Пост Леонардо

Семь лет она живет здесь и не кажется «похороненной». Что это: истерика, дань моде подвижничества? Не то и не другое. Скорее — естественный выбор своего пути.

Осмотр кончается. Серьезных заболеваний нет. Нельсон может быть спокоен: он не прогадал, оставшись на пляже, ибо завтра ему не придется тащиться сюда. Перед тем как отправиться в обратный путь, Галон везет нас к знаменитому озеру Ипаву, до которого отсюда рукой подать. Штейнен упоминал о нем в своем дневнике: «Пребывание среди камаюра было удивительно приятным. Этому способствовало прежде всего громадное озеро несравненной красоты, на берегу которого находилась их деревня. Это было место, где, если бы это было возможно, мы с удовольствием задержались бы на несколько месяцев и которое оставило в нашей душе самые радостные воспоминания...»

Педантичный немец был прав. И растрогался он отнюдь не случайно. Тихая красота Ипаву вызывает щемящее чувство при мысли, что ты видишь все это в первый и, увы, в последний раз. Что ты никогда больше не вернешься на этот бескрайний и пустынный песчаный берег, поросший высокой травой, и никогда не сможешь вновь окунуться в эту ласковую, багровеющую на закате воду.

Пока я предаюсь философским размышлениям, на тропе, ведущей к Ипаву, появляется молодая стройная женщина. На ее левом бедре сидит малыш, на голове стоит громадная кастрюля, которую она несет, даже не придерживая рукой. Это великолепный кадр. Я знаками прошу женщину: «Остановись!» Она невозмутимо продолжает свой путь. Я еще раз машу ей рукой, но она идет своей дорогой, не удостаивая меня хотя бы отказом.

Если бы в аппарате была пленка, я сфотографировал бы ее на ходу, но, как это всегда бывает в таких случаях, в тот самый момент, когда возникает неотложная необходимость щелкнуть затвором, пленка кончается, и аппарат нужно перезаряжать. Я отчаянно кричу молодой мамаше, прошу ее задержаться, но она продолжает идти своей дорогой, храня на лине все то же выражение, словно позаимствованное у «Незнакомки» Крамского. Кадр уходит, и я уже было смирился с несчастливой судьбой, но в этот момент к женщине подскакивает мальчишка. Тот самый, которого я чуть не пристрелил из лука. Выскочив из-за моей спины, мальчуган догоняет «Незнакомку» и что-то кричит ей весьма возбужденно. Он ее убеждает в чем-то, просит, настаивает. Я прислушиваюсь и улавливаю два знакомых слова, которые сразу же все объясняют: «Караиба! Карамело! Караиба! Карамело!» — повторяет мальчишка несколько раз, перемежая эти магические слова каскадом сбивчивых фраз.

Сердце «Незнакомки» дрогнуло. Она, вероятно, тоже не может бороться с искушением: замедляет шаг, потом останавливается и, не теряя царственного выражения на спокойном лице, величественно поворачивается ко мне. К счастью, я уже успел перезарядить камеры! Поочередно хватая их, я щелкаю затворами, снимая эту юную богиню сельвы. Она терпеливо ждет, пока я кончу суетиться вокруг нее, потом подходит ко мне и спокойно протягивает руку. Я высыпаю ей горсть конфет и говорю: «Спасибо! Спасибо! Караиба — хороший, не надо бояться караиба!» А она, не дослушав меня, отворачивается и идет своей дорогой.

На обратном пути к нам снова подсел молодой чикао. Интересно было бы узнать, с какой целью наведывался он к камаюра. Любовное свидание? Или коммерческие дела? Впрочем, не было заметно, чтобы он выменял что-то: и туда и обратно он ехал с пустыми руками, если не считать карабина. Еще интереснее было бы узнать, откуда у него взялся этот карабин.

В разных деревнях Шингу встречается иногда оружие белых. Как правило, без патронов. Но всегда оберегаемое, как самая святая реликвия. Иногда это оружие — результат обмена. Или подарок какого-нибудь белого. Но чаще всего оно является военным трофеем. И, следовательно, памятником какой-то трагедии, разыгравшейся десять лет или десять недель назад. Вроде той, что произошла в этих местах в 1935 году, когда американский журналист Альберт Уинтон приехал в Бразилию, обуреваемый честолюбивой надеждой разгадать историю экспедиции Фосетта. Местные власти в Куайбе— столице штата Мату-Гроссу отказались разрешить ему доступ в район Шингу. Тогда Уинтон решился на совсем рискованное предприятие: он направился сюда нелегально. Подговорил нескольких индейцев провести его по рекам мимо расположившихся на подступах к Шингу постов СПИ. Индейцы бакайри, давно уже поддерживавшие контакты с белыми, вывели его по рекам Батови и Куризеву к деревне куйкуру, где было несколько человек, понимавших португальский язык. У них-то Уинтон и начал выяснять, знают ли они что-либо о судьбе трех «караиба», прошедших несколько лет назад по этим местам. Сейчас уже установлено почти наверняка, что Фосетта убили калапало. Тогда это еще не было известно ни Уинтону, ни вообще никому из белых. Но об этом знали почти все племена Шингу. Знали и предпочитали хранить тайну, опасаясь наказания. Куйкуру, разумеется, тоже знали, что трех караиба, о которых спрашивает этот пришелец, убили их соседи — калапало. И куйкура решили проводить Уинтона к этим калапало, не говоря ни самому Уинтону, ни своим соседям. Калапало удивились и испугались: этот странный гость настойчиво требовал открыть ему тайну исчезновения трех «караиба», которых калапало (в ответ на грубости и угрозы Фосетта) прикончили дубинками десять лет назад. А Уинтон, словно чувствуя, что разгадка близка, становился все более требовательным. Для него калапало были ключом к сенсационной разгадке, которая завтра потрясет мир. Но для калапало сам Уинтон был опасным чужаком, влезшим без спросу в их дом. Подозрительным, беспокойным и враждебным. Он хотел знать о «караиба», которых они убили давно и о которых сами не хотели вспоминать. Он ворошил прошлое, и в их душах разгорался страх: если этот чужак узнает всю правду, то не захочет ли он потом отомстить за смерть своих «соплеменников»? И поэтому они решили покончить с ним, чтобы избежать неприятностей. Уинтон должен был дорого заплатить за свою бесцеремонность, за беспокойство и тревогу, которые он породил. И калапало дали Уинтону сок маниоки. Тот самый первый сок маниоки... Помните: маниока выпаривается несколько раз на огне, чтобы уничтожить яд, содержащийся в ее корнях? Так вот, калапало дали Уинтону сок маниоки первого слива, до кипячения. Смертельно ядовитый...

Уинтон не знал этого и выпил. С того момента он был обречен.

И когда первые боли скрутили тело американца, калапало положили его в лодку и пустили вниз по реке. Он плыл по течению несколько дней, страдая все больше и больше, пока его не заметили камаюра. Они подобрали американца, не зная, в чем дело. Он страдал страшными болями в желудке, но еще мог говорить. Можно себе представить, как трудно было ему объяснить этим камаюра, что он хочет, чтобы его отвезли в лодке вниз по Шингу, где, как он знал, встречаются иногда хижины сборщиков каучука. Там, по крайней мере, он мог рассчитывать на помощь. За это он обещал камаюра отдать единственное, чем он мог с ними расплатиться: свой карабин. Но даже если камаюра поняли, чего добивался этот «караиба», они не смогли бы выполнить его просьбу. И не только потому, что до ближайшего участка реки, где он мог надеяться на встречу с серингейро, было около месяца пути на лодке. И не только потому, что камаюра опасались встречи с журуна, которые обитали в местах, через которые надо было бы пройти, чтобы добраться до селений «караиба». А прежде всего потому, что они не хотели подходить к местам, где обитают «караиба»: слишком они много натерпелись от сборщиков каучука, охотников, рыболовов, от беглых преступников и прочих авантюристов, скитающихся по сельве. Камаюра уже слишком хорошо знали, что от белого нельзя ждать добра. И они предпочли избавиться от этого «караиоа», который требовал, чтобы его везли далеко-далеко, на землю, где живут остальные «караиба». И камаюра убили Уинтона, выкинули его тело в реку и... взяли себе его карабин.

Вот какая история вспомнилась мне, когда я разглядывал старенькое ружье, которое чикао держал между коленями, подпрыгивая на задней скамейке нашего «джипа». Можно ли винить калапало за то, что они дали Уинтону ядовитый сок маниоки? Можно ли винить камаюра за то, что они поставили последнюю точку в конце этой авантюры, затеянной Уинтоном без соблюдения элементарных правил и норм, которые должен знать каждый вступающий в сельву? В конце концов калапало и камаюра находились на своей земле. И хотели только одного — чтобы их оставили в покое. Они не звали Фосетта, не звали Уинтона, не звали десятки, сотни и тысячи других чужаков, проникавших на их земли, беспокоивших их, убивавших их, загонявших их в резервации, чего-то добивавшихся, чего-то ищущих, чего-то требующих. Есть у бразильцев поговорка: «Если выходишь в дождь, не бойся промокнуть». Фосетт, Уинтон и иже с ними уходили в дождь, не взяв с собой зонтика. И при этом надеялись вернуться сухими.