Два года на северной земле

Ушаков уехал в Архангельск, я же попрежнему продолжал в Ленинграде заготовлять оборудование и снаряжение. Что касается продовольствия, то оно должно получаться совместно с группой зимовщиков Земли Франца-Иосифа, Нужно было только все проверить, принять и замаркировать своими знаками «С. 3.», чтобы не произошло путаницы при погрузке — на ледокол.

В начале июня главная работа в Ленинграде оказалась законченной. Большинство грузов было уже уложено и ждало лишь отправки на окладах или Института Севера, или организаций, от которых снаряжение получено. Академия наук пожертвовала нам прекрасную библиотеку, некогда принадлежавшую А. Ф. Кони. Здесь было превосходное Брокгаузовокое издание Шекспира, Пушкина, Байрона, Мольера, имелся Толстой, Тургенев, Гоголь, Шиллер, Гете и другие классики. Госиздат тоже не поскупился: около 300 томов различных современных советских и частью иностранных писателей должны были помочь нам коротать зимнюю темную пору.

Из Архангельска Ушаков вернулся в половине июня. Собаки доехали вполне благополучно и переданы на попечение Журавлева. Корм, бракованная конина, обеспечен Архангельской мясохладобойней. Меховую одежду, запасные меха и шкуры удалось достать через Госторг полностью. Пошивку спальных мешков, меховых штанов, рубах, обуви — все это Госторг охотно взял на себя, узнав, что одежда предназначается для Северо-земельской экспедиции, о которой они уже оказались хорошо ошеломленными из газет. В своем внимании контора пошла еще дальше. Она предоставила все заказанное в кредит, с условием сдачи ей в погашение долга добытых нами медвежьих шкур и других продуктов промысла по твердым нормированным ценам. Если же этого нехватит, остальное доплачивается деньгами.

Дом и остов для склада строились из хорошего сухого соснового леса под наблюдением инженера-строителя Ильяшевича, который должен будет их затем разобрать, наблюдать за погрузкой и сборкой на месте, если, конечно, обстановка это допустит.

Итак в Архангельске дело обстояло исправно. В Ленинграде также все было более или менее благополучно. Научные инструменты собраны в достаточном количестве. Удалось даже достать автоматический киноаппарат с большим количеством кассет, а культурфильм Ленгоскинофабрики дал 1500 метров пленки. Техническое походное хозяйственное снаряжение закуплено и укупорено. Правда, из продовольствия против намеченного по списку кое-его — и, в частности, вкусовых и антицинготных веществ, — нехватало, но беды тут большой не было. Мы, повидимому, все неприхотливы на пищу и рассчитывали больше на охоту и свежее мясо, чем на лимонный сок, маринады и прочие специи.

В конце июня в Ленинграде дела оказались, наконец, законченными. Грузы можно было отправлять, да и самим пора ехать, так как времени оставалось немного, а работы в Архангельске предстояло еще изрядно. Для грузов Институтом Севера было выхлопотано несколько специальных вагонов, которые отправлялись с проводниками из числа смены зимовщиков Земли Франца-Иосифа, что гарантировало своевременное и сохранное прибытие в Архангельск.

Первого июля выехали, наконец, и мы, распростившись с Ленинградом надолго. Впрочем мне не приходилось в нем и раньше заживаться. Только от экспедиции до экспедиции, что обычно занимало 6–8 месяцев — не более.

ГЛАВА II

В Архангельске нас встретил тропический зной, несмотря на близость моря, наличие мощной реки и сравнительна северное местоположение, так как город лежит под 65° сев. широты, уже недалеко от полярного круга. Пыль и жара отчаянные, мы с удовольствием думаем, что скоро все станет для нас по-иному и о жаре придется тогда лишь вспоминать.

За последние годы Архангельск развивается бурными темпами, строится ряд новых лесопильных заводов-гигантов, что вызвало значительный прирост населения и как результат — переуплотнение, ибо строительство новых домов явно отстает.

Стараниями Г, Ушакова у Горсовета удалось получить достаточно просторную комнату в одном из общежитий, где мы и расположились вполне сносно.

По приезде прежде всего отправились к Журавлеву, познакомиться и посмотреть, что он делает и как живет. При входе в просторный двор одного из домов на улице Павлинова-Виноградова нас прежде всего встретил неистовый лай многих десятков псов. Собаки были привязаны всюду в сарае, снаружи его к стенам и в тени забора. Тут же посреди двора стояла белая коническая палатка — теперешнее местопребывание Журавлева и его семьи из жены и четырех детей из которых один грудной. Оказалась, что Журавлев до сих пор не только квартиры, но даже и комнаты не имеет. Теснота в палатке страшная, грязь, грудной ребенок болен, больна и сама жена. Однако, Сергей не унывает и мечтает лишь поскорее вырваться на Север из тесных рамок городской обстановки.

Собаки, как и следовало ожидать, по качеству пестрые. Уже сейчас, при беглом осмотре видно, что молодых, крупных будет вероятно не более половины, а может быть и еще меньше. Остальные слабоваты, есть несколько штук старых, явно инвалидов. Из полсотни собак всего-на-всего 2 суки, из них одна старая, так что на пополнение во время зимовки рассчитывать не приходится. Процент же гибели собак будет, несомненно, большой. Поэтому сразу решили достать еще 1–2 суки минимум. Это Журавлев взял на себя.

К сожалению, в Архангельске весьма трудно найти более или менее кровную ездовую собаку. Попадающиеся здесь «ездовые» представляют невероятную помесь разного типа лаек с гончими, сеттерами и другими породами, Наши же собаки в большинстве достаточно чистокровны, есть несколько экземпляров настоящих ездовых псов с прекрасным экстерьером. От них можно получит великолепное потомство. К сожалению, большинство собак кастрировано. Эта мера широко практикуется на Дальнем Востоке, где езда на собаках имеет большое распространение и у каждого местного жителя их имеется по несколько десятков. Без этой меры в периоды течек происходили бы постоянные драки, во время которых многие собаки оказались бы загрызенными.

Кроме того животных постоянно пришлось бы держать на привязи, так как почти всегда где-либо поблизости — в соседнем ли чуме, или соседнем селении — найдется сука, празднующая свою свадьбу. А это соберет свору в несколько сот псов со всей округи. Можно вообразить, какие дикие свалки разыгрывались бы при этом.

Хвосты у всех собак обрублены наполовину или более. Это тоже дальневосточный обычай. Чтобы лучше тянули в упряжке, так объяснил Ушаков. У некоторых глаза удивительного светлосерого, почти оловянного цовета. Такие глаза в темноте сарая светятся изумительным изумрудно-зеленым цветом, оловянные глаза свойственны колымским собакам, считающимися наиболее ценными из всех сибирских ездовых пород. Особенно понравился мне черный, как смоль, пес с такими белесыми, как пуговицы, глазами. Я сразу же наметил его себе в передовые, хотя он был уже довольно староват, что заметно по желтым, частью уже поломанным, начинающим портиться зубам. Дал я этому псу кличку Колыма, и он служил мне верой и правдой все два года на Северной Земле. Затем позднее он был перевезен на станцию мыса Челюскина, где я увидел его уже в 1934 году. Пес и там попрежнему, как и ранее, безотказно работал, хотя был весьма стар. Он меня узнал, мой верный спутник по Северной Земле, когда подошел и обнюхал, ласково помаргивая своими «пуговицами», хотя с тех пор прошло уже 2 года и хозяев успело перемениться много.

У привезенных собак клички известны не были, и Журавлев многих уже окрестил своим метким образным языком. Тут оказались и Мазепа, и Варнак, и Махно, и Старик и т. д. Впоследствии выяснилось, что клички даны как нельзя более правильно. В большинстве они четко характеризовали индивидуальность данной собаки, ее наиболее типичные черты. А ведь это было сделано лишь при беглом знакомстве.