Страница 28 из 32
Ученые тем временем детально изучили место, на котором предполагалось строительство базы, установили возможность подхода к берегу большого судна. После этого было заседание ученого совета экспедиции, все пришли к выводу: строить обсерваторию Мирный нужно на выходах коренных пород.
У строителей, ученых, моряков — свои заботы, у авиаторов — свои. Стремясь пополнить транспортные средства отряда, механики с деятельным участием штурманов и радистов быстро собрали один из тяжелых самолетов — двухмоторный ЛИ-2. На нем Черевичный перелетел к месту будущих обсерватории и поселка, куда уже перешел и начал там выгружаться дизель-электроход «Обь».
Пока шла сборка второго ЛИ-2, Иван Иванович вместе с группой ученых вылетел к одному из интереснейших мест в районе работ экспедиции — Оазису Бангера, названному так по имени открывшего его американского летчика.
Оазис открытой земной поверхности в пустыне окружающего вечного льда. После надоевшего белого однообразия под крылом глаз пилота прямо-таки отдыхал, отмечая темные каменистые пятна, озера, речушки в долинах. Все выглядело на редкость приветливо. Одна беда — не найти сразу места, подходящего для посадки. Вызвав по радио в Оазис вертолет пилота Иноземцева, Черевичный полетел к берегу Нокса. Обнаружил близ него два островка, не обозначенные на картах. Присмотрел площадку примерно в центре ледника Шеклтона и тут же, опустившись на нее, установил по краям аэродромные флажки, выгрузил несколько бочек с горючим.
Вскоре в Оазисе начали работать геологи. Полеты туда из Мирного стали обычным делом, благо погода стояла тихая, ясная.
Но любому благополучию приходит конец. С наступлением осени Черевичный убедился в том, что общие особенности суровой южнополярной земли характерны и для тех мест, где каменистые породы свободны от ледового и снежного покрова: Оазис Бангера в климатическом отношении далеко не всегда является оазисом. Находясь в Мирном, Иван Иванович с тревогой читал радиограммы от Гурия Сорокина, который на ЛИ-2 опустился на купол ледника близ Оазиса и был застигнут там непогодой.
«Порывистый ветер до 25 метров в секунду, машина держится на тросах, скользя по льду», —
это в первом сообщении.
А вот и второе:
«Порывы до 30 метров в секунду, машина будто катается на коньках…»
Командир отряда давал пилоту советы по радио, как лучше крепить машину. Однако советы советами, а страшновато порой становилось в Мирном и ему самому — командиру отряда, сидевшему в теплом домике. Сорокин сообщал о скорости ветра 50 метров в секунду — такой воздушный поток можно испытать, находясь на крыле летящего самолета. Как выдержать человеку такой ураган?
Шел второй месяц южнополярного новоселья. Рядом с «Обью» выгружался еще один корабль, прибывший от берегов Родины, — дизель-электроход «Лена».
— Гляди, Иван Иваныч, наш молодой антарктический порт еще не открыт, а уже плывут к нам заморские гости, — сказал Сомов и попросил Черевичного слетать в ледовую разведку для шедшего с севера австралийского экспедиционного судна «Кисти Дана».
Тогда в воздухе Черевичный впервые ощутил всю фантастическую дальную даль южнополярных краев: сказочными плавучими дворцами проплывали под крылом айсберги, освещенные летним незаходящим солнцем. Иссиня-черным выглядел Индийский океан, простиравшийся до горизонта. Казалось, там, за горизонтом, нет уже решительно ничего, там конец света. Но именно в эти минуты донесся до авиаторов родной голос Большой советской земли.
— С Москвой прямая связь, командир, — кричал взволнованный радист Патарушин, склонившись над левым пилотским креслом. — От дежурных по севморпутьскому радиоцентру всем нам привет!..
Как тут было не возликовать! Как не представить себе мысленно знакомое здание на улице Разина и другой дом — на Суворовском бульваре.
— Попроси, Герман, московских ребят на квартиру мне звякнуть, телефон мой — вот он.
— Да что вы, Иван Иваныч, кто из москвичей не знает ваш телефон…
Через несколько минут, вернувшись в пилотскую из своей радиорубки, Герман Патарушин протянул командиру прозрачный шелестящий листок:
— Вот, только Рита ваша дома оказалась.
В том полете именинником себя чувствовал не только радист. Штурман Морозов тоже потрудился на славу. Подробную характеристику ледовой обстановки и рекомендацию, как следовать к Мирному, сообщил он по радио австралийскому капитану.
Работали авиаторы и как бригада портовых грузчиков. Пришедшее вслед за «Леной» рефрижераторное судно выгружалось на припай. Оттуда воздушным путем скоропортящиеся продукты доставлялись на склад. «Портовая страда» особо отмечалась в записях Черевичного: неутомимые водители вертолетов и «Аннушки» сделали тридцать рейсов, перебросив 25 тонн.
Когда над Мирным взвился Государственный флаг СССР и Сомов объявил официальное открытие первой советской обсерватории в Антарктиде, Черевичный собрался в дальний полет — к Южному геомагнитному полюсу, в район, где по планам экспедиции было намечено создание внутриматериковой научной станции.
Не впервой было ему отправляться в места, обозначенные на карте белыми пятнами. Но одно дело в Арктике, — там за продвижением самолета неотрывно следят береговые рации, на материке и островах работают радиомаяки и пеленгаторы. И совсем иначе выглядит Антарктида: на втором часу полета Патарушин записал в своем бортжурнале: «Прекращена связь с «Обью»». Это значит, что тут, за Южным полярным кругом, сколько ни сообщай свои позывные, никто тебя не услышит…
…Под крылом ИЛа — гладкие и пологие заструги: заснеженный покров ледяного купола похож на застывшие волны. Высотомер показывает уже 3650 метров над уровнем моря, а фактически самолет находится над земной поверхностью всего лишь в 150 метрах. Температура за бортом минус 31 градус. Какой же холодище должен быть у самого вечного льда? И это в феврале — антарктическим летом. Случись какая-нибудь неполадка с одним из моторов, неминуема посадка на «пузо» — с убранным шасси. Тогда помощи ждать неоткуда. Никогда прежде пилоты, да и все на борту не прислушивались так настороженно к гулу моторов.
ИЛ находился в полете уже пятый час, когда штурман Морозов определил координаты — 78° южной широты, 106° восточной долготы — и доложил командиру:
— Вышли в район Геомагнитного полюса!
Черевичный глянул на Сомова, стоявшего за пилотским креслом:
— Как видишь, Мих Мих, тут можно сажать аэроплан на лыжах.
— Так-то оно так, Иван Иваныч, — кивнул начальник экспедиции. — Но думаю, завозить сюда людей по воздуху не следует. Ведь резкое понижение атмосферного давления скажется на их здоровье. Пошлем лучше сюда санно-тракторный поезд. Отправим его из пункта, где высота купола не более двух с половиной тысяч метров. Там человеческий организм уже постепенно привыкнет к пониженному атмосферному давлению и в дальнейшем люди будут легче переносить кислородную недостаточность.
Выслушав начальника экспедиции, Черевичный сделал круг над районом Геомагнитного полюса.
— А теперь, Мих Мих, пора и домой. Поскольку связи с нами нет в Мирном, наверное, беспокоятся.
Вскоре после посадки на аэродроме Мирного Иван Иванович записал в своей дневниковой тетради:
«Что нового дал нам этот полет? Прежде всего мы убедились, что никаких гор, помеченных американскими летчиками в 1947 году на расстоянии 400 километров от побережья, нет. В районе Геомагнитного полюса высота плато над уровнем моря превышает 3000 метров. Температура воздуха в конце февраля — местного летнего месяца — на высоте 200 метров над плато держалась минус 33 градуса. Судя по наддувам и застругам, которые хорошо были видны нам во время полета, здесь преобладает восточный ветер. Само плато резко повышается от берега Правды и в 400 километрах от Мирного достигает высоты 2800 метров; далее начинается пологий подъем (на протяжении 1000 километров всего на 500 метров). При внимательном осмотре местности, над которой летел самолет, трещин не было обнаружено. Можно ли совершать посадки самолетов для проведения исследовательских работ на поверхности материка? Да, можно…»