Страница 4 из 32
Восходящие потоки воздуха от нагретой солнцем земли начали подбрасывать машину. Нет ничего хуже болтанки в горах. Поневоле забираешься еще выше. А там облака — не разглядишь оттуда, что сейчас внизу… Только компасу да навигационному расчету может доверять пилот. Медленно ползет время, минуты, кажется, растягиваются в долгие часы.
Но вот в разрывах облаков что-то сверкнуло под солнцем.
— Не иначе под нами озеро Эмде, — прочитал Иван Иванович в записке, переданной штурманом. (Разговаривать было невозможно, столь оглушительно гудели моторы.)
На озере Эмде намечена посадка. Но, как говорится, семь раз примерь, один отрежь. Сесть-то сядешь, а вот сумеешь ли отсюда взлететь? Озеро расположено на высоте 1200 метров над уровнем моря. Хватит ли у мотора мощности при старте с такой высоты, достаточной ли для разбега окажется озерная акватория?
Но что гадать… Лучше попробовать. Черевичный повел машину к самой воде. Затем, коснувшись ее поплавками, дал полный газ мотора и снова набрал высоту. Все ясно, можно отсюда стартовать. Коли так — садимся! Сделал еще один круг над озером, приводнился, поднимая за хвостом машины искрящийся веер брызг. Подрулил к берегу.
Моторы выключены. И сразу — тишина. Ошеломляющая, ушам своим не веришь. Но не успели авиаторы вылезти из кабин на плоскости, как услышали откуда-то из прибрежных зарослей радостный мужской голос:
— Братцы! Дорогие мои люди! Вот счастье нам с хозяйкой привалило. А то живем тут бирюки бирюками, живой души не видим. Гляжу и глаза протираю — прямо с неба к нам пожаловало столько молодцов…
Вынырнув из кустарника, симпатичный бородач тряс руки Черевичному, Константинову, обоим механикам. Потом неторопливо повел их за собой по тропинке. И вскоре остановился у избушки. Окруженная вековыми лиственницами, она, конечно, вовсе не была приметна с воздуха.
Столь же радушной показала себя и хозяйка, возившаяся у печки. Завидев гостей, она бросилась накрывать на стол. Разговорились по душам. Выяснили авиаторы, что озеро, на которое они опустились, действительно называется Эмде, — нанесли его на карту работавшие здесь изыскатели. Четыре года назад ушли изыскатели дальше на восток, оставив на озере в зимовье бородача вместе с женой как своих полномочных представителей.
— Живется тут привольно. Охота, рыбалка — что надо. Мы ведь оба природные сибиряки, — обстоятельно рассказывали супруги. — Места, правда, глуховатые, до поселка ближайшего верст полста, никак не меньше. Да ведь известно, по нашему-то, по сибирскому раскладу, полсотни верст — не даль, пятьдесят градусов — не мороз. Когда надо, сходим в поселок за чайком-сахарком, за солью или там за спичками. Опять же одежу-обужу какую ни на есть там купляем. Так и живем. Вы-то, граждане-аэропланщики, погостите у нас, ежели не очень торопитесь.
— Благодарствуем, хозяева, за хлеб-соль, — поклонился Иван Иванович от лица всех своих «аэропланщиков». — Однако времени у нас, сами понимаете, в обрез, осень надвигается.
И командир самолета вместе со штурманом и механиками не мешкая взялся за дело. Целый день путешествовал в лодке по озеру, промеряя глубины. На берегах с помощью теодолита уточняли астрономические пункты, благо солнце светило щедро. На широкие листы ватмана наносили кроки. Когда стемнело, улеглись отдыхать прямо на берегу неподалеку от стоявшего на якорях самолета. Тепло, уютно в спальных мешках. В избушку идти неохота — зачем стеснять хозяев, когда на воле такая благодать.
Товарищи быстро захрапели, а Ивану Ивановичу не спалось. Он то ворочался с боку на бок, то вытягивался на спине, любуясь крупными яркими звездами, луной, медленно выползавшей из-за гор, серебристой лунной дорожкой, ложившейся на черное, будто остекленевшее озеро. Едва начал подремывать, услышал странные звуки. Будто хохотал кто-то или охал. «Что за чертовщина?..» Вылез Иван Иванович из мешка и только руками развел: на воде сидела большущая черная птица, выглядевшая фантастическим призраком. Вот, оказывается, кто нарушил тишину.
— А ну пошла отсюда.
Черевичный подобрал валявшуюся на земле суковатую палку, запустил ею в непрошеную пернатую гостью. Та, захлопав крыльями, тотчас исчезла в темноте.
Теперь можно было и заснуть наконец, до рассвета оставалось не так уж много времени.
Ранним утром, холодным и пасмурным, завели моторы, поднялись в воздух. Курс прежний — северо-восток. И преграды такие же — облачность, горы. Новое извилистое ущелье — лавируй меж скалами. Облака цепляются за вершины гор, так и прижимают самолет книзу. Кажется, не вырваться крылатой машине из каменных теснин. И сесть некуда на поплавках, если внизу хаос бурелома. И назад не повернешь: того и гляди зацепишь крылом за обрыв. А вперед идешь, вертишься, ориентировку теряешь…
Позднее в Москве, дома, рассказывая друзьям о пережитом, Иван Иванович сравнивал себя с путником, заблудившимся в пустыне. От жажды он, правда, не умирал, но по воде тосковал отчаянно. Водица, водичка, куда же ты спряталась?.. Попалось бы хоть какое ни на есть горное озерцо! Только оно могло спасти самолет, став местом посадки.
Когда впереди выросла очередная горная гряда, внизу что-то блеснуло. Не раздумывая, Черевичный начал круто снижаться. И воскресшим, заново родившимся ощутил себя при первом же прикосновении поплавков к воде. Сели все-таки! Гора с плеч…
Подрулили к отмелому берегу, огляделись. С одной стороны к неширокому водоему вплотную подступала скала, с другой — шумела под ветром тайга. Озеро-то озеро, но как его звать-величать?
— Хороши мы с тобой, Костя. Тоже, первооткрыватели! — напустился Иван Иванович на ни в чем не повинного штурмана.
Тот поеживался:
— Н-да, командир, тайна сия велика.
— Вот что, — после раздумья решил Черевичный, — механёров оставим при машине, ты пойдешь на запад, я — на восток. Сделаем небольшую разведку.
На том и порешили. Не успел Черевичный отшагать метров двести в свою сторону, как услышал крик штурмана:
— Нашел, Иван Иваныч, нашел!
Повернул обратно, бегом побежал. И вдруг провалился в яму. «Неужто медвежья западня?» — думал он, лежа на мягкой куче хвороста, глядя вверх на голубое, очистившееся от облаков небо. Надо выбираться отсюда…
Выбрался. Снова заспешил, слыша неумолкающий зов штурмана. Вот и Костя — стоит у невзрачной избушки, держит в руках развернутый серенький листок. В глазах торжество. Голос срывается от радости:
— Ты гляди, командир, свет не без добрых людей! И вслух читает записку, найденную в зимовье:
— «Здесь на озере Джуджак работала геологическая партия. Идем дальше по своему маршруту. Для тех, кто вслед за нами придет сюда, оставляем консервы, сухари, дрова, спички. За избушкой, под хворостом, 40 банок с авиационным горючим. Всем этим можете пользоваться. Но помните, товарищи-друзья, когда будете расставаться с нашим зимовьем, обязательно наколите дров, нащепите лучины для растопки печки».
Константинов едва не плясал, возбужденно повторяя:
— Джуджак, Джуджак… То самое озеро. На трассе мы, командир, чуешь?
— На будущей трассе, — поправил Черевичный. — Нам, Костенька, тут еще работать и работать, чтобы стал этот самый Джуджак пригоден как гидропорт.
Поработали на совесть. Снова промеры глубин, определение астрономических пунктов. Снова валящая с ног усталость к вечеру, волчий аппетит за походным обедом, крепкий сон в меховых мешках, веселый шумный подъем на рассвете. И снова старт, теперь уже курсом на Оймякон, известный тогда географам как «полюс холода».
Впрочем, эта примета небольшого поселка на берегу Индигирки относится к зимнему времени, когда в иные дни термометр показывает около семидесяти трех градусов мороза. А теперь, в сентябре, воздух приятно по-осеннему свеж, небо ясное, безоблачное.
Полет до Оймякона занял считанные часы. Дальше — курс к озеру Алысардах. И до него недалеко, какой-нибудь час в воздухе.
Алысардах среди Нерского плоскогорья казался сверху игрушечным, словно до краев налитое блюдце. Тонюсенькими палочками торчали по берегам вековые деревья. Едва приметным пятнышком выделялась избушка, притулившаяся у самой воды…