Черный фотограф

— Во-первых, она уже не моя, раз она мужняя жена. А во-вторых… А за кого, не знаешь?

— Конечно, знаю, об этом весь институт гудит. За негра!

— Ха! Да хоть за чукчу, мне-то что! Пусть едет с ним хоть в Экваториальную Африку, там любят жареных блондинок. У них на блондинок даже особая физиологическая реакция — слюнки текут.

— Значит, ты не переживаешь? Не грызешь подушку бессонными ночами?

— По ночам я обычно сплю и обычно не один, —

бодро

соврал Леня.

— Я рада за тебя. Ну, тогда пока.

— Счастливо. — И

Леня,

вконец расстроенный, повесил трубку.

Пришлось ему остаток вечера заняться обдумыванием того факта, что его подружка Гунькина, хрупкая блондинка, в присутствии которой мно

гие

мужчины автоматически немели и превращались в бессловесных глупых животных, эта самая Гунькина вдруг совершенно без всякого повода сменила свой социальный статус и стала замужней дамой. С

ней

Леня имел долгие нежно-приятные отношения и не видел прямого повода, чтобы

их

прерывать.

На следующий день с утра пораньше Леонид, захватив свои снимки, рванул к Васюхину. Женька, не совсем готовый к приему гостей, открыл дверь, не смущаясь своим неглиже.

— Чего ты так рано? — сонно спросил он гостя.

— Соскучился. Кофейку свари, будь другом, мне

еще

сегодня на работу идти.

Женька, шлепая босиком по полу, принес с кухни растворимый кофе и чайник. Молча выпи

ли

пару глотков.

— Пойду хлеба и колбасы принесу, — озабоченно сказал Васюхин. Пока он гремел холодильником, Леонид, сдвинув в сторону чашки,

как можно

художественнее разложил

на

журнальном столике фотографии. Васюхин явился с бутербродами и, не обращая внимания на снимки, рухнул в кресло. Воцарилось молчание, нарушаемое только лязгом двигающихся челюстей. Гость, втайне надеявшийся на бурную реакцию со стороны приятеля, первый не выдержал и спросил:

— Хочешь, удивлю?

— Давай, если сможешь.

— Тогда смотри сюда. Как тебе это понравится? Ну?

Женька скосил один глаз на столик, а другим продолжал таращиться в телевизор.

— Что-то я не понимаю, — критически сказал он. — Это что, очередной шедевр? Сам вижу, что гениально, если, конечно, исполосованный человек может гениально выглядеть.

— Да ты внимательно гляди, на лицо посмотри, — втолковывал Леня. — Ну? Неужели не узнаешь?

— Мертвец натуральный, я сам вижу. Ты что — в некрофилы решил переквалифицироваться? Я лично предпочитаю живых, и причем другого пола.

— Какого? — глупо спросил Леня.

Васюхин выразительно покрутил пальцем у виска и отвернулся.

— Ты Эдуарда знаешь? — не унимался Леня. — Ну, ты ему еще ключи от моей хаты давал.

— Я твои ключи только Петраченкову давал, он упрашивал сильно: мол, на пару дней.

Несмотря на явную незаинтересованность друга, разочарованному Лене пришлось описать свое возвращение с юга.

—…С ними мужик этот был, вроде бы его Эдуардом девки называли. Я его потом, когда в морге был, сразу узнал… Санитар что-то такое говорил, вроде его еще две недели назад кокнули и только вчера, мол, на стол положили для исследования. И еще Курепкин что-то хотел сказать, но ему помешали… Что, неинтересно?

— Значит, это Эдуард Курепкин? И на черта он тебе сдался? — спросил несообразительный Васюхин.

— Да нет, Курепкин — это санитар из морга, который мне его и сосватал. А фамилию этого Эдика я не знаю. А ты?

— В первый раз вижу!

— А я думал, он твой друг, раз ты ему ключи давал. Понимаешь, как-то очень уж складно получилось, как в американском боевике: пришел, увидел, узнал — явно неспроста такая встреча. Может, я последний его видел, кроме убийц, конечно. И в машину к нему какой-то подозрительный тип влез.

— А на черта тебе все это сдалось? — повторил свой вопрос Женька. — За ключи извини. Петраченков уговаривал, как родного, трепал, что от жены некуда уйти. Потом позвонил, сказал, что все тип-топ, ключи он тебе лично отдал. Если он у тебя чего из квартиры стянул, пойдем ему морду набьем. Обещал, что порядок будет.

— Тот порядок, что я там видел, называется бардак… Ты знаешь, я его как в морге увидел, меня как будто что-то толкнуло, я как будто за что-то зацепился…

— Ну и отцепись теперь. Чего ты лезешь? Можешь нарваться и, если в живых останешься, остаток жизни будешь на аптеку работать.

— Пожалуй… — Леня погладил пальцем шрам под волосами.

Васюхин, наверное, даже сам не понимал, насколько он прав. Он был прав так абсолютно и явно, как бывают правы только родители, и именно поэтому им хочется идти наперекор. Телефон Петраченкова у Лени был. А посвящать Женьку в свои беспочвенные искания — совершенно бессмысленно.

Между тем внутри Лениного организма завелся червячок любопытства, доселе ему неизвестного. Червячок копошился, ворочался, шебаршился, толкал Леню на удивляющие его самого поступки, и успокоить его можно было только действием, поэтому доморощенный Шерлок Холмс решил действовать.

— Я позвоню… — полувопросительно-полуутвердительно сказал Леня и набрал номер. — Алло, Влада Петровна, доброе утро, это Соколовский, — закричал Леня, когда сквозь треск телефонного эфира прорвался женский голос. — Влада Петровна, я, кажется, заболел после вчерашнего, вы слышите, как я кашляю. — Леня выразительно и старательно закашлял в трубку. — Я сегодня полечусь немного, если вы во мне не очень нуждаетесь.

Получив разрешение поболеть, Леня с облегчением положил трубку и сказал Васюхину:

— Ну ладно, Жека, пошел я лечиться…

— Давай-давай, — многозначительно улыбнулся Васюхин. — Если еще какой труп найдешь, заходи, я всегда рад.

На улице Леня с трудом нашел единственный, кажется, на всю округу таксофон. Выстояв немалую очередь, он вожделенно приник к холодной трубке.

Петраченкова дома не было, уже ушел на работу. Услышав от обаятельного абонента, что ее мужу звонят с серьезными коммерческими предложениями, жена Петраченкова с готовностью сообщила номер рабочего телефона. Пришлось купить тут же в очереди еще один жетон. Леня, как гончая собака, не отрывая нос от следа, спешил за дичью, он чувствовал горячий запах догоняемой жертвы.

Услышав в трубке приятный баритон, сообщивший: «Петраченков слушает», — Леня стал вдохновенно врать, мол, что за свинство, у него дома пропали ценные кассеты и что их необходимо срочно вернуть. Оказалось, что Петраченков никакого Эдуарда не знает и вообще никогда такого не видел и о таком не слышал, а ключи давал он своей приятельнице Кристине, в чем, конечно же, глубоко раскаивается и просит извинения по этому поводу. И что Кристина такая свободная духом девица, что запросто могла, конечно, стащить и кассеты, и что подороже.

Петраченков, очевидно, не врал, он был больше смущен и раздосадован, но не проявлял ни малейших признаков испуга или подозрительного беспокойства. Тогда Леня попросил у него телефон Кристины, попутно соображая, которая из трех молодых особ, разгуливавших голышом в тот день по его квартире, могла быть Кристиной.

Петраченков, извиняясь, сказал, что телефона этой особы нет, но есть примерный адрес квартирки, где она вроде бы обитает. А обитает она в центре, у Никитских ворот, в коммуналке, три звонка, как войдешь — по коридору прямо, а потом налево, через две двери третья направо.

Леонид записал адрес совершенно застывшей и потому плохо пишущей ручкой, виртуозно прижимая трубку щекой к подбородку, а рукой — листочек к стеклу будки. Очередь за его спиной уже возмущенно роптала, сдвигалась плотнее, стучала костяшками пальцев по стеклу, готовясь пойти стеной на нарушителя телефонной дисциплины.