За милых дам

Вышла неторопливо из номера, процокала каблуками по коридору. Спокойно и нагло рассматривая дежурную, сидевшую за столом, дождалась лифта…

Им и в голову не придет искать убийцу там, где ее действительно можно найти… В лучшем случае они некоторое время поищут проститутку, которую иностранец приводил накануне.

Она ошиблась… Дежурная по этажу отнюдь не приняла ее за проститутку. Эта опытная работница, основная служба которой и состоит в том, чтобы наблюдать, следить, запоминать и стучать, затруднилась описать милиции женщину, дожидавшуюся лифта в то время, когда господин из номера 524 был уже, по всей видимости, мертв… Нет, неизвестная не была похожа на профессиональную шлюху. Проститутки либо хамят, либо заискивают… Чем проще человек, тем меньше у него вариантов поведения… А эти создания природы только в кинофильмах отличаются сложностью натуры, а в жизни они просты, как амебы, устроены природой грубо и без особых затей — иначе они просто не выдержали бы специфики своего ремесла.

Впрочем, на «непрофессиональную» шлюху, на любительницу, неизвестная тоже не походила… Эти обычно пугливы… Здесь же все было иначе… Обычай дежурной — буравить взглядом постояльцев и гостей гостиницы — наткнулся на ответный взгляд, от которого много повидавшей женщине (и драки в гостиницах, и убийства, и оргии, и из окон вываливаются) стало не по себе. Дежурная опустила глаза и больше незнакомку не рассматривала. Та просто не дала ей такой возможности. Может быть, в прежние времена дежурная и посоревновалась бы в этой игре в «гляделки» — кто кого пересмотрит, заставит опустить глаза… Но нынче времена были другие… Дежурная давно уже не чувствовала себя на рабочем месте защищенной и всесильной, как прежде… Люди вели себя непредсказуемо: в ответ на невежливый взгляд запросто гремели выстрелы… Никакая служба безопасности не поспеет, чтобы тебя защитить… И вести себя следовало, не полагаясь на защиту органов, законов, как в прежние времена, а как в джунглях — полагаясь только на свое чувство опасности…

Это чувство подсказало дежурной, что пялиться не стоит. Она запомнила только норковую шубу, рыжие волосы — почему-то ей показалось, что это парик, — да тот взгляд, от которого кожа у нее покрылась гусиными пупырышками.

Аня сидела перед телевизором в своем любимом кресле — мягком, старом и невероятно удобном. Это кресло было здорово подрано когтями кошки Машки, или Машки-кошки, как кому удобнее… В нем она засыпала когда-то в тинэйджеровском возрасте, зачитавшись чем-нибудь увлекательным до трех ночи. А еще раньше, в детстве, это кресло было для нее и кораблем викингов, и пиратской пещерой… Здесь для нее был «и стол, и дом».

Как и многие другие ее соотечественники, Аня, конечно, надеялась разбогатеть «рано или поздно» (лучше рано) и прибрести весь тот джентльменский набор удобств, который прилагается к хорошим деньгам, в том числе новую красивую мебель. Но она была уверена, что ни за какие гарнитуры не расстанется никогда с этим креслом… Ибо это было кресло, в котором Аня только и могла отдохнуть по-настоящему, почувствовать себя дома — спокойно, уютно, легко.

Именно так она сейчас себя и чувствовала — разнеженно, уютно, — бессмысленно переключая пультом телевизор с канала на канал… Обрывки фильмов… «Бриллиантовая рука»… наше старое кино, наше новое кино… фрагменты фраз, мельканье лиц — полный комфорт, сопровождающий состояние, именуемое «ни единой мысли в голове». В этом, на Анин взгляд, и состояло историческое предназначение телевидения — в век стрессов и скоростей оно давало возможность ощутить себя блаженным, расслабленным идиотом, то есть хорошенько отдохнуть…

И тут раздался этот звонок. Аня нехотя выключила телевизор.

— Ан…ню…та… — Голос в трубке был странным, каким-то заторможенным: — Хау… ду ю… ду?

— Кто это? Это вы… Марина Вячеславовна? — Аня с трудом узнавала голос своей «ученицы».

— Прр…ости, дорогая, я не в форме… Занятия отложим до… До лучших времен.

Наступила долгая пауза.

— Алло, алло… я вас не слышу… — заволновалась Анна.

После долгого молчания в трубке раздалось какое-то странное, почти безумное хихиканье, и ее бросили.

Совершенно ошеломленная, Анна автоматически снова включила телевизор. Там показывали репортаж из какого-то ночного клуба. Про человека, который скорее всего погиб от передозировки наркотика… Места ночного веселья и общения — клубы — славились тем, что пакетик ЛСД там получить легче, чем чашку чая… Кокаином угощали, как сигаретой, просто из доброго расположения к человеку: лицо понравилось…

Наверное, и ее разлюбезная Марина Вячеславовна из таких… Естественная «нормальная» смерть на склоне лет «от сердца» или еще какой-то банальной причины им просто не грозит…

Зачем ей, Анне, такая компания…

«Пока не поздно, лучше все это прекратить…» — размышляла Аня. И даже дала себе обещание: «Больше я на эту работу не пойду». Но зарок вышел каким-то вялым, не энергичным… Малоубедительным.

Марина Волкова чувствовала, что с ней творится что-то неладное… Но никак не могла найти этому объяснения.

«Неужели накануне я так напилась, что свалилась с лестницы?.. — рассуждала она сама с собой. — Их столько в этой чертовой многоэтажной вилле… специально понастроили, чтобы пьяные бабы башку себе ломали… Конечно, мне уже случалось и напиваться, и падать, и рассаживать себе коленки, но… На сей раз все произошло как-то особенно зловеще… Если бы не Рита, я бы так и пролежала… неизвестно сколько. Могла и умереть».

Но Рита почувствовала неладное… Именно Рита нашла ее совершенно бесчувственную там, под лестницей… Заставила выпить алказельцер — отличное средство с похмелья — и увезла к себе в Москву, в свою маленькую, бедную квартирку на Дорогомиловской… прочь из этого чертова дома, в котором, при всей его фешенебельности, по ночам воют трубы, как в каком-нибудь особняке с привидениями и женщинами в белом.

Понемногу Марина пришла в себя… Посещение «Фитнесс-клуба»: массаж, солярий — сотворили чудо… Она восстановила силы и вернулась в Стародубское…

Ну-ка, как все это было в тот день?.. Она пила, да… но все-таки не так уж и много… А вот надралась изрядно… И опьянение в какой-то миг показалось ей необычным. Она, словно сомнамбула, лишенная воли… идет, подчиняясь… Чему подчиняясь? Или кому?

Перед этим был телефонный звонок… Странный, потому что в трубке молчали…

И вот она собирается спускаться вниз — стоит на верхней ступени лестницы… Потом возвращается зачем-то в спальню, берет бутылку, оставленную у изголовья… Хотя внизу, на кухне, куда она и собирается, есть точно такая же… Более всего ее поразила и испугала, когда она очнулась, эта бутылка с отбившимся розочкой горлышком, с длинным, как нож, льдисто поблескивающим острием… Коснись оно только ее горла…

Нет, все сначала! Надо отмотать пленку памяти назад, в исходное положение… Она собирается спускаться вниз — стоит… уже с бутылкой… на лестничной площадке… Медленно и аккуратно, крепко держась за перила, — она знает, что уже хорошо выпила и надо быть особенно осторожной, — делает шаг вниз. И… Неужели это пьяная галлюцинация? Как будто что-то резко и сильно толкает ее…

Но что? Или кто? Нет, не рука… Неужели… разве может подтолкнуть голос?

— Але! Девушка… Ты жива?

Марина вздрогнула от неожиданности и рассмеялась… Вопрос был очень актуальным. А Рита появилась, хоть и как всегда неожиданно (у нее был свой пропуск в Стародубское, код автоматически открывающихся ворот она знала, а двери в Маринином доме никогда не закрывались), но очень кстати…

— Вот дура несчастная… Как ты меня напугала!

Так приятно было видеть веселую, оживленную, с розовыми от мороза щеками подругу, очень мало похожую на плод галлюцинаций… И вот что приятно… с нормальным человеческим голосом — совсем не похожим на тот, что Марине чудился в ее воспоминаниях — механический, бесплотный… тот… совсем не человеческий голос…