По прочтении сжечь

Но вместо земных диверсантов нагрянули небесные. Они расстреливали в упор и сжигали на земле самолеты, расставленные так, чтобы служить идеальными мишенями. Аэродромы Хикэм, Эва, Уилер, Канеохэ, Бэлоуз и Халеова превратились в огромные костры, роль хвороста в которых выполняли несколько сот американских самолетов.

Атаки с воздуха продолжались до 9:20. Сделав все, что можно было сделать, японские самолеты улетели. Базы тихоокеанского флота Америки как не бывало. Теперь это бухта, забитая железным ломом и трупами.

Потери еще подсчитываются. Уже известно, что убито и ранено около четырех тысяч моряков и армейцев; потоплено четыре линкора и четыре основательно потрепаны; несколько крейсеров и эсминцев тоже пострадали. Японцы потеряли два десятка самолетов и несколько подлодок. В общем, американский флот получил удар в челюсть в первые же секунды схватки. Какое счастье, что двух авианосцев и пяти тяжелых крейсеров нового типа в это утро не оказалось в гавани!

Рассказ Шривера потряс всех. Донахью спросил:

- Сколько взято в плен?

- Кого? - спросил Шривер.

- Японских офицеров и солдат.

- Ни одного. Но по приказу из Вашингтона взяли в плен почти всех местных японских жителей. На них отыгрываются.

- У меня вопрос, Энди, - сказал Уайт. - Здешнее командование было предупреждено о возможности нападения?

Шривер ответил:

- Адмирал Киммел получил двадцать седьмого ноября телеграмму от Старка о том, что переговоры зашли в тупик и что японцы могут предпринять агрессию в отношении Филиппин или владений Англии и Голландии в южных морях.

- А против Пёрл-Харбора? - спросил Пейдж.

- Нападение на базу тихоокеанского флота совсем не предусматривалось.

- У нас считалось... - начал Донахью, но Уайт перебил его:

- И больше не было никаких предупреждений?

Шривер невесело усмехнулся:

- Было. Двадцать девятого ноября генерал Маршалл прислал нам для сведения разведывательную сводку штаба сухопутных войск. В ней говорилось, что в течение ближайших месяцев Япония нападет на Россию.

- Гениальная сводка, - процедил сквозь зубы Пейдж. - За одну эту сводку надо Маршалла, Джероу, Майлса и прочих генералов отдать под суд.

- Значит, никаких предупреждений насчет возможности нападения на Пёрл-Харбор не было? - продолжал допытываться Уайт.

- Были еще два. - Шривер кивнул в сторону Донахью. - Вы, наверное, знаете.

- Знаю, - сказал Донахью. - Как только мы перехватили "магию" о том, что в час дня японцы предъявят нам ультиматум и что из Токио предложили уничтожить шифровальную машинку, генерал Маршалл приказал командующему Гавайским военным округом генерал-майору Шорту принять меры предосторожности. Адмирал Старк, тот вообще не счел нужным предупредить адмирала Киммела...

- Шифровка Маршалла пришла сюда вполне своевременно, - сказал Шривер. Спустя шесть часов после налета японцев...

- Сволочи! - крикнул тонким голосом Пейдж. - Четыре тысячи убитых и раненых и погибший флот на их совести! Их надо...

- Только без истерики, - остановил его Донахью. - Надо разобраться как следует.

- Да, надо разобраться как следует, - сказал Уайт. - Виновата в первую очередь верхушка нашего армейского и флотского командования.

- Какие-то идиоты вбили себе в голову, что малая глубина Пёрл-Харбора исключает возможность торпедных атак, - сказал Шривер. - Но японцы доказали обратное. Наши линкоры пострадали больше всего от торпед.

- Одни идиоты успокаивали себя, - подхватил Пейдж, - а другие идиоты повторяли это.

- Слушайте вы, Пейдж, - вспыхнул Донахью.

Уайт крикнул:

- Молчи, Уолт! Шривер и Пейдж правы, абсолютно правы! Наши начальники проявили стратегическое недомыслие...

- Политическую и стратегическую слепоту! - крикнул Пейдж.

- Правильно! - сказал Уайт. - Материалов у нас было больше чем достаточно. Подумать только! Ведь мы изо дня в день читали архисекретные японские телеграммы, из которых было видно, что Япония готовится к нападению на нас. Даже самый беспросветный кретин мог понять, что готовится атака, и именно на базу тихоокеанского флота.

- А этого Старк и компания не понимали, - сказал Шривер. - У них был затуманен рассудок. И у вас тоже, Донахью. Не отмахивайтесь. А рассудок у наших шефов был затуманен потому, что они страстно хотели нападения Японии на некую страну. И эта страсть ослепляла их.

Донахью усмехнулся:

- А я распинался перед начальством за вас, Шривер, доказывал, что у вас стопроцентный американский образ мыслей. И добился того, что вас назначили сюда. Но с такими убеждениями, как у вас, неудобно быть в контрразведке.

Шривер отвесил поклон:

- Могу вас успокоить. Я уже подал рапорт, чтобы меня послали на театр военных действий. Сидеть здесь и с храбрым видом допрашивать японских парикмахеров и прачек я не намерен.

Матрос-шофер круто затормозил машину. На дороге стояли офицеры и солдаты в шлемах. Шривер предъявил служебное удостоверение, а Донахью, Уайт и Пендж - специальные пропуска на Гавайи, выданные им в Вашингтоне. Машина поехала дальше.

Уайт сказал:

- Наши шефы сами сбили себя с толку - ждали другого ветра.

- Но ведь были же сигналы, черт возьми! - крикнул Донахью. - Четвертого и пятого, два дня подряд. Бесспорные сигналы.

- Мы не знаем, в чем дело, - сказал Пейдж. - Надо будет разобраться в этом. Или мы перепутали, или японцы перепутали, или они подсунули нам дезу{9}.

- Чушь, - возразил Донахью. - Тогда надо признать, что вся "магия" была дезой.

Шривер мотнул головой:

- Нет, "магия", конечно, не была дезой. Такой вывод абсурден.

- В общем, неизвестно, в чем дело, - сказал Уайт. - Но ясно одно: наши стратеги смотрели в другую сторону и подставили Пёрл-Харбор под удар. И все это получилось потому, что они, так же как Трумэн, Тафт, Най и другие, ненавидят Россию и готовы терпеть нацистов.

- Это верно, - подтвердил Шривер. - Они напрягали зрение, чтобы разглядеть во мраке ночи очертания японских бомбардировщиков и авианосцев, подкрадывающихся к Владивостоку, и старались не думать о том, что японцы могут подкрасться в другом направлении...

- Ключ вопроса заключается в отношении к нацистам, - сказал Пейдж. Наши шефы считают, что гитлеровский рейх им ближе, чем красная Россия.

Донахью пожал плечами:

- Ну и в компанию я попал! Не флотские офицеры, а свихнувшиеся комнатные демагоги с Гринидж-виллидж.

- Не мы свихнулись, как такие; как вы, - отпарировал Шривер. - Мы рассуждаем, как нормальные, честные люди, для которых борьба с коричневой чумой - священная обязанность.

- Фюрер и дуче через несколько дней объявят нам войну, это неизбежно. Короче говоря, - Пейдж взмахнул рукой, - я сегодня же подам рапорт. Буду проситься в азиатский флот.

- Я тоже, - сказал Уайт. - "Магия" кончилась. Теперь надо воевать. Поедем на Гуам или Филиппины.

Он наклонился к Шриверу и тихо спросил:

- Что-нибудь выяснил! насчет Хаями Марико?

Шривер ответил шепотом:

- Я разговаривал с ее мамашей. Оказывается, за Марико приходил какой-то японец, кажется, студент. И больше она не возвращалась. Откровенно говоря, боюсь за нее. Не расправился ли с ней Акино.

Уайт схватил Шривера за руку:

- Надо скорей взять Акино!

- Ищем его. Вчера днем взяли генконсула Кита и его помощников. Они говорят, что не знают, кто такой Акино. Не понимаю Уолша. Он поверил этой истории с корейцем-аптекарем и решил, что действительно раскрыли советскую шпионскую организацию. И думал только об этом. Не замечал, что у него под носом орудуют настоящие шпионы. Спасибо Макколла, мы получили от него копию "магии" от третьего декабря - копию телеграммы здешнего генконсула об условных сигналах для подлодок.

- Условные сигналы насчет состояния гавани? - спросил Пейдж.

- Да. Я сразу же установил наблюдение за домами и яхтами в Раникай и Калама и обнаружил подозрительного немца - члена нацистской партии Кюна. При аресте у него нашли кодированные записи, и он признался во всем. И дочка его - хозяйка косметического салона - тоже японский агент. У Эф-Би-Ай, оказывается, уже давно имелись сведения о Кюне, но на него смотрели сквозь пальцы. Гувера интересуют не нацистские шпионы, а другие...