленность существования личности, потребность быть нужным людям. И вместе с тем именно в этой книге впервые появляются произведения, где писатель с особым вниманием, как врач, изучающий не всегда заметные, но чреватые опасностью отклонения в работе человеческого организма, начинает присматриваться ко всему, что разрушает корни этой осмысленности, отрывает люден от увлеченности делом, отрывает друг от друга, превращает их в безликих, в толпу или, напротив, гипертрофирует их себялюбие. Не первый и не последний среди писателей мира, Кош приглядывается к многообразию видов мещанина. К тому химическому составу среды, свойств характера, который при той или иной температуре общественных отношений способствует размножению вирусов мещанства и порой перерождению основной клетки общества — человека. Так, рядом с тружеником Алией Джевеннцей появился у Коша образ гаденького себялюбца дяди Филиппа.

Разнообразнейшие характеры, картины быта, яркие свидетельства о времени, о событиях и нравах, исполненные достовернейших деталей, написанные в реалистической манере уже зрелого художника, являли собой законченные произведения. И вместе с тем одно за другим они виделись и глубоко обдуманными работами мастера, обещающего впереди широкий разворот эпопеи народного освобождения. Эпопеи, отличной от того, что создали Бранко Чопич, Михайло Лалич, большим интересом к людям сегодняшнего города, к их жизни, их языку.

Однако первым крупным произведением Эриха Коша, которое сразу же вывело писателя в ряд самых популярных прозаиков страны, оказалась не эпопея, а сатирическая повесть «Большой Мак» (1956).

«Большой Мак» — это повесть-гротеск, повесть-шарж. И опять о них — о мещанах. В данном случае о самых как будто невинных из мещан — о нынешних обывателях, вовсе не ставящих перед собой какие-то далеко идущие цели — обогащение, карьеру или власть; это люди разных профессий, разного уровня культуры — чиновники, секретари, домохозяйки, чьи-то жены, даже так называемые интеллектуалы. Люди, которых инертность, леность мысли и сердца делает флюгерообразными, не позволяет закрепиться в них собственному живому интересу к чему-либо, лишает их жизнь осмысленности, содержательности. Осознанно или неосознанно, они отдают себя хотя бы на время во власть случайно подвернувшимся, перенятым или подсказанным интересам, надуманной деятельности. Деятельности, подчас тем более суетной и усердной, чем более чуждой она была им еще вчера.

В повести «Большой Мак» Кош предоставляет возможность рассказать о своих невзгодах рядовому служащему, человеку неприметному, который поначалу не проявил, а потом не пожелал проявлять интереса к выставленному в столице огромному киту, прозванному Большим Маком. Его раздраженное повествование звучит естественно, в нем множество точнейших примет сегодняшнего быта, сегодняшних отношений дома, на работе, в общественных местах.

Простое любопытство к заморскому чуду, вызванное газетными сообщениями, ширится, превращается в преклонение, рядится в соответствующие формы, становится негласно обязательным. И пусть от этого кита песет уже тленом, не так-то легко отказаться от того, чему отдано столько сил, темперамента. Только новый возбудитель придаст новое направление цепной реакции страстей.

Даже руководитель учреждения, человек, все понимающий, но предпочитающий не спорить с волной, а вздыматься на ней и в приливе и в отливе, советует герою не противопоставлять себя всем. И сам герой, долго сопротивляющийся течению, морально страдает из-за своего упорства, даже лишается ожидаемой должности, но его ум и его чувства — пусть от раздражения, пусть от ненависти — все-таки заняты китом… Впустую заняты, как и впустую уходят его силы… Тут-то и завязывает Кош узел своей социальной сатиры. Художник прослеживает, как постепенно в любом человеке, который предпочел бы остаться хоть чем-то непохожим на них, мещане начинают видеть нечто расшатывающее их чувство полноценности.

Писатель хорошо знает потенциальные возможности своих героев, знает условия, которые способствуют именно такому их развитию. Ему теперь все более важно, на что растрачивается богатство человеческих душ. А чувство ответственности не только обостряет его наблюдательность, но и заставляет сгущать краски, используя в борьбе за судьбы близких ему людей разящее оружие мирного времени — смех.

В книге статей и эссе о литературе «Это проклятое ремесло писательское» Эрих Кош объясняет: «Когда сатирик в противодействие различным культам и массовым модным истериям выводит Белград на Ташмайдан[2] для того, чтобы он поклонялся там мертвому киту, он этой аллегорией метит в мещанский конформизм людей, а гиперболой своей, преувеличивая размеры и кита и истерии, хочет лишь обратить внимание на слабости и недостатки именно тех, кто не видит и не примечает их…»[3]

Две следующие сатирические повести Коша, «Снег и лед» (1961) и «Досье Храбака» (1971), тоже имели большой успех. Мы упоминаем их здесь рядом, потому что они связаны между собой (хотя их появление разделяет целых десять лет). Один из героев Коша — ветеран освободительной войны, человек заслуженный, из тех, кого народ не случайно поднял на высшие ступени административной лестницы, — генеральный директор Плечаш, занимает центральное место в книге «Снег и лед»; вокруг него же развивается действие в повести «Досье Храбака».

И опять Кош со скрупулезностью художника и ученого рассматривает живые вирусы мещанства. В повести «Снег и лед» — мещанства воинствующего, энергического, меняющего обличье в зависимости от общественного климата; пробираясь к благам, к рычагам, эти мещане играют в «интеллигенцию», в «сливки» общества, в особую касту. Именно играют — провинциально спесивые, надменно рассуждающие о культуре, о европейской образованности, о демократии, о высоких чувствах, а на поверку равнодушные, невежественные, злобные.

Фантазия Коша в апрельский день покрывает города и села родного края нетающими сугробами. Все леденеет. В учреждения, в дома, в души проникает холод. Оттого ли, что температура общественной жизни в этой воображаемой писателем картине подверглась изменениям, или оттого, что мерила человеческой ценности изменились, но герой Коша перестает быть всемогущим начальством. И перед ним захлопываются двери тех, кто совсем недавно с превеликой пользой для себя выставлял напоказ близость с ним, — всей этой увивающейся, жадной к поживе мошкары, которой он дал облепить себя в послевоенные годы. От мертвящей стужи ему помогает спастись тот, кем он в упоении успеха пренебрегал. Помогает соратник по былым сражениям, так и оставшийся скромным тружеником. Только в нем сохранились человеческие чувства — совестливость, сострадание и верность. А в самом Плечаше?

Лишь на последних страницах книги читатель узнает: весь ужас этого холода, этого одиночества только привиделся директору, когда он, спеша в суете и суетности, не прочь был отделаться начальственными отговорками от скромного соратника. А его рассеянный взгляд по воле авторской фантазии задержала на миг разбушевавшаяся вдруг за окном апрельская вьюга. Всего на миг… Но долго сохраняется взволнованность как будто спокойного голоса рассказчика. Долго слышится страстное предупреждение автора Плечашу и его соратникам, собственное предупреждение Плечаша самому себе.

Кош убежден — ив этом он не одинок, — что в произведениях сатиры «художник с его гуманистическим „верую“ и есть положительный герой произведения». Кош даже не может представить себя и свое творчество среди тех, у кого «нет больше страстного отношения к действительности и к обществу, в котором мы живем…»[4]. С требовательной любовью относясь ко всему, чего уже добился народ, Кош видит свою задачу сатирика в следующем: «Мы достаточно сильны, чтоб шутить и смеяться над собой без страха подкопать этим основы здания, в котором живем. Мы достаточно молоды в своем развитии, чтоб бороться против собственных детских болезней и оберегать себя от заразы, которая нам, еще не обладающим достаточным иммунитетом, могла бы обезобразить лицо и отравить душу… Мы стали вполне ответственными, и мы должны отвечать…»

2

Стадион и парк в одном из центральных районов Белграда.

3

Ерих Кош, Taj проклети занат списателски, Нови Сад, «Матица Српска», 1965, с. 48.

4

Ерих Кош. Taj проклети занат списателски, Нови Сад, «Матица Српска», 1965, с. 65.