Суд королевской скамьи

— Что у тебя на уме, Терри?

— Кое-что.

— Что именно?

Опустив голову, Терри с трудом выдавливал из себя слова изменившимся до неузнаваемости голосом, в котором звучали слезы.

— Меня мучают сомнения, — пробормотал он.— Доктор... я... меня не волнует, что решит суд. Я хочу услышать от вас, из ваших собственных уст... вы действительно делали все это?

Охваченный приступом ярости, Адам вскочил на ноги. Поднявшись над юношей во весь рост, он с силой обрушил оба кулака ему на голову, Терри не сделал ни малейшей попытки уклониться.

— Подонок! Мне давным-давно следовало бы лупить тебя! — Его кулаки снова взметнулись, и Терри рухнул с дивана, оказавшись на четвереньках. Адам пнул его ногой по ребрам. — Мне следовало измолотить тебя! Как мой отец лупил меня. Вот так... вот так!

— Адам! — вскрикнула Анджела, своим телом прикрывая Терри.

— О Боже, — в ужасе и отчаянии зарыдал он, опускаясь перед юношей на колени. — Прости меня, Терри... прости меня.

Утро было полно растущего напряжения, ибо и Хайсмит, и Баннистер ждали одного и того же. Предыдущим вечером Марк Тесслар приехал из Оксфорда. Мария Вискова и Сюзанна Парментье устроили для него тихий обед с воспоминаниями, после чего Эйб, Шоукросс, Бен и Ванесса присоединились к ним за кофе.

— Я догадываюсь, — сказал Тесслар, — чего будет стараться добиться Хайсмит. Но после той ночи десятого ноября меня уже ничто не может сломить.

— Не знаю, смогу ли я передать словами то, что испытываю к вам, — сказал Эйб. — Я думаю, что вы самый отважный и благородный человек, которого мне доводилось встречать.

— Отважный? О нет. Просто мне уже не страшна никакая боль, — ответил Марк Тесслар,

Первая часть утреннего заседания была посвящена тому, что Честер Дикс подверг Сюзанну Парментье сравнительно мягкому перекрестному допросу, который длился до перерыва.

Шоукросс, Кэди, его сын с дочерью и леди Сара Уайдмен решили, расположившись в таверне «Три бочки», выпить и перекусить почками с бобами, пока Джосефсон доставит из гостиницы Марка Тесслара.

Первым в зал суда вернулся Адам Кельно. Слегка одурманенный успокоительными препаратами, он сидел с остекленевшими глазами. Пока зал наполнялся, он время от времени бросал умоляющие взгляды на жену и Терри, сидящих в первом ряду; зал постепенно заполнился до предела.

— Внимание!

Судья Гилрой занял свое место и, обменявшись поклонами с присутствующими, кивнул Томасу Баннистеру. В эту секунду в помещение влетел Джосефсон и, протолкавшись к столу, стал что-то возбужденно шептать на ухо Александеру. Тот, побагровев, нацарапал записку и передал ее Томасу Баннистеру. Баннистер прочитал ее и, обмякнув, растерянно опустился на место. Брендон О'Коннор, перегнувшись к нему, схватил записку, после чего, покачнувшись, поднялся на ноги.

32

— Милорд, нашим следующим свидетелем должен был быть Марк Тесслар. Нам только что сообщили, что доктор Тесслар скончался на улице перед своим отелем в результате обширного инфаркта. Можем ли мы просить вашу честь сделать перерыв на день?

— Тесслар... скончался? ..

— Да, милорд.

В квартире стоял полумрак, когда Ванесса открыла дверь перед леди Сарой. Эйб присмотрелся к вошедшей, но трудно было понять, видит он ее или нет. У всех глаза были красны от слез.

— Эйб, не терзайся так, — сказала ледя Сара.— Он давно уже был тяжело болен. Твоей вины тут нет.

— Дело не только и докторе Тессларе, — сказала Ванесса. — Сегодня днем посольство связалось с Беном и Иосси, приказав им немедленно возвращаться в Израиль и доложить о прибытии своим конвоирам. Идет мобилизация.

— О Господи, — сказала она, подойдя к Эйбу и гладя его по голове. — Эйб, я поминаю, что ты должен чувствовать, но нам необходимо принять решение. Все собрались у меня.

Кивнув в знак согласия, он поднялся, натягивая пиджак.

Все, собравшиеся у леди Сары, были охвачены общей печалью. Здесь были и Томас Баннистер, и Брендон О'Коннор, и Джейкоб Александер с Лоррейн и Дэвидом Шоукроссами, Джосефсон, Шейла Лем, а также Джоффри, Пэм и Сесил Додды. Здеоь же присутствовал и Оливер Лайтхолл.

И еще четверо — Питер ван Дамм со своей семьей. Исчезнувший Менно Донкер.

Эйб обнял ван Дамма, и на мгновение они застыли в объятиях, похлопывая друг друга по спине.

— Я вылетел из Парижа, как только услышал, что. случилось, — сказал Питер. — И завтра я должен буду дать показания.

Эйб медленно прошел в центр комнаты и повернулся лицом к присутствующим.

— С той минуты, как я оказался вовлеченным в это дело, — хрипло сказал он, — я не перестаю чувствовать себя главным распорядителем какого-то карнавала ужасов. Моими стараниями вскрылись старые раны, вернулись ночные кошмары; в моих руках оказалось спокойное существование людей, которые давно заслужили жизнь в мире и покое. Я говорил себе, что их анонимность, должна оставаться неприкосновенной. Но вот перед вами стоит человек, пользующийся международной известностью, и невозможно представить себе, чтобы мир его не узнал. Понимаете, когда в моем глазу потух свет, передо мной стали представать странные видения. Какие-то зловещие фигуры старались вцепиться в меня. Когда люди узнают о твоей неполноценности, все их кровавые инстинкты рвутся наружу, и ты начинаешь чувствовать себя загнанными зверем в пустыне, до которого вот-вот доберутся шакалы и стервятники

— Разрешите прервать вас, — вмешался Баннистер. — Мы, вне всякого сомнения, знаем, с какими проблемами в личной, жизни придется столкнуться в будущем мистеру ван Дамму. К счастью, британское законодательство позволяет в исключительных случаях прибегнуть к определенной процедуре. Она называется «ин камера». Ее применяют, когда приходится давать показания втайне. И мы имеем право обратиться к суду с таким ходатайством.

— Кто будет при этом присутствовать?

— Судья, присяжные, секретарь его чести и законные представители обеих сторон.

— И вы в самом деле думаете, что все удастся сохранить в тайне? Я — нет. Питер, вы знаете, как жестоки могут быть отпущенные в ваш адрес остроты. И вы искренно считаете, что сможете снова предстать перед аудиторией в три тысячи человек, которая будет не спускать глаз с того, что у вас между ног? Так вот — за это я не могу взять на себя ответственность, я не могу позволить, чтобы мир лишился музыки Питера ван Дамма.

— Ваша беда, Кэди, в том, — фыркнул Александер, — что вы одержимы идеей мученичества. Вы одержимы стремлением предстать в виде нового Христа и хотите обессмертить себя после того, как вас линчуют.

— Вы слишком утомлены, — сказал Эйб. — Вы переработались.

— Джентльмены, — сказал Баннистер, — мы не можем позволить себе роскоши ссориться друг с другом.

— Слушайте, слушайте„— сказал Шоукросс.

— Мистер Кэди, — продолжил Баннистер, — вы заслужили всеобщее уважение и восхищение с нашей стороны. Но вы рассудительный человек и должны понимать последствия того, что произойдет, если вы не согласитесь на показания мистера ван Дамма. Представьте хоть на минуту, что Адам Кельно оказался полностью оправдан судом. Вам придется взять на себя ответственность за разорение вашего ближайшего друга Дэвида Шоукросса, после чего от уважения к нему как к издателю ничего не останется — он будет занесен в черный список. Но важнее судьбы вашей или Шоукросса окажется то, в каком свете в глазах всего мира предстанет победа Кельно. Она станет страшным оскорблением каждому еврею, не говоря уж о тех мужественных мужчинах и женщинах, которые отважились предстать перед судом, и, конечно, она станет сокрушительным поражением для тех, кто погиб от рук гитлеровцев. И отвечать за это будете вы.

— Тут есть и другой аспект, — сказал Оливер Лайтхолл. — Он касается будущего подхода к медицинской этике. И как бы то ни было чудовищно, в будущем врачи смогут апеллировать к этому делу, используя его как оправдание жестокого обращения с пациентами.