Страница 171 из 175
Янике, солдат второго батальона «особого назначения», участвовал в карательных экспедициях, истребивших больше 2500 человек. Янике лично расстрелял больше 300 человек и активно участвовал в сожжении 30 населенных пунктов, в том числе деревень Заполье, Замошье, Малые Льзи, Большие Ляды, Лудони… В деревне Малые Льзи вместе с другими карателями загнал в две бани и сарай 88 мирных жителей и там сжег их».
Скотки, обер-ефрейтор второго батальона «особого назначения», признан виновным (излагаю кратко) в зверских расправах с мирными жителями в районах Псков — Луга и Остров — Опочка, в районе Пскова (в ноябре 1943 года) участвовал в расстреле 120 стариков, женщин, детей, лично расстреляв 15 из них; в декабре — разрушал взрывчаткой и гранатами землянки с прятавшимися в них мирными людьми, которые при этом все погибли; в январе 1944 года участвовал в сожжении 200 домов и расстрелял свыше 300 человек, в феврале — участвовал в расстреле 150 мирных жителей и в сожжении 50 домов.
Кроме того, участвовал в сожжении деревень Букино, Борки, Трошкино, Новоселье, Подборовье, Милютино, Ростково, Моромерка, совхоза «Андромер» и других, в которых лично он поджег около 40 домов и расстрелял 60–70 человек.
Кроме всего — грабил и угонял скот в Германию…
Приговор кончается словами:
«…Указанные преступления подсудимых (перечисляются все одиннадцать. — П. Л.) предусмотрены статьей I Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 19 апреля 1943 года.
Руководствуясь ст. 4 Уголовного Кодекса и статьями 319 и 320 Уголовно-Процессуального Кодекса РСФСР и учитывая степень виновности каждого из подсудимых, Военный трибунал
приговорил:
Ремлингер Генриха Генриховича,
Штрюфинг Карла-Германа,
Бем Эрнста,
Энгель Фрица,
Зоненфельд Эдуарда.
Янике Гергарда,
Скотки Эрвина,
Геpep Эрвина-Эрнста —
к смертной казни через повешение…»
По приговору суда жизнь остальных трех преступников — Фогеля Эрих-Пауля, Визе Франца и Дюре Арно — сохранена и будет продолжаться в ссылке, на каторжных работах. Приговор окончательный и не подлежащий обжалованию. Подписан — председательствующим, подполковником юстиции Комлевым, и членами: подполковником юстиции Петровым, майором юстиции Антонюком.
6 января 1946 года. 10 часов вечера
Позавчера вечером был произнесен приговор на процессе над немецкими карателями, происходившем в Выборгском Доме культуры. Суд совещался больше двух часов. Когда суд во главе с председательствующим — подполковником юстиции Комлевым (заменившим заболевшего генерал-майора Исаенкова), и прокурором — генерал-майором Петровским, вышел — все встали.
Стоя — переполненный зал, подсудимые, защитники — выслушали приговор.
Подсудимые внешне держались спокойно, но только внешне. Всех выдержаннее, как и с самого начала процесса, был Зоненфельд. Его скрывающее всякие переживания лицо не было ни заметно бледным, ни опущенным. Его глаза из-под насупленных бровей глядели изучающе, внимательно — он давно понял свою судьбу, давно приготовился к ней, никаких надежд у него не было с самого начала.
Ремлингер слушал, позируя, как всегда, но по мере чтения приговора становился естественнее, старел на глазах, волнение лихорадкой ходило в его глазах. Ремлингер очень надеялся, видимо, что ему сохранят жизнь, что выкрутится, что, все отрицая, скрывая, фальшивя и прибегая к лжи, представится суду только военнопленным генералом, но не военным преступником. Но когда его имя было названо первым, а за ним — тех, чья участь была явно уже определена; когда он уже — по мере произнесения следующих семи имен — понял, что это за ряд, он, стоявший боком к барьеру, заложивший правую руку за спину, а левую, согнутую в локте, державший на барьере, сжав пальцы в кулак, — напрягся до крайности. Не повышая голоса, ровно, как читал весь приговор, громко (потому что микрофон разносил его голос на весь зал), прокурор произнес: «…к смертной казни через повешение…» (и продолжал, не сделав паузы, дальше), — жила на шее Ремлингера дрогнула, левая рука его рефлективно приподнялась; он ударил кулаком по барьеру и застыл, слушая дальше, и, видимо, уже ничего не слыша.
В этом жесте были и досада, и все-таки неожиданность, это самое «сорвалось!» Он был явно ошеломлен.
Скотки крикнул, что пусть его расстреляют, но не вешают, однако никто его слов не расслышал, потому что зал залился рукоплесканиями, гулом.
Ни один мускул не дрогнул на лице Зоненфельда, только легкое красное пятно появилось на его скуле.
После прочтения приговора зал долго шумел, рукоплескал, залитый светом «юпитеров». Кинооператоры во главе с Е. Ю. Учителем снимали зал, осужденные продолжали стоять, пока медленно не затянулся справа и слева синий занавес.
Да еще перед этим комендант осужденных — подполковник НКВД — обошел барьер, подходя с переводчиком к каждому из осужденных, давая им прочесть и подписать касающийся каждого приговор. Подошел к Ремлингеру. Тот уже сидел (опустились на стулья и все осужденные), комендант положил перед ним листок на барьер, Ремлингер надел пенсне, наклонив голову набок, прочитал, чуть-чуть криво усмехнулся, подписал. Зоненфельд подписал бумажку быстро, размашисто, не читая, с явным безразличием… Вот после этого затянулся занавес.
Кинооператор Е. Ю. Учитель, бывший за занавесом, позже мне передал следующий штрих: к Ремлингеру подошел комендант сзади, свел ему руки, надел на них кандалы. Затем, поскольку Ремлингер уже не мог одеться сам, ему на голову нахлобучили его генеральскую с высокой тульей фуражку, она пришлась косо ему на глаза; накинули на него шинель, повели со сцены. Сразу ставший стариком, сбросивший с себя всяческое позирование, он, уводимый за пределы сцены по коридору, исчез из поля зрения Е. Ю. Учителя…
Домой я возвращался пешком. Была ясная-ясная, оттепельная ночь. Огни на Неве были видны далеко. (Накануне, в ту же пору, когда я также пешком возвращался домой, был сплошной молочный туман, в полусотне метров не было ничего видно.)
Утром вчера, 5 января, я встал в семь часов, чтобы заблаговременно отправиться к месту казни. После чтения приговора в зале суда часть публики толпилась у авансцены, криками спрашивая, где и когда будет казнь. Комендант крикнул в публику тогда, что об этом объявят по радио. Позже ничего объявлено не было, но почти все бывшие при чтении приговора в зале так или иначе узнали, что казнь будет происходить в одиннадцать часов утра на площади у кинотеатра «Гигант» (на Выборгской стороне).
Встав в семь часов, я в начале девятого вместе с П. Никитичем (корреспондентом ТАСС) отправился трамваем до Финляндского вокзала, оттуда автобусом до места казни. Пока ждал автобуса, мимо проходили строем курсанты какого-то училища, было ясно — идут туда. В автобусе часть пассажиров направлялась туда же. В пути автобус обгонял еще несколько колонн курсантов различных училищ.
Ожидалось очень большое скопление народа, но когда, в девять часов утра, при еще только что наступившем рассвете, мы приехали на площадь к кинотеатру «Гигант» и увидели здесь виселицу, публики никакой еще почти не было, только выстраивались подходившие в этот момент войска…
Пока мы рассматривали виселицу, пришедшие курсанты по команде разомкнулись в цепь, кольцом охватившую площадь. Теперь уже за эту цепь внутрь никто проникнуть не мог. Несколько офицеров НКВД расхаживали, готовясь, по площади. Площадь была белой от мягкого, оттепельного, скользкого снега. Позади цепи курсантов постепенно выстраивались все новые и новые подходившие сюда колонны — сухопутных и морских военных училищ. За ними — у кинотеатра «Гигант» — распределялись отряды милиции. Большая часть милиции находилась внутри здания кинотеатра, во всех его залах первого этажа, готовясь занять положенные каждому посты.
К площади начинала постепенно, помалу стекаться публика. Мальчишки даже заранее полезли на фонарные столбы и на крыши, но с крыш, залепленных снегом, их гнали дворники и милиция, а на столбах они не могли подолгу удержаться сами.