Страница 37 из 41
Возвращаясь к Оноде с товаром, хотелось рассказать ему, что я узнал от первых случайных потенциальных покупателей: о том что его братья-торговцы уже достали весь Нью-Йорк! С 70-х годов пристают к людям! Но ничего этого я не сказал. На расспросы о моих «успехах» и впечатлениях лишь ответил: время для этого дела — не совсем подходящее. Возможно, в другой раз. Он согласился, и сделал замечания по моему внешнему виду. Оказывается, моя футболка и шорты выглядят недостаточно представительно для занятия таким важным делом, как уличная торговля. Он рекомендовал мне в следующий раз одеться поприличней, то бишь, брюки, белая рубашка и галстук.
— Ну, это уж слишком! — подумал я, и собрался уходить.
Онода спросил, есть ли у меня такая одежда, и, не получив вразумительного ответа, выдал по-братски десять долларов… для приобретения делового костюма.
Теперь, вместо того чтобы обзавестись костюмом (за 10 долларов) и спать дома, как порядочный, я расположился на удобной скамейке под уличным фонарем по соседству со стадионом Бруклин-колледж, и начал строчить письмо.
Хотелось объяснить: почему я уехал из хасидского лагеря и, уже который день, существую без определенного места жительства, чем занимаюсь, и что намерен предпринять в дальнейшем.
Писал об этом часа два. Съел все свои фрукты. Чёрные братья мимоходом предлагали мне чёрных сестриц и кокаин. Я воздерживался, как Спартак.
Когда я усомнился, что всю эту писанину можно будет вместить в один стандартный конверт — закончил своё изложение, упаковал, указал мамин адрес с пометкой «для всех, кому интересно», и прилёг на скамейке.
Качественного сна достичь не удавалось. Освещение было слишком ярким. В соседнем доме монотонно сопели кондиционеры. Мысли не покидали. Было уже около трех часов ночи. По времени и ощущениям я понял, что какое-то время всё же проспал на скамейке.
Умываясь под ближайшим пожарным гидрантом и приходя полностью в сознание, я стал припоминать, что во время моего уличного полусна, мне что-то снилось, или виделось сквозь сон. Надо мной неоднократно бесшумно возникали чёрные тени местных обитателей. Это были кратковременные, осторожные визиты. Губастые посетители, посапывая подобно кондиционерам, осторожно склонялись над спящим туристом и бегло оценивали свою ночную находку. Вероятно, не разглядев во мне ни спящей красавицы, ни какой-либо материальной ценности, они также бесшумно растворялись в ночи, не потревожив мой чуткий сон.
Теперь, волочась как лунатик, со школьным портфелем, я начинал понимать, что всё это мне не снилось. Ночная, бесшумная жизнь действительно шла своим чередом. Чёрные сёстры молодого и неопределяемого возраста, видя меня, зазывающе сигналили конкретными телодвижениями. Группки ночных «шахтёров», тусующихся по тёмным закоулкам, с любопытством поглядывали на белого туриста с портфельчиком. По их блудливым взглядам нетрудно было предположить об их помыслах. Я подумал, что мне пора определиться в пространстве и во времени. Иначе здесь меня могут скушать вместе с портфелем.
Я стоял перед перекрестком в ожидании зелёного света. Автомобильного движения не было. Я мог бы перейти улицу на красный свет. Но на другой стороне, мне навстречу, из темноты проявились два негатива. К удивлению, они законопослушно не шли на красный свет, неуклюже топтались на месте, сверкая в сумерках зубами и белками глаз. Они что-то обсуждали. Мелькнула мысль, что я оказался предметом их внимания. Наконец, можно было перейти дорогу. Я пошёл. Двое же встречных пешеходов замешкались, как бы сомневаясь в направлении. Проходя мимо, я заметил, что они замолчали и бесцеремонно рассмотрели меня. Я почувствовал неладное, но не успел и подумать об опасности, и о том, что можно предпринять в этой ситуации, как услышал за спиной торопливые, крадущиеся шаги. Обернувшись, увидел этих же двоих шахтёров. Только в этот момент их действия уже были целенаправленны. Один из них, явно постарше, гориллобразный, пёр с никелированным пистолетом в руке, направленным на меня. Как только я повернулся к ним, он выплеснул поток булькающих, шлёпающих звуков, из которых я понял, что должен тихо стоять и отдать им свои деньги. Держатель пистолета выглядел достаточно придурковато и агрессивно. Я не осмелился проигнорировать его приказ. Остановился на месте, озадаченный и перепуганный. Приблизившись, тот с излишним усилием, упёр ствол пистолета в моё левое плечо и, угрожая кончить меня, потребовал деньги. Интонация была такова, словно я когда-то брал у него эти деньги, и теперь отказываюсь возвращать должное! Я сделал робкую попытку заговорить с ним. Всего лишь сказал, что они ошиблись в субъекте и напали на пустого, заблудшего туриста, у которого нечего взять. Это безобидное замечание подействовало на владельца пистолета как красная тряпка на быка. Он просто взбесился. Вдавил свою металлическую игрушку в мое плечо, и, вытаращив покрасневшие от гнева глазища, зашлёпал губами угрозы, проклятия и требования. Стало ясно, что разговора, с этими остронуждающимися в дозе животными не получится. Пока я лихорадочно оценивал ситуацию, гадал, насколько опасен большой, никелированный, блестящий пистолет, заряжен ли он или вовсе бутафорский? Тем временем, его молодой молчаливый ассистент уже пристроился сзади меня и приступил к обыску. Сначала он вырвал у меня из руки портфель. Как я понял: именно эта ерундовая вещь привлекла их внимание. Он торопливо вытряхнул на тротуар всё содержимое и приступил к сортировке. Первое, на что он набросился, была записная книжка с телефонами и адресами. Она внешне походила на бумажник. Не рассматривая, он сразу же забрал её. Я снова попытался объяснить, что этого всего лишь блокнот с адресами. Но нервный руководитель операции гневно зарычал на меня: «Don't move!» Передо мной стояло блестящее от пота, искаженное гневом и желанием лицо взрослого дегенерата. Безумные, налитые кровью глаза, выражали злобу и обеспокоенность. Его действия были абсолютно непредсказуемыми. Я покорно отказался от какого-либо вмешательства в их поисковый процесс. Тем временем, молодой тщательно потрошил конверт с письмом. Обследовав, он с досадой бросил его, как ненужный хлам, и приступил к моим карманам. Нащупал в заднем кармане десятку, выданную мне Онодой. Его рука напряглась. Он лихорадочно вывернул карман, прошелестел найденной купюрой. В глазах стерегущего меня старшего, вспыхнула искорка облегчения. Я тоже был искренне рад, что они хоть немножко удовлетворены, и, возможно, подобреют. Из двух других вывернутых карманов посыпалась мелочь. Молодой начал неловко подбирать с асфальта монетки покрупней. Я стоял с приподнятыми руками, старший так и упирался своим пистолетом в моё плечо. Вокруг на тротуаре были беспорядочно разбросаны мои вещи. Место было достаточно освещённое. Любой наблюдавший за происходящим, мог бы без труда догадаться, что здесь происходит. Старшему не понравилось, как зазвенела рассыпанная мелочь и как молодой сообщник неловко подбирал это. Он рявкнул в его адрес, и я понял, что это была команда к отходу. Молодой оторвался от тротуара с мелочёвкой и потянулся рукой к моей серебренной цепочке на шее. Старший уже был в нескольких шагах от меня. Он засунул свой пистолет в карман и, удаляясь, свирепо прикрикнул на младшего. Тот, не посмев ослушаться, отказался от своей затеи и побежал за ним. Спустя несколько секунд они скрылись за ближайшим углом. Только мелькнули их чёрные хвосты-тени.
Я остался стаять на месте, не зная: возмущаться или радоваться. Подбирая с тротуара остатки своих вещей, отметил проснувшееся чувство досады. Двое нигеров, так, запросто, поимели меня, а я не посмел даже и пикнуть. Но волна возмущения скоро схлынула. С облегчением и благодарностью осознал факт своей физической целости-невредимости. Могло случиться всякое непоправимое. Мысленно я поблагодарил Оноду за его нелепые десять долларов на костюм, которые и удовлетворили этих полулюдей. Радуясь целости своих рук и ног, я поскакал в места более освещённые.
Сонливость исчезла, мысли беспорядочно прыгали. В этот момент идея о всеобщем равенстве и братстве, казалась мне дикой нелепостью! Ни равным, ни одинаковым с этими человекообразными я себя не чувствовал. Во всяком случае, так кричало моё напуганное подсознание.