Страница 23 из 55
(Тут собравшиеся в мечетях заплакали, а некоторые стали выкрикивать: «Да разобьет господь фонари! Да уничтожит господь фонари!»)
Решение верховного кадия[44] Каира:
«С вывешиванием фонарей бежит божественная благодать от людей».
Первый день месяца мухаррама[45] 913 г. хиджры.
Кадий ханифитов[46] придерживается иного мнения:
«Фонари изгоняют бесов, освещают чужестранцам дорогу в ночи, предотвращают ночные нападения мамлюков и воровского народа на невинных людей».
Верховный кадий Египта:
«Один из улемов нарушил все законы и устои веры, встав в ряды приверженцев фонарей».
Великие эмиры обращаются в Крепость:
«Господин наш султан, появление фонарей во всех кварталах побудило жен простолюдинов выходить на улицу после вечерней молитвы и гулять по городу, собираться вечером перед домами и базарами, что противно понятию благопристойности и стыдливости».
Хайр-бек:
«Малолетние отроки теперь допоздна не расходятся по домам, а торчат на улице часами, распевают песни и прибаутки, издеваются над нами и бросаются камнями в наших мамлюков. В разговоре употребляют самые непристойные выражения».
Каусун:
«Такое мог сотворить только человек, желающий посеять семена бунтарства и разврата».
Тагляк:
«Освещение города и вечерние посиделки жителей при свете фонарей оскорбляют достоинство правоверного мусульманина и унизительны для султаната».
Кан-бек:
«По вечерам Аз-Зейни посылает своих людей чистить фонари, для чего они влезают на деревянные лестницы. Это с его слов. В действительности же они, о господин наш и эмиры, занимаются тем, что разнюхивают, что делаем мы и простолюдины, подглядывают за всем, что творится в домах у людей».
Таштамир:
«Верно, это доподлинно так!»
Верховный кадий Абдель Барр:
«Кадий ханифитов дал опасный пример, подобного которому не было доселе. Он пошел противу нас и сказал «нет». То был опасный ответ».
В галерее семинаристов из Верхнего Египта.
Некоторые семинаристы согласились с тем, что сказал верховный кадий Абдель Барр бен аш-Шахна. «Человек, подобный ему, — говорили они, — не стал бы заниматься фонарями, если бы дело не было столь важно, гораздо важнее, чем это кажется кое-кому».
— Вам везде чудится неладное, — сказал Саид и привел в пример главные улицы Каира, где фонари горят перед лавками всю ночь.
Один из семинаристов возразил ему:
— Это неверно. Лавки запирают на ночь после ужина, и еще до полуночи все спят в своих постелях.
— Неужели кому-нибудь из вас не нравится, что кварталы и дома освещаются и люди чувствуют себя в безопасности? — с горячностью произнес Саид. — Эмирам хочется, чтобы было темно и их мамлюки могли вытворять все, что им вздумается.
— Да, да, все, что говорит Саид, верно, — сказал Омру бен аль-Одви.
— Ты, Саид, всегда не согласен, — заметил семинарист-сириец.
— Я не согласен только с тем, что считаю ошибкой, — возразил Саид с горячностью.
— Разве ошибается верховный кадий? — спросил нубиец.
— Действительно, разве ошибается верховный кадий? — забормотали остальные.
Мансур наклонился к Саиду и зашептал:
— Зачем нужно это новшество — фонари? Разве нет у людей дел поважнее и более достойных внимания и забот Аз-Зейни? Кроме того, если говорить откровенно, Саид, это новшество лишь способствует еще большему падению нравов.
Саид умолк. Кто знает, быть может, внедрение фонарей прикрывает цели, которых он не видит?
— Эти фонари все перевернули вверх ногами, — сказал сириец. — Неужто никто из важных особ или неважных не осмелится снять фонарь со своего дома?
— Все боятся Аз Зейни, — крикнул семинарист из Манфалуты.
— Да-да, — подтвердил Омру.
— Неужели его боится сам Аса-бек-воин? — съязвил Мансур.
Саид прикусил верхнюю губу. Эх, если бы он мог сказать им: «Вместо того чтобы заниматься пустой болтовней, присмотритесь к тому, что творит Закария! Как он навязал себя Аз-Зейни!» Но… действительно ли навязал? Кто знает? Может быть, должность досталась ему с согласия Аз-Зейни?
— А дело-то вовсе не в фонарях, — сказал Омру бен аль-Одви.
Народ в мечетях и на улицах кричал?
«Да проклянет аллах фонари!»
«Да проклянет аллах фонари!»
САИД АЛЬ-ДЖУХЕЙНИ
В тот раз Саид вначале побежал к Аз-Зейни, а после восхода — к шейху Абу-с-Сауду. Вот он дом. Дверь открыта. Аз-Зейни не стал расширять здание. Как хранитель мер и весов, он может по праву переехать в дом больших размеров. Однако он остался здесь.
Перед дверью стоит нубиец в зеленой рубашке с желтым воротником и рукавами. Новое дело придумал Аз-Зейни — одинаковую одежду для всех его людей в часы службы. С другой стороны дома стоит длинная очередь.
— Ты желаешь увидеться с самим Аз-Зейни? — спросил нубиец.
Саид кивнул. Нубиец удалился.
Голоса жертв притеснений звучат приглушенно, хотя число их велико. Если Саид встретится с Аз-Зейни, то расскажет ему все, что у него на сердце. Он скажет ему: «Да поможет тебе господь вынести все испытания!» Когда Саид шел рядом с ним в ту далекую ночь, Аз-Зейни был немногословен, не пускался в подробности. Если он увидит Аз-Зейни теперь, разговор у них будет долгим. Саид расскажет обо всем, что рождает сомнения в его душе. Аз-Зейни скажет ему обо всем, что ему докучает, какие хлопоты доставляет ему должность хранителя мер и весов, что он получает от разговоров с людьми.
Нубиец вернулся.
— Аз-Зейни ушел утром. Может быть, вернется пополудни.
Саиду показалось, что он остановился как вкопанный на всем бегу.
— Не знаешь, куда он направился?
— Никому не ведомо, куда пойдет Аз-Зейни, движимый заботой о народе. Но я знаю об одном из его дел на сегодня. Как тебе известно, мамлюки Таштамира и Хайр-бека в ссоре. Они сцепились возле квартала аль-Джавания и между делом разграбили несколько лавок в ряду. Аз-Зейни направился туда, чтобы подсчитать, на сколько украдено, каковы убытки хозяев, и донести султану о случившемся.
— Когда это произошло? — спросил Саид.
Нубиец произнес с некоторым удивлением:
— Ночью.
Почему Саид ничего об этом не слышал? Может быть, потому, что до полудня он был на занятиях?
— Ну что же, теперь наконец мир установится между Таштамиром и Хайр-беком.
Нубиец покачал головой.
— Ничего подобного! Согласившись, как и остальные эмиры, с тем, что необходимо избавиться от фонарей, Хайр-бек сказал: «Нет, я никогда не помирюсь с Таштамиром!»
Когда это дошло до ушей Таштамира, он воскликнул:
— Он меня презирает! Клянусь аллахом, я разобью эти фонари об его голову!
Неожиданно поднялся шум среди стоящих в очереди жалобщиков-крестьян с запыленными лицами. Глядя на их лица и глаза с блуждающими взорами, Саид вспомнил детей в своей далекой деревне: у них большие головы на тонких, как былинки, шеях. Они жуют траву на дороге. Глаза их — раздолье для мух. Слава аллаху, что он не создал Саида крестьянином, который надрывается в поле, поднимает воду из канала в арыки, платит подати, крестьянином, которого избивает надсмотрщик и он бежит в город, чтобы подать жалобу, и исчезает навсегда. Саид подумал, что бы с ним стало, будь он крестьянином?
Помолчав немного, привратник-нубиец спросил:
— А зачем тебе нужен Аз-Зейни? Здесь сейчас его наместник. Он может тебя выслушать.
— Аз-Зейни меня знает, — сказал Саид. — Мне нужно встретиться именно с ним.
Саид ни на кого не доносит. Но у него есть улики, которые подтверждают, что Бурхан ад-Дин ибн Сейид ан-Нас, торговец бобами, владелец нескольких кораблей на Ниле и рудников в Минье, с некоторого времени скупает бобы у крестьян и скапливает их у себя. Он построил множество складов на берегу Асар ан-Набий в Старом Каире, дает взятки некоторым самым важным эмирам, чтобы получить у султана законное подтверждение своего права единолично торговать бобами. И так возвращается старое зло, ради искоренения которого старается Аз-Зейни. Нельзя, чтобы один человек или несколько полностью забирали в свои руки торговлю каким-нибудь товаром, будь то овощи или бобовые. Ведь это касается всех людей. Что будет, если в голову Бурхану ад-Дину ибн Сейиду ан-Насу придет мысль оставить рынки без бобов или сделать их редким товаром?[47] О подобном деле здесь еще не слыхивали! Ни один торговец до этого не пытался завладеть торговлей бобами в Египте. Аз-Зейни не будет молчать.
44
Кадий — духовный судья у мусульман.
45
Мухаррам — первый месяц лунного календаря.
46
Ханифиты — последователи религиозной школы имама Абу Ханифы.
47
Бобы — основная пища простых египтян.