Избранное

И это не иначе козни и интриги Капитана!

Не находя применения своей нерастраченной энергии в глуши заброшенного местечка, слишком тесного для его широкой неистовый натуры, Капитан играл людьми, как картами, и вертел ими, словно безделушками, созданными для успокоения нервов. Молодого хозяина Миле он распалял рассказами о роскоши портовых городов, где ему довелось побывать, и о прелестях тамошних женщин, пока не вгонял парня в жар. Почтальона Гая изводил намеками, что он-де собственноручно пишет письма сельским вдовушкам, метит к ним в гости попасть. А дядюшку Американца держал под вечной угрозой лично поставить в известность главнокомандующего вооруженными силами о том, что рядовой Баро Плиска (в местной транскрипции — Лиска) палец правой руки потерял вовсе не в боях с японцами, как представил дело Баро, а пацаном, глуша рыбу взрывами динамита, вследствие чего пенсию и орден у дядюшки Американца отберут, а его вернут к земледелию. К нему, приезжему, вначале по примеру прочих сельских жителей капитан Стеван обращался почтительно: «мой господин», но постепенно, опуская первое слово и проглатывая второе, перешел к более фамильярной форме обращения, окликая его по имени, а то и просто свистом. Его нежелание перейти из сельской глуши в дорогие новиградские отели на первых порах представлялось Стевану позорной несостоятельностью, однако неизменная готовность приезжего платить за угощение и щедрой рукой вознаграждать любые услуги заставили Капитана прийти к убеждению, что приезжий малость чокнутый, с приветом, если не совсем поврежденный умом. Всерьез утвердившись в этом своем последнем предположении, Капитан и относиться стал к нему соответственно. «Здорово, залетный», — бросал ему при встречах Капитан с пренебрежительной иронией крестьян, обращенной к горожанину, прибывшему в село не на пикник и не на отдых, а по печальной необходимости. И при этом, что больше всего угнетало приезжего, покровительственно похлопывал своего нового приятеля по плечу своими вечно заплеванными руками.

Случилось так, что приезжий и сам стал свидетелем, если только не невольным участником, жестокой игры капитана Стевана с Филиппом Водоваром, бывшим общинным делопроизводителем.

С одной стороны, делопроизводитель, как сосед, побаивался и опасался неистового Капитана, с другой стороны, как бывший представитель властей, держался с ним на расстоянии и свысока, но Капитан нашел способ до него добраться, и не через кого иного, как через его же супругу, дальнюю родственницу Стевана. Используя последнюю бабкину страсть к спиртному, приводившую ее в дымину пьяной со всех сельских крестин, похорон и поминок, Капитан повадился зазывать ее к себе во двор, с радушным хлебосольством потчуя ракией и подливая ей до той поры, пока впавшая в детство придурковатая старуха не захмелеет основательно. Тогда он начинал ее изводить.

— Послушай-ка, баба Мара! Подозрительно мне что-то, что твой старик Филипп каждый день на почту таскается, аж в самое Соленое. Молодка там одна, мадьярочка завелась. Сдается мне, дело тут нечисто.

— Будет тебе чепуху-то молоть! — хихикая, шепелявила щербатая бабка. — Ему уж за восемьдесят перевалило. Отошло наше время.

— Ну не скажи! Посмотри, что вытворил Шпиро Марков из Верхнего Затона на восемьдесят пятом году. Мне Уча по секрету сообщил, что твой Филипп каждое воскресенье покупает в новиградской аптеке какие-то порошки и капли для укрепления сил, а я про него точно знаю, что с некоторых пор он потихоньку наведывается в общину уточнять что-то там в своем завещании. С этого твоего старика станет отписать мадьярочке дом и имущество, а тебя под старость лет без крыши оставить. Он уж и так отобрал у тебя ключи от подпола и кладовой. Так или нет?

И все в таком духе, пока не замутит бабке голову. А потом давай ей, пьяной, совать порошки и капли для добавления в пищу старику, чтобы, значит, охладить его пыл и отбить у него охоту к молодеческим замашкам да ухаживаниям.

Однажды, случайно заглянув к Капитану во двор, приезжий увидел, как бабка прятала в рукав полученную от Капитана коробочку пилюль.

— Ничего ему от этого не будет, залетный! Не волнуйся, это обычный аспирин с бикарбоном. Только на пользу пойдет его ревматизму и колиту. Осталось у меня от судовой аптечки, — успокоил его Капитан. — А ты как раз явился вовремя. Я для тебя кое-что подыскал. На дальнем пляже две стены здоровые из камня, чисто крепостные. Только кровлю от дождя навести. Что тебе еще надо, раз ты тут временно, на лето, можешь и налегке, вроде меня, прожить. Тебе хотелось где-нибудь подальше от людей — вот, пожалуйста, пошли посмотрим — и по рукам!

И в предвкушении договора, поплевав себе на пальцы, Капитан подхватил под руку приезжего и чуть не силой увлек за собой.

Погода наконец исправилась. Отбушевавший ночью шторм успокоил море, и небо к рассвету очистилось.

И люди прояснились, подобрели. Всегдашняя смиренность вернулась к Стане, и теперь она могла без ненависти отзываться даже о своем соседе. Она разжала губы и, зная, что время отъезда постояльца приближается, старалась сделать его пребывание в селе возможно более приятным. Старый Тома не замедлил вынести под тутовое дерево свою скамейку и взялся за починку сетей. Обложенный ими, он и правда походил на паука, поджидающего, затаившись, пока какая-нибудь жертва по оплошности не угодит в его тенета.

Приезжему он разрешал приблизиться к себе, не шевелясь и неотрывно глядя на работу, и обращался к нему лишь тогда, когда тот опускался на песок у его ног.

— Латаю вот, готовлю сети к лову, господин. На ловца и зверь бежит! Ну как, купили землю? — обронил он, помолчав. — Я видел, вы обходили межи, обмеряли шагами участок.

— Нет, дед Тома, я здесь селиться не думаю, а пока мне и у Станы неплохо.

Пальцы старика неутомимо перебирали сеть. Он и бровью не повел при этом имени.

— Да и Капитан всерьез продавать не собирается.

— Почему? У него земли больше чем надо, а к тому же он тут, по его собственным словам, человек временный.

— Все мы тут временные, мой господин, а каждый все-таки занят своим. Уж больше пятнадцати лет прошло с тех пор, как Капитан в село вернулся. Здесь ли, в другом ли месте, а еще столько же вряд ли к тем приложатся. Ему уже тоже шестьдесят пять лет сравнялось. Сколько вы еще думаете пробыть у нас?

— Дней десять. Будет ровно две недели, как я тут.

— А возвращаться на чем?

— На машине, я и приехал на ней.

— А у вас машина где? В Новиграде?

— Наверху, за Милиным домом стоит. А почему вы спрашиваете?

— Просто так. Вижу, тут одна машина в Новиград все ходит, а я и не пойму, чья это она. Что, уходите уже?

Но, отпустив его на несколько шагов, старик окликнул снова своего знакомца.

— Сегодня вечером я буду близко сети ставить, у самого берега. Если желаете, можете со мной пойти.

— С удовольствием, дед Тома. Вы когда выходите?

— Известно когда, господин. Около шести, перед тем как солнцу в море сесть. Хватит вам времени, и накупаетесь досыта и вернетесь к сроку.

— А не боитесь вы, что я узнаю, где вы сети ставите? Говорят, рыбаки никому не выдают свои приметы.

— Кто же это говорит? — стремительным движением нападающего паука обернулся к нему дед. Пальцы его быстрее побежали пряжей сети.

— Ну, например, Стана и еще кое-кто другой. Что, если я тоже заведу себе лодку и сети и займу ваши места?

— Женщины всякого наплетут, да кто их слушать будет? А море общее. Так закон гласит. Всего вам доброго, господин.

С книгой и купальными трусами под мышкой, через холмы он зашагал к безлюдным далям неисследованных пляжей. Последнее задержавшееся облачко быстро растворилось в голубом просторе. Все было чистым, прозрачным и радостным. Вымытые дождем, снова засеребрились листья маслин. На поляне, у тропы, он набрел на слабоумного Николу, пригревшегося на утреннем солнце — оно ему было лучшей кормилицей, чем родные и худосочная скотина, где-то тут неподалеку щипавшая сухую траву.