За пеленой тысячелетий

Незадолго до смерти отца Томирис сосватали за Арианта, сына вождя племени асианов, что кочевали в низовьях Аракса. Отец надеялся, что Ариант займётся делами племени наравне с ним, вождём. К тому же союз этот был крайне важен и нужен массагетам. Два года подряд на племя обрушивался мор, оно ослабло в постоянных стычках и войнах, и кратковременный мир был крайне необходим. Поэтому Спаргапит и пошёл на этот союз, несмотря на то, что Томирис не желала этого. Хотя скифская женщина и ходила в битву наравне с мужчинами, права голоса она не имела. И была воспитана в непротивлении воле старшим и полного подчинения вначале родителям, а потом мужу. Поэтому она приняла решение Спаргапита со склонённой головой.

Поначалу Томирис приняла Арианта настороженно. Но время шло, и со временем она стала замечать его голубые глаза, волнистые волосы, свободно ниспадающие на плечи, могучее тело и сильные руки. Через год Томирис родила своего первенца. Его назвали в честь далёкого предка – Спаргаписом. И это имя должно было принести удачу сыну. Затем, с чередованием в год, родились две дочери. Дети подрастали, и Томирис стала понемногу отделяться от мужа.

Ариант обрюзг, появился огромный живот, и он уже с трудом влезал на коня, что было позором для скифа. К тому же Арианта ничего не интересовало, кроме охоты и пирушек. Он мог целыми днями не вылезать из-за стола, напившись хмельного кумыса и горланя песни. Под восторженный рев дружков-бражников в один присест съедал упитанного барашка. И запивал всё это бесчисленными бурдюками кумыса или бузы. Вскоре он совсем забыл дорогу в шатёр к Томирис. Томирис уже не единожды ловила на себе зловредные ухмылки, кидаемые скифянками как бы вскользь, невзначай. И в конце концов он ей стал противен.

К тому же в управлении царством Ариант совсем не принимал участия и постепенно совсем отдалился от государственных дел, доверяя все вопросы решать Томирис. Спаргапит, видя, как обстоят дела, только хмурился, но ничего не говорил непутевому родственнику.

Так продолжалось до самой смерти отца Томирис. И когда его не стало, она осталась одна. Ариант, погрязший в пьянстве и разврате, был не в счёт. Сын ещё слишком молод и неопытен, чтобы встать рядом с матерью, а больше ей не на кого опереться. Верные люди не раз докладывали царице, что среди знатных воинов и вождей племён, ведутся ненужные разговоры. Хуже всего то, что их поддерживает каста жрецов, ещё не забывшая что отец Томирис мало прислушивался к их нравоучениям. Идут разговоры о смене царя. А Томирис не может позволить, чтобы прервался род Таргидая, сына Зевса и родоначальника скифов. Дело пахло заговором. И в этот момент, как будто боги решили до конца испытать её, на границе появилась грозная сила, грозившая всему царству скифов-массагетов.

Поэтому и металась царица по шатру, звеня браслетами и не зная, что ей делать, у кого испросить совета. Томирис вспомнила, как получила первую весть о надвигающейся на её царство опасности...

...В тот день дозоры донесли о появление на левом берегу Аракса войска царя мидян, Кира. До скифов уже не первый год доходили слухи о завоевательных походах этого царя, появившегося неизвестно откуда. Ещё её отец, Спаргапит пристально и настороженно смотрел в сторону, где Кир подводил под свою руку одно государство за другим. Спаргапит был дальновидным царём и умным политиком. Он понимал, что когда-нибудь этот лев бросится и на них. Не допустит мидянский царь, чтобы под самым боком у его государства жили такие беспокойные соседи, как скифские племена.

Через торговцев, которые вели дела со степью, скифские цари всегда находились в курсе тех событий, что происходили по ту сторону Аракса. Они видели, как растёт мидяно-персидское государство. Он, а за ним и Томирис, лелеяли надежду, что Кир всё-таки не пойдёт в скифские степи. Что ему здесь делать? Нет в царстве массагетов ни больших городов, ни несметных богатств. Ничего, что могло бы прельстить персидского завоевателя. Кругом одни бескрайние степи да курганы.

Временами какой-то племенной союз отваживался на набег на вавилонские, а теперь уже персидские земли. Скифская конница, как смерч, проносилась по селениям и небольшим городкам. Хватали все, что попадётся под руку. Что не удавалось взять – безжалостно сжигалось. Достаточно пограбив, они уносились обратно в степь, исчезая среди барханов. Долго потом похвалялись воины у костров, скальпами, снятыми с убитых врагов и теперь используемых в качестве полотенец.

После таких удачных набегов, племя срывалось с места и уходило дальше в степь – опасаясь возмездия со стороны персидского царя. Но проходил год за годом, а ничего не менялось. Вожди племенных союзов осмелели, и набеги стали происходить всё чаще. Спаргапит и Томирис пыталась образумить зарвавшихся в своей алчности вождей. Не дело дёргать льва за усы – когда-то может наступить расплата. Те и слушать не хотели, и в тайне от царя набеги продолжались.

Время шло и персидское государство расширилось настолько, что подошло вплотную к границе со Скифией. И вот случилось то, от чего предостерегали Спаргапит и Томирис – персидский царь стоит на границе и грозит войной. Но нет уже рядом мудрого Спаргапита и некому помочь Томирис советом.

Как только такое случилось вожди, эти трусливые собаки, стали потихоньку откочёвывать от неё и уходить дальше в степь, стараясь затеряться среди её бескрайних просторов. Царский стан таял на глазах, и она могла остаться один на один с грозным царём. Часть племён ей удалось вернуть, запугивая вождей и призывая к их чести. Но шесть племенных союзов исчезли, растворились в степи. Гонцы отправились в разные стороны, и найдут они их или нет, об этом знает одна великая Табити. Степь велика, и затеряться в ней очень просто.

На седьмой день от персов пришли послы. От имени царя Кира выступал седой старик. Он говорил долго и напыщенно, перечисляя подвиги своего повелителя. Некоторые из старейшин откровенно стали зевать, показывая этим своё пренебрежение к послу мидян. Это старца не остановило и, перечислив всё, что хотел, он сказал главное. Когда до Томирис дошёл смысл сказанного, она подумала что ослышалась, настолько необычно было предложение царя Кира. Он предлагал ей стать его женой.

Первым её желанием было казнить послов и отослать царю их головы. Она подавила в себе это желание и усилием воли заставила себя рассмеяться в лицо послу. Она сказала, что негоже ей быть женой персидского царя. Ей, которая без промаха стреляет из лука и водит в битву воинов, ехать в обозе, как последняя наложница царя. Эти слова покоробили посла, но он смолчал и тогда, потихоньку, смех овладел всеми. Смеялись даже воины охранной сотни. Персы стреляли вокруг глазами, но слова супротив сказать не посмели. Царица их не останавливала. Она хотела чтобы послы поняли одно: их тут не боятся и пояса ломать перед ними никто не будет.

Когда опять воцарилась тишина, Томирис добавила: «Ступайте с миром. Ваш царь умный и хитрый человек. Но каким бы хитрым он не был - я разгадала его хитрость. Не я ему нужна, а мое царство. Не царица Томирис, а скифы-массагеты. Идите и скажите это Киру».

Когда послы удалились, собрался совет из вождей племенных союзов. Стали рядить да думать, что делать дальше. И, главное, как отреагирует мидянский царь на то, что план его разгадан.

Первая эйфория прошла. Старейшины разделились на два лагеря. В одном были те, кто поддерживал царицу. В основном вожди, чьи исконные родовые кочевья всегда находились рядом с царским станом. В другом лагере те, кто не хотел большой и долгой войны и готов был в любой момент откочевать от Томирис. Хотя они и подчинялись царице массагетов, но привыкли жить по старинке и думать своей головой. Когда ещё жил и правил Спаргапит, они не отваживались на открытое выступление, побаиваясь его бурного нрава. В горячке Спаргапит мог и зашибить огромным кулаком. Когда его не стало, они распрямили плечи и начали, чуть ли не в открытую, выражать своё недовольство.

Возглавляли лагерь противников два вождя - Камасарий и Аргота. Камасарий был тучным мужчиной с вечно трясущийся бородой. Ходил он, тяжело дыша, опираясь на суковатую палку. И при каждом удобном случае пускал её в ход, поколачивая рабов и прислугу. Аргота был прямой противоположностью Камасарию. Высокий и сухопарый, его лицо с упрямыми скулами было будто вырублено из камня. Между густых бровей пролегла резкая и глубокая черта. У них двоих были наиболее многочисленные племена, и с этим приходилось считаться.