Страница 17 из 26
...Конечно, первое сердечное обещание кагана назначить Алтазура наместником Самандара, почитать братом-спасителем и прочее, вскоре после того, как страсти улеглись, — забылось, и в Самандар за взятку назначили тудума по прежнему принципу — из своего окружения, с верными обязательствами, однако сколько бы наместников с тех пор не поменялось, авторитет Алтазура с годами только крепчал, и теперь не только на юге Хазарии, но и в соседних странах, вплоть до Крыма, Иберии, Армении и Албании, ощущались его влияние и связи.
В Итиле эти обособленность и автономность все больше и больше не нравились, и вот, наконец, вроде нашелся смелый, хотя и небескорыстный человек, Язмаш, который гарантировал, что став тудумом Самандара вмиг угомонит Алтазура.
— Не угомонить, а устранить, — шептали ему сановники Итиля.
— Как угодно! — бравировал Язмаш, да уже год прошел — ничего не меняется, в открытую на Алтазура не попрешь, на провокацию он не поддается.
И волей-неволей почти ежедневно думая об Алтазуре как о сопернике, и без того узкие глаза кочевника Язмаша, чьи родители совсем недавно перебрались с берегов далекого Енисея к Итилю, теперь и вовсе до невидимых сощуриваются, лишь черные, злые искорки в них горят. И ныне в них не только ненависть, но и что-то иное, по-звериному хищное: дочки у Алтазура подросли, красоты невиданной. И знает Язмаш, что грузинский принц и сын великого визиря всей Хазарии к ним сватались; вначале Алтазур дипломатично отвечал что дочери еще малы, а потом — как сами решат, а дочери что решат? - со всеми надменны, как и мать, дерзкие амазонки.
Тем не менее, в глубине души Язмаш надежды питает, дочерьми Алтазура, особенно старшей, грезит. И до того дошло, что за кое-какие услуги доставили ему очередную девчонку, почти ребенка, так никакого интереса. Да и какой может быть интерес, если у Язмаша официально шесть жен и еще в пять раз больше наложниц, чьих не только имен, даже лиц он не помнит и вспоминать не хочет. И удивляется Язмаш, как это у Алтазура только одна жена и больше никого. Правда, жена — Малх-Азни, столько детей родила, а всего его гарема стоит. Да и как иначе, один вид последней жены к зевоте тянет, а он, Язмаш, великий воин, должен перед ней пресмыкаться. А как иначе? Она дочь главного казначея, вот почему он тудумом в Самандаре стал. Конечно, пришлось при этом кое-какими принципами поступиться, а если честно, то какие у него, язычника, принципы, ну вроде принял иудейство, ну и что? Как был безбожником, так и остался, только вот обрезание на старости лет сделать пришлось, а так жизнь стала просто райской. И что ему, сыну кочевника, больше надо? Ну лежи, отдыхай, наслаждайся! Так нет, кровь кочевая — с закатом он удаляется в опочивальню, а ни свет ни заря вскакивает, будто стада выпасать надо.
...Вот и сегодня до зари пробудился Язмаш, накинул на голое тело халат из китайского шелка, прошитый золотыми нитками, на ногах арабские мягкие чувяки с бархатом; вышел он на балкон верхнего этажа, на персидском ковре пестрые атласные подушки, тут же вазы и кубки с восточными яствами, плодами, напитками; слуги и рабыни склонились до пояса. Не глядя на них, он слегка, как обычно, махнул рукой — кочевник любит одиночество, он хозяин Самандара, и он любит по утрам, вот так, любоваться краем, будто своей вотчиной.
А любоваться есть чем! Его огромный дворец из жженого кирпича высится на самом берегу Терека, и буйные волны реки неустанно облизывают стены дворца, ласкают его обостренный пустыней слух. Здесь в низине, после впадения Аргуна и Сунжи русло Терека всегда полноводно, стремительно, а в предрассветных сумерках отсвечивает сизоватым глянцем, и лишь на перекатах пузырится белыми барашками, да крупная рыбица, идя вверх, игриво выскочит из воды, взбудоражит течение.
Глянул Язмаш вверх — небо высокое, бескрайнее, еще темно-фиолетовое со звездочками на западе, и уже пурпурно-белесое на востоке, твердь небесная чиста, и только у зари, поджидая припоздалое уже осеннее солнце, легкой стайкой повисли лесенкой перистые облака с посеребренной пушистой каемкой. Как и солнце, Самандар еще не пробудился, но уже появились признаки дня, пролетели дикие голуби, к отлету собираются над рекой ласточки, зачирикали воробьи; на смену ночным, всюду снующим собакам появился редкий люд, кто-то направляется к окраине, к садам, кто-то — к центру, к базару. А базар в Самандаре, по словам заезжих купцов, не меньше, чем в Хорезме или в Дамаске. Прямо за крепостной стеной начинаются самые богатые ряды — здесь торгуют тканями, коврами, золотом и серебром, шкурами и посудой, специями и оружием; к окраине базара и товар подешевле, и люд попроще; в самое же дали вновь богатство — скотный рынок, дорогие скакуны, конское снаряжение, и, наконец, в дельте Терека роскошный ипподром — стадион, на манер византийских, и здесь же театр и место схода почетных граждан округи. Все эти общественные места находятся снаружи крепостной стены. А внутри саманной стены, что высотой в три человеческих роста, дворец тудума, в нем же вся управа города; церковь, мечеть, синагога, с десяток жилых домов очень богатых граждан, и сплошь роскошные караван-сараи, где есть все, что может пожелать очень избалованный вкус.
Простой люд живет за крепостью, в основном в войлочных юртообразных домах, вдоль широких, просторных улиц, которым и конца и края не видно и которые, в свою очередь, упираются в такие же бескрайние сады, виноградники, орошаемые поля, которым тоже нет конца и края. А цветущие сады — первый признак спокойствия и богатства страны, и этот факт не может Язмаша не радовать, ведь ручейками ото всех к нему огромные богатства текут.
В этот момент на бескрайнем горизонте, за степью и морем, цветным маревом обагрив небосвод и наполняя воздух мифическим духом, появилась огненная дуга, она, как всегда, гипнотически приковала к себе внимание всего живого и неживого. Потом грациозно, не спеша, зачаровывая величием и силой, всплыл огромный накаленный шар, обдавая ровным светом весь мир.
Машинально Язмаш глянул в другую сторону, куда светило солнце: на юге остроконечной неприступной вереницей бледно-розоватым оттенком на фоне синего неба высились горы Кавказа, откуда, питаясь этими вершинами, текли под ноги Язмаша Терек и его притоки Аргун и Сунжа. И как ни странно, Терек — удивительный природный водораздел, с севера бескрайняя степь, переходящая в полупустыню, а на юге, прямо за рекой, иной мир, сплошные непролазные леса, вплоть до снежных вершин.
И вроде все, и с севера и с юга, должно быть подвластно ему — тудуму Самандара, однако это не так. На другом берегу Терека из-за густой листвы деревьев еле-еле летом виден огромный дом, нет, это не казенный дворец из жженого кирпича, где веками поочередно менялись люди, как и тудумы, это совсем новый, просторный, уютный дом, с фонтаном, с мраморными колоннами в модном стиле базилики, построенный армянскими строителями под руководством греческого архитектора по заказу Алтазура для единственной жены Малх-Азни.
О! Как давно с землей хотел сравнять этот ненавистный дом и его жителей Язмаш, даже смотреть в ту сторону не мог — ныне любуется, и его проверенный кочевой нюх уже осязает, что вот-вот двоевластию в округе будет положен конец, мраморный дворец станет его загородной резиденцией и, что еще приятнее, обитательницы дворца станут его наложницами, а сам Алтазур и его воины будут истреблены. Наконец-то этот герой-богатырь, этот народный любимец замешан в тяжкой крамоле, пошел он с изменой не только супротив собственного каганата, но и нарушил договор с дружеской Византией. Тайный сыск и агентура, внедренная и завербованная в окружении Алтазура, доложили: жена и дети мятежного грузинского царя нашли приют у Алтазура и скрываются в горах, в Аргунском ущелье, в башенном комплексе, построенном Алтазуром для тещи Астар[22].
Этот, казалось бы, естественный шаг кавказского добрососедства вверг Алтазура в интригу истории, корни которой уходили вглубь. Дело в том, что сановники Византийской империи, веками господствуя над огромным миром, вконец «разжирели», погрязли в роскоши, разврате, чревоугодии, и, не имея возможности, а главное охоты, больше воевать, они все больше и больше повышали дань со своих колоний. Последние, не желая нести такое ярмо, начинали бунтовать, поднимать восстания. Особенно широкий размах приняло освободительное движение на Балканах, вслед за мадьярами восстали болгары, македонцы, хорваты. В крови утопил Константинополь всплески сепаратизма, разорил села и поля, в наказание в три раза повысил дань с каждого дыма. И оказалось, что подавление бунта, как и война, тоже выгодно.
22
Астар — в древней мифологии чеченцев богиня луны, брака, любви