Страница 3 из 103
— Я никогда ничего не просила, — сказала она.
— Анджела, понимаешь... я хотел бы полюбить тебя. Но в таком случае я потеряю и тебя.
— Какая разница, Адам? Мы и так можем расстаться, дав друг другу возможность проверить себя.
— Речь не только об этом, и ты это знаешь. Я опасаюсь за себя как за мужчину. Я смертельно боюсь импотенции, но пью я не только из-за этого. Это... так много всякого случилось со мной.
— Я помогу тебе обрести силу, Адам, сказала она.
Протянув руку, он коснулся ее щеки, и она поцеловала его ладонь.
— Твои руки. Твои волшебные руки.
— Анджела, ты родишь мне ребенка— вот прямо сейчас?
— Да, мой дорогой.
Анджела забеременела через несколько месяцев после свадьбы.
Доктор Август Новак, старший хирург Шестой польской больницы, вернулся к частной практике, и, к удивлению большинства, главой больницы был назначен доктор Адам Кельно, хотя было много врачей с большим, чем у него, стажем.
Административная карьера отнюдь не привлекала его, но высокое чувство ответственности, которое Адам вынес из концентрационного лагеря в Ядвиге, подготовило его для этой деятельности. Занимаясь и бюджетом больницы, и ее политикой, он не оставлял и хирургическую практику.
И как он был рад возвращаться после работы домой. Коттедж семьи Кельно в Грумбридж-виллидж был всего в нескольких милях от больницы. Живот Анджелы волнующе округлялся, и по вечерам они, как всегда в молчаливом согласии, прогуливались по тенистым тропинкам, а затем пили чай в уютном маленьком кафе. Адам стал выпивать куда меньше.
Июльским вечером он покинул больницу и двинулся к центру городка в машине, на заднем сиденье которой лежали покупки, заботливо уложенные туда санитаром. Купив букет роз, он направился в Грумбридж.
Анджела не отвечала на его звонки. Это всегда вызывало у него беспокойство. Страх потерять ее крылся за каждым деревом леса. Подхватив мешок с покупками, Адам стал рыться по карманам в поисках ключа. Стоп. Дверь не была заперта. Он отворил ее.
— Анджела!
Его жена с пепельно-бледным лицом сидела на краешке стула в гостиной. Адам перевел взгляд на двух мужчин, стоявших рядом с ней.
— Доктор Кельно?
— Да.
— Инспектор Эйбанк из Скотланд-Ярда.
— Инспектор Гендерсон, дополнил второй, показывая свое удостоверение.
— Что вам нужно? Что вы тут делаете?
— У нас есть ордер на ваш арест, сэр.
— На мой арест?
— Да, сэр.
— Да что это такое? Что это за шуточки?
Мрачное выражение лиц посетителей дало ему понять, что речь тут идет не о шуточках.
-—Арестовать меня?.. За что?
— Вы будете отправлены в Брикстонскую тюрьму для последующей выдаче Польше, где предстанете перед судом как военный преступник.
3
Вокруг был Лондон, но в обстановке комнат было что-то от Варшавы. Анджела сидела в приемной «Общества борцов за Свободную Польшу», стены которой были украшены сусальными портретами маршала Пилсудского, Рыдз-Смиглы, Падеревского и галереей польских национальных героев. Здесь и в других подобных местах в окрестностях Лондона сотни тысяч поляков избавились от мечты вернуться в Польшу.
Беременность Анджелы теперь не вызывала сомнений. Зенон Мысленский успокаивал женщину, которая нервно комкала платок. Открылась высокая дверь, ведущая во внутренние помещения, и к ним подошел секретарь.
Оправив платье, Анджела оперлась на руку Зенона. Граф Анатоль Черны вышел навстречу им из-за стола. Он встретил Зенона как старого друга, поцеловал руку Анджеле и предложил сесть.
— Боюсь, — сказал вылощенный маленький аристократ, что мы напрасно потеряли время на контакты с правительством в изгнании. Англия больше не признает его, и мы не в состоянии получить какую-то информацию из британского Министерства внутренних дел.
— Ради Бога, да что же это такое происходит! Пусть нам хоть кто-нибудь объяснит, — вскипела Анджела.
— Нам известно лишь то, что примерно две недели назад из Варшавы прибыл некий Натан Гольдмарк. Он еврейский коммунист и следователь по особым делам польской тайной полиции. У него есть несколько заверенных под присягой показаний выживших узников Ядвиги, в большинстве своем польских коммунистов, в которых выдвигается ряд обвинений против вашего мужа.
— Какого рода обвинения?
— Я сам еще не видел их, а Министерство внутренних дел держит все в тайне. Позиция Британии такова. Если иностранное правительство, с которым заключено взаимное соглашение, требует экстрадиции, представляя неопровержимые на первый взгляд доказательства, дело следует обычным порядком.
— Но какие возможные обвинения могут быть выдвинуты против Адама? Вы читали данные по расследованию в Монце. Я сам был там, — сказал Зенон.
— На самом деле оба мы знаем, что происходит, — ответил граф.
— Нет, я совершенно ничего не понимаю, — сказала Анджела.
— Коммунисты чувствуют необходимость в постоянном пропагандистском наступлении, чтобы оправдать захват ими Польши. Из доктора Кельно хотят сделать козла отпущения. Что может быть лучше, чем доказательство того, что националисты сотрудничали с нацистами?
— Ради Бога, что же мы можем сделать?
— Мы, конечно, можем бороться. Кое-какие возможности у нас имеются. Министерству внутренних дел потребуется несколько недель, чтобы оценить ситуацию. Наша тактика первым делом должна заключаться в намеренном затягивании расследования. Мадам Кельно, я бы хотел взять на себя смелость посоветовать вам юридическую фирму, которая может оказать помощь в данном деле.
— Да, конечно, — прошептала она.
— «Хоббинс, Ньютон и Смидди».
— О мой бедный дорогой Адам! О Боже милостивый .
— Анджела, прошу тебя
— С вами все в порядке, мадам Кельно?
— Да .. простите. — Она прижала побелевшие от напряжения кулачки к губам и с трудом перевела дыхание
— Ну-ну, — сказал граф Черны.— Мы же в Англии. Мы имеем дело с приличными цивилизованными людьми.
Такси марки «остин» остановилось в центре Пэлл-Мэлл, ища возможность для поворота в потоке встречного движения, и наконец, описав полукруг на пятачке размером не больше пенни, остановилось у Реформ-клуба (Лондонский клуб, членами которого являются высшие государственные чиновники, политические деятели, видные журналисты. Основан в 1832 году как клуб вигов.).
Ричард Смидди поправил котелок, взял под мышку сложенный зонтик, открыл потертый кошелек и аккуратно отсчитал плату, строго по счетчику.
— И шесть пенсов вам, — добавил он
— Спасибо, хозяин, — сказал кэбби, включая надпись «свободно» Он покачал головой, засовывая в карман скудные чаевые. Не то чтобы он хотел войны, Боже сохрани, но был бы не против, если бы вернулись янки.
Ричард Смидди, сын Джорджа Смидди, внук Гарольда Смидди, принесших славу знаменитой старинной адвокатской конторе, поднялся к входу в Реформ-клуб. Он с удовольствием ждал встречи с Робертом Хайсмитом, которая была оговорена за неделю Как предписывалось правилами этикета, секретарь Смидди написал записку секретарю Хайсмита в парламенте, вручив ее с нарочным. Так и было условлено о встрече Смидди позволил своему секретарю намекнуть, что дело носит исключительно важный характер. В настоящий момент Смидди размышлял об уходящих традициях, на смену которым приходит чисто американская привычка хватать телефон и решать таким образом все дела.
Он вручил портье в гардеробе зонтик и котелок и обменялся с ним привычными репликами об отвратительной погоде.
— Мистер Хайсмит ждет нас, сэр.
Смидди поднялся по лестнице туда, откуда Филеас Фогг начал и где завершил свое путешествие вокруг света за восемьдесят дней — ниша справа от входа. Роберт Хайсмит, крепкий костистый человек в небрежно сшитом костюме, приподнялся из глубокого кожаного кресла, которое уже поскрипывало от старости. Хайсмит был довольно яркой личностью, родом из семьи поместного дворянина. Юрист он был высшего класса, и неоднократно выступал в суде, а недавно, в возрасте тридцати пяти лет был избран в палату общин. Ярый крестоносец по натуре, Хайсмит всегда был готов ткнуть пальцем в творящуюся, по его мнению, несправедливость. Поэтому он возглавил британское отделение «Международного убежища», организации, которая занималась защитой политических заключенных.