Пост Леонардо

От места перевалки лодки возвращаются сюда по рекам Сете-де-Сетембро, Кулуэне, Туатуари, преодолевая пороги, подводные камни и мели. На этот отрезок пути затрачивается около десяти суток. Таким образом, груз, отправленный из Сан-Пауло, прибывает к нам недели через три. Если, повторяю, все обстоит благополучно, а не так, как сейчас, — он устало кивнул головой в сторону рации, напоминая о дневном разговоре с Сан-Пауло.

— А сколько всего индейцев обитает на территории Парка?

— Полтора десятка племен, объединяющих около тысячи человек.

— А всего в Бразилии сколько сейчас индейцев?

— Об этом, как ни странно, никто не имеет точного представления. Генерал Рондон, возглавивший в начале века первую экспедицию в Амазонию, полагал, что в стране к тому времени насчитывалось около восьмисот тысяч индейцев. Сейчас, как мне кажется, их численность не должна превышать ста пятидесяти тысяч. Из них около восьмидесяти или девяноста тысяч уже вступили в контакт с белым человеком и получают время от времени некоторую помощь от ФУНАИ — Национального фонда индейцев. Остальные продолжают пребывать в состоянии изоляции.

— Племена, населяющие территорию Парка, этнически близки между собой? Они говорят на одном языке или на разных?

— Нет, они делятся на несколько групп. Дело в том, что все племена, обитающие на территории Бразилии, или, если уж говорить точно, почти все, делятся на четыре большие языковые группы: в одну входят племена, говорящие на языках семейства тупи, в другую — на языках карибе, в третью — араваке, в четвертую — же. Та же самая картина наблюдается и у нас в Парке. В северной части Парка — вокруг Диауарума живут, например, племена суйа, чукарамае, кайаби и журуна. Первые двое принадлежат к языковому семейству же. Кайаби говорят на языке, относящемся к группе тупи, а журуна — на одним из так называемых «изолированных» языков, выходящих за рамки четырех основных семейств.

На юге Парка — вокруг нашего поста — живут одиннадцать племен: камаюра, ауэти, говорящие на языках смейства тупи; куйкуру, калапало, матипу и нахуква— их языки относятся к группе карибе; ваура, мехинаку и иолапити, говорящие на языках араваке; а также трумаи — изолированная языковая группа.

Все это отдельные, обособленные сообщества людей, говорящие на разных языках. Однако по образу жизни, по уровню развития они почти не отличаются друг от друга. И поэтому мы относим их к одной этнической группе, к одной культурной ветви, именуя ее «культура Шингу». Хотя, конечно, тут имеются и особенности, о которых не следует забывать. Племена южной зоны Парка раньше, чем живущие на севере, перешли к оседлому образу жизни, к возделыванию маниоки и других культур. И поэтому добились большего прогресса в области организации домашнего хозяйства. Их пример постепенно заражает племена кочевников. Чукарамае, например, вплоть до самого недавнего времени кочевали. Жили сбором плодов, рыбной ловлей и охотой. Вынуждены были в поисках рыбы и плодов проходить гигантские расстояния. А теперь они начали соображать, глядя на своих соседей — иолапити, камаюра и других, что оседлая жизнь проще и безопаснее...

Орландо сладко зевает и чуть было не проглатывает; какое-то летающее чудовище. Отплевавшись с остервенением, он сует в рот потухшую сигарету и протирает глаза руками. Я вижу, что он смертельно устал. Я чувствую, что после всей этой сегодняшней суматохи, после этого ливня, умолкнувшей рации, захлебнувшегося Педро, застрявших где-то грузовиков, рухнувшего сарая и прочих неприятностей, свалившихся ему на голову, он с громадным удовольствием послал бы меня, любознательного, со всеми моими вопросами куда-нибудь очень далеко.

Да, он прав. В конце концов впереди у меня еще много времени. Нужно осмотреться, разобраться, что к чему, а потом уже допрашивать Орландо.

«НЕТ ЛИ У ВАС БАТАРЕЙКИ?»

В жизни каждого человека бывают, вероятно, мгновения, когда он вдруг чувствует, что очутился на берегу; своего Рубикона. Подошел к рубежу, за которым начинается какой-то новый этап жизни.

В своей хотя и не слишком долгой, но весьма богатой приключениями жизни мне довелось пересекать экватор, блуждать по руинам легендарной инкской крепости Мачу-Пикчу, пить воду Ориноко, интервьюировать космонавтов, фотографировать тысячный гол Пеле, бродить по серым подземельям средневековых фортов в Картахене и объясняться с шефом политической полиции Гуаякиля, заподозрившим во мне «коммунистического шпиона». Но, по-моему, впервые я почувствовал себя на берегу моего Рубикона в тот жаркий октябрьский полдень, когда Кокоти, выведя меня узкой бугристой тропкой из леса, махнул рукой в сторону большой поляны и спокойно сказал: «Иолапити...»

Метрах в ста прямо перед нами виднелись четыре громадные серо-желтые хижины, скрывавшие этот таинственный и загадочный мир — иолапити. Сто метров отделяли меня от каменного века, от костров, зажигаемых трением деревянных палочек, от грозного рокота барабанов, возвещающих о войне и мире, от тихого свиста стрел и глухих ударов боевых дубинок. Сто метров, которые должны были перевернуть еще одну, может быть самую интересную, страницу моей жизни. И кто может осудить меня за то, что в душу мою вдруг закрались сомнения? Кокоти равнодушно ждал, пока я, делая вид, что подтягиваю ослабевший ремень сумки с магнитофоном и фотоаппаратами, пытался привести в порядок растрепанные мысли и чувства. Возясь с сумкой, я не заметил, как из ближайшей к нам хижины вышел индеец и зашагал прямо на нас. Я увидел его, когда он уже подходил к нам. Высокий, статный, лет двадцати на вид, он шел прямо на меня и глядел мне в лицо спокойно и холодно. В его взгляде не чувствовалось вражды, но и не было заметно дружелюбия. Он подошел к нам вплотную и остановился.

Я собираюсь протянуть ему подарки, а он улыбается и спокойно, на отличном португальском языке спрашивает меня:

— Добрый день, сеньор! У вас случайно не найдется полудюжины батареек для магнитофона «Филипс»? Я выпрямляюсь и растерянно гляжу на своего собеседника. Потом протягиваю ему руку и пытаюсь мямлить, что очень рад его видеть, что, надеюсь, мое присутствие не удивляет его, что батарейки у меня, конечно же, найдутся, но я, право же, никак не мог предположить, что здесь, вдали от... короче говоря...

Еще через пять минут мы уже хлопаем друг друга по плечам, и мой новый друг сует себе в рот сигарету «Континенталь», которую я предлагаю ему за отсутствием трубки мира.

Я узнаю, что его зовут Аритана, что он уже побывал несколько лет назад в Сан-Пауло, откуда вернулся в свою деревню с магнитофоном, подаренным кем-то из тамошних репортеров. Батарейки вскоре «скисли», и магнитофон замолк. То, что именно он встретил нас с Кокоти, оказалось случайностью. Но случайностью счастливой: Аритана, как выяснилось, сын вождя племени. Гостеприимно сойдя с тропинки, он приглашает меня следовать за ним в деревню. И мы гуськом двигаемся к центру поляны. Впереди — Аритана, за ним — я, в арьергарде — Кокоти.

В центре поляны я вижу маленькую хижину. Точнее говоря, грубый соломенный навес, покоящийся на четырех столбах. Я догадываюсь, что это «дом флейты», о котором упоминают все побывавшие в Шингу путешественники. Нечто вроде «мужского клуба», куда женщинам вход строжайше запрещен. В шалаше сидят несколько индейцев и ведут неторопливую беседу.

Как и полагается по освещенному веками дипломатическому протоколу, первым делом меня представляют «главе государства» — отцу Аританы, Канато. Кокоти чинно здоровается с вождем и говорит, что увешанный фотоаппаратами «караиба» является другом Орландо и испытывает желание познакомиться с жизнью замечательного племени иолапити, весть о котором дошла даже до племени караиба, расположенного так далеко, что понадобилось бы три-четыре «луны», чтобы добраться до него на большой-большой лодке.

Канато, отложив в сторону зубило, которым он тесал какую-то толстенную палку, протягивает мне руку и снисходительно отвечает, что друзья Орландо — его друзья, и караиба может чувствовать себя во владениях иолапити как в своем собственном доме.