Остров метелей

Стоит полный штиль, и мы решаем разбить палатку. Вскоре начинается проливной дождь. Мы забиваемся в палатку и до вечера проводим время за любимым занятием эскимосов — чаепитием.

3 сентября 1926 года. Сегодня сильный юго-восточный ветер. О возвращении в колонию думать не приходится. Эскимосы продолжают рыться в старье, оставленном американцами. Самым счастливым оказался Паля: он раздобыл несколько пар суконных рукавиц, носков, кепок, рабочий костюм. Вид у него веселый. Анъялык в шутку называет его богачом, чувствуется, что он и сам не прочь бы иметь такое богатство.

Но Паля не скупой: насладившись своим «богатством», он щедро делится с товарищами, и все опять приходят в благодушное настроение. Я обхожу берег и не очень удачно охочусь на молодых гаг.

В полумиле виден белый хрупкий крестик. Иду к нему. Оказывается, это могила одного из американцев — Найта. Возможно, что он, как и я, был влюблен в Север. Не знаю почему, но, стоя у его могилы, я чувствую уверенность, что моя любовь будет счастливее.

Голос Югунхака прерывает мои мысли. Он сзывает всех к вечернему чаю.

4 сентября 1926 года: Ветер и шквалы ливня задерживают меня в Сомнительной. Чаепитие с небольшими перерывами продолжается целый день. В перерывах Анъялык дает мне уроки эскимосского языка. Моими успехами он доволен, а когда при появлении очередного чайника я твердо заявляю: «Кыпсюх'тук'» (сыт), это вызывает бурю восторга. Даже всегда смирный Пинехак бьет в ладоши.

Анъялык не остается передо мной в долгу. Он собирает наши коробки с патронами и через полчаса с гордым видом подает их мне. Его гордость вполне обоснованна: на его коробке детским почерком нацарапано: «муй анялык падрон», а на моей: «еву шюркий алкчивич падрон», что должно означать: «Патроны Георгия Алексеевича».

За обедом я первый раз пробую копалыын. Копальгын — это мясо, которое издает сильный запах. Такое мясо считается у эскимосов деликатесом. Первый кусок я проглатываю с трудом, налегая на хлеб. Но мои консервы кончились, и это обстоятельство заставляет меня примириться с вкусовыми качествами копальгына. Второй кусок я съедаю уже с большим аппетитом.

5 сентября мы наконец выбираемся из Сомнительной и медленно, все время меняя положение паруса, зигзагами идем обратно в колонию.

В сумерки вошли в бухту Роджерс. Мы вернулись совершенно убежденные, что уже в ближайшее время часть колонистов можно будет переселить в бухту Сомнительную. Вернувшись в колонию, я занялся с Павловым приведением в порядок склада. Выяснилось, что часть быков вчера разбрелась и небольшая группа колонистов, в том числе Скурихин с женой, отправились на поиски.

8 сентября 1926 года. Сегодня с утра дует северный ветер. День ясный, солнечный. С моря доносится сильный, шум, У берега на волне покачивается крупнобитый торосистый лед.

Эскимосы часто бросают работу и выходят на высокий берег посмотреть на лед. Я их понимаю и сам тоже нередко поглядываю в сторону моря, надеясь, что вот-вот покажется «черная» льдина — черная потому, что будет сплошь покрыта моржами.

В солнечные дни моржи любят выбираться на лед и спать. А нам, в нашем положении, эту привычку приходится постоянно иметь в виду, вот почему и я, и эскимосы то и дело обращаем взгляд к морю.

К 11 часам ветер отошел к северо-востоку, и лед медленно погнало на юго-запад. В это время мы как раз и заметили «черную» льдину.

Плыть в движущемся льду очень опасно. При малейшей неосторожности или неожиданной перегруппировке льда вельбот может быть захвачен льдом и вынесен в открытое море. Конец такого вынужденного плавания почти всегда трагичен.

На этот раз обстановка складывалась не особенно благоприятная — лед уносило в открытое море. Выходить на вельботе опасно — его может затереть льдом, но и на байдаре рискованно — на море сильное волнение. К тому же до льдины с моржами не менее трех миль, и на байдаре ее не догнать. Однако запасы копальгына приходят к концу, и это заставляет пренебречь опасностью.

Я даю распоряжение собрать охотников, и через десять минут мы на двух вельботах при резком боковом ветре уже несемся к льдине. Я на вельботе Иерока. Это первая моя охота на моржа. Иерок по дороге инструктирует молодежь в том числе и меня, как новичка. По его словам, можно перебить все стадо или, по крайней мере, добыть достаточное количество моржей, если действовать без лишнего шума; и уметь выждать время. Стрелять нужно, только когда морж проснется или во сне поднимет голову. Целиться лучше всего сантиметров на 15 ниже челюсти или примерно на полуметра ниже верхней части головы, если морж повернется к охотнику затылком. Если шея вытянута и на ней нет складок, пуля попадает в череп и морж погибает сразу, не тревожа спящих товарищей, а охотник, выждав удобный (момент, таким же образом бьет второго, третьего и т. д.

Слушая старика, мы незаметно приблизились к моржам. Метрах в 300 от стада парус спустили и тихо пошли на веслах. Послышалось сопенье, и поблизости от вельбота показалась небольшая голова моржа с толстыми клыками. Заметив нас, он погрузился в воду, показав нам свое огромное туловище, но через полминуты снова, сопя, показался метрах в 20 от нас. Так, то погружаясь, то показываясь над водой, он сопровождал нас до самого стада.

Но вот и «черная» льдина. Причаливаем к соседней и высаживаемся на лед на расстоянии 15 метров от моржей. Их немного — всего девять штук. Узнаем самцов по огромным толстым клыкам. Двое из них, как видно, больше всех наслаждаются солнышком. Вытянув ласты, они неподвижно лежат вверх животами. В центре группы один морж поднимает голову, вытягивает шею и некоторое время смотрит на нас. Взгляд сонный, ленивый. Глаза словно мутные — стекляшки; глядя на них, трудно допустить, что это огромное животное способно что-либо соображать.

Посмотрев на нас, морж мешком валится на лед. Впечатление такое, словно из него вынули сразу все кости.

Продолжая наблюдать за моржами, предвкушая обильную добычу, мы поручили Иероку начать охоту, а сами остались поджидать подхода отставшего второго вельбота.

Охотники со второго вельбота, не проинструктированные Иероком, быстро высадились и дали залп. Второпях они как следует не прицелились и только слегка ранили нескольких моржей. С быстротой, которой никак нельзя было от них ожидать, моржи очистили льдину, унося с собой нашу надежду на добычу.

В течение получаса мы еще преследовали моржей, уходящих в море. Наконец Анъялыку удалось подстрелить и загарпунить одного зверя. Наш вельбот пуст. Я вижу, как пригорюнились до этого оживленные охотники. Да и самому мне тоже не хочется возвращаться без добычи. Даю распоряжение повернуть вельбот, и мы снова несемся вдоль южной кромки льда, все дальше и дальше от берега.

Минут через сорок у самой кромки обнаруживаем новую группу моржей. Их больше десятка. Волны сильно качают льдину, моржи беспокойно поднимаются и падают, награждая друг друга ударами клыков.

На этот раз наша охота оказалась удачнее. Первый выстрел Иерока уложил наповал огромного самца. Общим залпом мы убили еще двух зверей.

Теперь было с чем возвратиться домой. Дружно взялись мы потрошить убитых великанов.

У одного из них, по-видимому, более старого, следы прежних боев с сородичами, а может быть, с единственным достойным противником моржей — белым медведем: правый клык обломан и короче левого сантиметров на 10, вместо левого глаза затвердевшая масса, один из передних ластов разорван.

Мы уже кончали потрошить второго моржа, как вдруг заметили позади себя ледяную косу, которая отделилась от общей массы и изогнулась к югу, угрожая вскоре сомкнуться с кромкой.

Отрубив голову у третьего моржа, мы спешно погрузились и начали удирать из ледяной ловушки. И вовремя: устье бухты, образованной кромкой льда и ледяной косой сузилось до нескольких метров и, едва мы успели пройти через него, закрылось.

Гордые своей добычей, счастливые, мы возвращались домой. Только след, оставляемый вельботом, — откачиваемая вода, смешанная с кровью, — напоминал о побоище но в Арктике сентиментальностям не место. Мы добыли себе пищу, горючее, корм для собак. Это главное.