Страница 47 из 55
Эти события заняли всего лишь полдня: с восхода солнца до полудня. Все кончилось так, как определил аллах. Османы повернули от Марадж Дабека к Алеппо и без боя овладели им. Они захватили все имущество султана, все его драгоценности и оружие, с которыми он выступил из Египта.
Вот вкратце описание того, что произошло в Сирии. Мы молим аллаха защитить нас от всяческого зла. Обещаем незамедлительно сообщать новости, которые будут приходить.
Да пощадит нас всевышний!
Заместитель великого шихаба по делам османского султана.
ОМРУ БЕН АЛЬ-ОДВИ
Почему за ним послали? Может быть, он разоблачен? Наверное, войско султана разбито и приближается к Каиру. Слухов множество. В городе тревожная обстановка, и он даже не может пойти к Аль-Хуббейзе. Он вынужден протягивать руку за подаянием. У него нет уже пристанища в галерее семинаристов. На одну или две ночи его принимают в каком-нибудь доме, а потом он идет в другой, где его встречают те же подозрительные взгляды. Неизвестно, что ему скажет начальник соглядатаев Каира. Неужели начальнику есть до него дело в такое смутное, полное забот время? Кто знает?
Омру пересекает квартал аль-Атуф. Не увидел бы его кто-нибудь из семинаристов. Даже те, кто прежде искали с ним дружбы из страха перед ним, теперь не скрывают своей враждебности. В тот вечер, когда он понял, что все пропало, они встретили его у входа в галерею — те, кто спали с ним рядом, его однокашники. Сирийцы, магрибинцы, афганцы поднялись посмотреть, что будет. Узел с его пожитками швырнули ему под ноги. Хамза, самый старший в галерее по возрасту и дольше всех учившийся в университете, сказал: «Убирайся отсюда, Омру, и больше не показывайся нам на глаза!» Сильная рука сдавила ему плечо. Он чуть не крикнул им: «Да вы знаете, с кем говорите? На кого кричите?» Ему казалось, что рядом с ним стоит начальник соглядатаев Каира. Когда Омру подсаживался с беседой к торговцам или семинаристам, он с гордостью вспоминал, что с ним разговаривал сам начальник, и сожалел, что не может сказать им об этом. Это же чувство он испытывал всякий раз, встречаясь с начальником — человеком, который может любого отправить в аль-Мукашширу. «Вы что, забыли об этом?» — хотелось ему крикнуть. Но он почувствовал, как одежда его взмокла от пота, и неуверенно произнес: «Что случилось, шейх Хамза?» В глазах, смотревших на него, горел огонь ненависти. «Иди отсюда! Чтоб ты сгинул, как сгинули из-за тебя другие!» — крикнул Салех ас-Саиди. Вперед вышел Бахауль-Хакк и снял башмак. Но Хамза остановил, его. «Ты принес нам несчастье, — сказал он. — Ты следил за нами и доносил о каждом нашем шаге. На твоей совести и Саид и Мабрук!» Омру не предполагал, что когда-нибудь с ним это случится. Теперь они пойдут к шейху Аль-Азхара и расскажут о нем то, чего раньше не осмеливались говорить. Шейх прикажет выгнать Омру из галереи и из Аль-Азхара и попросит сказать всем, кто он есть на самом деле. Омру посмотрел на дверь в галерее. Неужели он никогда не переступит ее порога? Не услышит их дыхания, их бормотания во сне? О чем же он будет писать в своих донесениях? Нет, начальник не простит его! Он провалился, раскрыл себя, а для соглядатая это равно смерти. Куда податься? Далеки те дни, когда он ходил по домам, собирая дирхемы за чтение Корана. Теперь он не осмелится войти ни в один из тех домов. Вот узелок с пожитками. Куда идти? Может, вернуться к ним? Попросить прощения и снисхождения, рассказать им о матери, о которой он ничего не знает до сих пор? Прошли годы с того дня, как она покинула деревню. Он не знает дороги к ней, а она — к нему. А что, если она придет в галерею, а его там нет? Будет ходить вокруг мечети, немощная, слепая, с разбитым сердцем. Если сказать им о матери, может быть, они сжалятся? И тут он вдруг понял, что забыл лицо своей матери и если бы встретил ее, то не узнал бы. Может быть, она еще жива, но в его сердце она умерла много лет назад.
Омру взял свои пожитки и побежал по улицам, полным скорби и печали, словно кровь, пролитая в Марадж Дабеке, оросила всю землю Каира. В сердце каждого, в каждом доме поселилась безутешная скорбь. Его же рана — навылет. Он поносил Хамзу, проклинал семинаристов, беззвучно клял соглядатаев. Кто знает, может быть, они просто сами догадались, кто он? А возможно, начальник соглядатаев Каира сам пустил слух о том, кто есть Омру, и следил, как его разоблачат? Однажды Омру слышал, как шейх Хамза поносил главного соглядатая султаната, но пренебрег своим долгом и не донес на него. Какая непростительная ошибка! Хотелось бы ему сейчас, чтобы Хамза узнал об этом — наверняка бы задрожал от страха. Омру замер на месте, услышав странный сдавленный крик, который донесся из чрева квартала аль-Атуф. Может, убивают человека? Опасно идти туда в одиночку. Вон как их много было в Марадж Дабеке, и все полегли. Если бы его увидели в такой час, подумали бы, что он ходит и разнюхивает, как и что, чтобы сообщить османам. Если только побьют камнями, можно считать, что он отделался легким испугом. Не спасет его и сам Закария.
Может быть, начальник соглядатаев Каира замыслил совсем избавиться от него? Сейчас схватят его несколько соглядатаев с криком: «Лазутчик османов!» Значит, надо спешить. Все проходит, и кажется, будто он никогда не посещал дом Сунийи бинт аль-Хуббейзы, не спал с Латыфой аль-Хильвой, не слушал Хейфу аль-Лязизу, не изучал науку, не заучивал наизусть хадисы. Почему он не остался в деревне с матерью?! Был бы крестьянином, имел бы жену и детей…
Большая дверь открывается с громким скрипом. Тяжелый засов двигается с трудом. Тот же проход, по которому он ходил не раз, Омру вздрогнул: вернется ли он по нему этой ночью назад? Неизвестно, что ждет его.
Войдя в комнату, он увидел перед собой заместителя начальника соглядатаев Каира.
— Садись.
Омру сел, не облокачиваясь на спинку сиденья. Осунувшийся, с побледневшим лицом. Таким его видит сейчас этот человек.
— Ты раскрыл себя и раскрыл нас.
У Омру отнялся язык. Что с ним будет? Когда посыльный зашел за ним в аль-Фустат, он уже продумал, что будет говорить: единственное, что ему нужно, — это пристанище. Он может работать слугой, выбивать матрацы, мыть посуду. Разве он не служил им со всем усердием? Разве он ошибся хоть в одном из своих прежних донесений? Разве не ему они обязаны раскрытием десятков подстрекателей? Но сейчас, сидя в этой комнате, он забыл все слова.
Заместитель начальника соглядатаев Каира поднялся. Омру заметил, что у него утомленный вид. Если бы можно было сказать ему: «Отдохни! Не утруждай себя так!» Если бы можно было поговорить с ним попросту!
— Из-за тебя у нас будут неприятности.
Сердце у Омру упало. По тому, как говорил этот человек, как двигался, шагая по комнате и ударяя кулаком правой руки по ладони левой, Омру понял, как решено с ним поступить.
— Прямо здесь?
И Омру погрузился в вечную тьму. Над ним витал призрак влюбленного, потерявшего свою подругу… Ему хотелось подойти к заместителю начальника и тихо шепнуть: «Подумай о себе. Здоровье у тебя не в порядке». И заместитель ему ответит: «Да хранит тебя аллах, Омру!»
САИД АЛЬ-ДЖУХЕЙНИ
Со старой рваной тряпкой в руке подошел Хамза бен ас-Сагыр и сказал, вытирая место, где обычно сидел Саид: «Давно тебя не было видно, шейх Саид… Больше двух лет… Видно, не дорогá тебе наша дружба!»
Саид прищурился: уставшие глаза отказывались различать предметы. Верит ли Хамза сам тому, что говорит? Может быть, притворяется? Или действительно не знает, что случилось? Неужели до него ничего не доходило? Если он делает вид, что не знает, значит, это не без скрытого умысла. Неужели хотя бы случайно он не слышал о Саиде в разговоре между семинаристами, которые наведываются к нему в лавку? Хамза потирает руки. В его приветствии искренняя теплота и радушие. Может быть, ему посоветовали притвориться? Однако его открытый взгляд не вызывает сомнений или недоверия.