Странствия

«Так и кажется, — пишет Сарайва, — что у Мендеса Пинто португальцы изображены большими варварами, чем подавляющее большинство народов Востока, коим он противопоставляет своих земляков. Португальцы едят руками, вызывая усмешку у чистоплотных китайцев и японцев, португальцы драчливы и крикливы, и эти их качества пугают татар и приводят в негодование китайцев;…португальцы тщеславны и лживы, они несут легковерным иноземцам невероятный вздор о своей родине, о ее богатствах и воинстве своего короля».

В португальской литературе Мендес Пинто занимает место родоначальника совершенно нового направления. Произведения, равного по обличительной силе «Странствиям» Мендеса Пинто, не знала в последующие два столетия европейская литература. В XVII и в XVIII веках «Странствия», перешагнув португальские рубежи, стали образцом для великих возмутителей спокойствия в различных странах Европы. Приемы контрастных сопоставлений реальных и фантастических земель, вымышленных и истинных ситуаций, разработанные автором «Странствий», были использованы Мариво и Лессажем, Свифтом и Монтескье, на этих приемах строится одна из наиболее едких сатир на европейских «цивилизаторов» — вольтеровский «Кандид».

Преемственные связи таких писателей, как Свифт и Вольтер, с Мендесом Пинто еще не достаточно изучены, трудно сказать, оказал ли создатель «Странствий» прямое влияние на этих авторов, но несомненно одно: с этой книгой в историю мировой литературы вошла новая система представлений о той части нашей планеты, которая волей обстоятельств стала землей обетованной для европейских колонизаторов.

Конечно, «Странствия» прежде всего представляют для нас интерес как памятник португальской литературы, как произведение, обличающее юный европейский колониализм. Но есть у этой книги и другой аспект: она была и остается поныне важнейшим источником по истории и исторической географии Южной и Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока.

Невозможно оценить историко-географическое значение «Странствий», немыслимо выделить группы совершенно достоверных, полудостоверных и абсолютно фантастических описаний, не представляя себе, что являл в эпоху Мендеса Пинто восточный мир.

Был же он и ту пору мозаично пестрым.

В Индии, точнее, в пределах индостанского треугольника, в полосе западного и восточного его побережий, располагалось множество мелких, яростно между собой враждующих государств. В северо-западном углу индостанского треугольника столь же ожесточенно боролись за первенство три довольно крупных мусульманских державы: Гуджарат, Ахмеднагар и Биджапур. Южную часть Индостана занимало весьма значительное индуистское государство Виджаянагар. Выхода в Бенгальский залив и в Аравийское море Виджаянагар не имел; гирлянда мелких приморских княжеств Малабара и Короманделя (все они были важными центрами транзитной торговли) хотя и состояла в вассальной зависимости от Виджаянагара, но этому государству фактически не подчинялась. А в силу этого создавалось парадоксальное положение: Виджаянагар располагал стотысячной армией, но его вооруженные силы пребывали в полном бездействии, когда португальцы покоряли приморские княжества Малабара.

За семь лет до того, как корабли Васко да Гамы отдали якорь в Каликуте, в 1491 году тайный агент португальского короля Жоана II доносил в Лиссабон, что на индийских берегах португальцы смогут закрепиться без всякого труда, стоит только натравить друг на друга местных властителей. Именно к такой тактике прибегли португальцы, добравшись до индийских берегов, и в самом начале XVI века им удалось овладеть важными опорными пунктами в Малабаре. Первой их базой стал город Кочин (1500 г.). Спустя шесть лет они захватили гавань Коннанур, лежащую чуть севернее Кочина, а в 1510 году португальский наместник в Индии Афонсо Альбукерке овладел городом Гоа, который стал столицей Португальской Индии. Год спустя Албукерке завоевал Малакку, гавань, расположенную в солнечном сплетении южноазиатских морских дорог, на полпути из Индии в Китай. В 1514 году Албукерке штурмом взял город Ормуз, лежащий на небольшом островке у самого входа в Персидский залив. В 1518 году португальцы обосновались на Цейлоне, а в 1535–1537 годах покорили город Диу, сильную крепость, контролирующую побережье Гуджарата.

У португальцев была незначительная армия; в первой четверти XVI века их сухопутные вооруженные силы в Азии не превышали 10–12 тысяч воинов, но зато они ввели в индийские воды могучий боевой флот. Им удалось разгромить на море своих соперников — египтян и турок, а затем утвердить свою абсолютную гегемонию на главных морских путях Южной и Юго-Восточной Азии. Португальцы не имели физических возможностей овладеть в Индии значительными территориями, да и не испытывали и этом нужды. Захватив основные гавани на индийских берегах, они без труда установили контроль над всеми внешними связями Виджаянагара, Биджапура, Ахмеднагара и Гуджарата.

На островах Малайского архипелага картина была примерно такой же, как в Индии. В самом начале XVI века распалась Яванская империи Маджапахит, которая за полтораста лет до этого владела большей частью Малайского архипелага. На Суматре и Яве везде вдоль северных берегов образовались мелкие торговые государства; подобно индийским приморским княжествам, они оспаривали друг у друга первенство в морской торговле и в своекорыстных интересах охотно шли на сделки с сильными иноземными покровителями. На Суматре в XV веке утвердился ислам, религию пророка туда занесли предприимчивые арабские, иранские и гуджаратские купцы, и их торговые колонии имелись во всех приморских государствах. Наиболее могущественной суматранской державой был султанат Аче, в границы которого входила вся северная оконечность этого острова. Во внутренних его областях обитали различные племена, слабо затронутые влияниями индийской и арабской культуры. На Яве в первой половине XVI века возникло несколько довольно значительных государств. Мусульманский султанат Бантам в западной части острова и мусульманское государство Демак в центральной Яве непрерывно воевали друг с другом, а Демак к тому же враждовал с индуистской державой Пасуруан, владевшей обширными территориями в восточной части острова.

На Суматру и Яву португальцы проникли в 1509–1511 годах. Крупных опорных пунктов у них там не было, но зато имелось немало ловких и расторопных агентов, и они постоянно вызывали смуты на этих островах. Бельмом на глазу португальских захватчиков был султанат Аче, держава с довольно сильным флотом.

Португальцев, однако, особенно волновала восточная кайма «бахромы мира». Там, на дальних окраинах Малайского архипелага, лежали Молуккские острова, родина мускатного ореха и гвоздики, пряностей, которым цены не было на рынках Лиссабона, Генуи, Венеции, Лондона и Антверпена. До Молукк португальцы добрались в 1512 году, и маленький островок Тернате, лежавший на подступах к этому архипелагу пряностей, был им дороже городов Малабара и гаваней Суматры и Явы.

Столь же для них важен был Малаккский полуостров. Сама природа уготовила ему роль исключительно выгодного плацдарма на стыке индийских и китайских морей. Овладев Малаккой, португальцы вскоре поставили под свой контроль слабые полуостровные государства и выдвинулись к самой границе Сиама. От Малакки через Малаккский и Сингапурский проливы шел путь к гаваням Китая, и этот путь стал португальским.

Таким образом, в Индии, на островах «бахромы мира» и на Малаккском полуострове обстановка благоприятствовала португальской экспансии, и не случайно за каких-нибудь полтора десятилетия Лиссабон утвердил свою гегемонию в южноазиатских морях.

Иным было положение в Индокитае и на Дальнем Востоке.

К началу XVI века в этой части Азии кое-где уже давным-давно сформировались, кое-где только что народились почти все те государства, которые, показаны на современной карте мира. Их границы проходили примерно там же, где и в наши дни, и на территориях, оконтуренных этими рубежами, шли процессы образования «моноэтнических» государств. Мелкие племена и народности повсеместно группировались вокруг народностей доминирующих.